Главный конструктор - Асташенков Петр Тимофеевич - Страница 24

Стали осматривать двигатель и системы питания — все в порядке. За 92 секунды было израсходовано почти 40 килограммов окислителя и 10 килограммов топлива».

Может, после этого удачного огневого испытания Глушко и Королев поспешили заявить о готовности ОРМ к подъему в воздух на планере? Нет, так легко подобные шаги они не делали. Было решено провести на стенде еще десятка два испытаний, чтобы как можно лучше отработать запуск и остановку.

Во время одной из последующих проб после остановки двигателя у его сопла конструкторы заметили слабое пламя, горевшее в течение двух-трех минут. «Отчего бы это?» — задумались они. Ответ нашли быстро: неплотно закрывался топливный кран. Приняли меры, повторили многочисленные опыты, и Королев решительно записал в отчет:

«Отработка запуска двигателя, произведенная в период с 25 декабря 1937 года по 11 января 1938 года во время 20 огневых испытаний, происходила все время нормально, без каких-либо неполадок или отказов. Двигатель запускался сразу, плавно, работал устойчиво и легко останавливался… Отработку запуска двигателя на ракетоплане 318-1 считать законченной».

— Теперь будем подниматься на новые ступеньки, — обращаясь к испытателям, сказал Сергей Павлович и, как обычно, добавил шутливо: — «Сегодня всему наступает пора, что бредом казалось вчера».

Несколько дней он просидел в лаборатории, разрабатывая программу испытаний.

Программа, написанная Сергеем Павловичем в 1938 году, сохранилась и ныне также опубликована. Когда она была готова, Королев собрал тех, кому предстояло обслуживать испытания, — лаборанта по ракетным двигателям А. И. Волкова, авиамеханика А. М. Дурнова, техника-конструктора А. В. Палло. Поглаживая ладонью исписанные каллиграфическим почерком листы бумаги, Сергей Павлович говорил:

— Предлагаю вести испытания в три этапа: наземные, на площадке и на планере в собранном виде, потом летные — в воздухе без включения двигателя и, наконец, в полете с работающим двигателем.

— А как будем поднимать ракетоплан? — осведомился автомеханик.

— На буксире за самолетом Р-5.

— Высота запуска двигателя?

— Полторы тысячи метров. Но полет — дело будущего. Не будем забегать вперед. Как говорится, ковыляющий по прямой дороге опередит бегущего, который сбился с пути. Давайте условимся сначала о наземных делах. Как руководитель опытов, я один буду находиться в кабине, а все вы — за укрытиями. Ракетоплан будет на площадке у стендов. Возле дороги поставим заградительный щит — отражатель газовой струй.

Участники необычных испытаний, привыкшие к опасностям, задумчиво слушали. Изредка вставляли короткие реплики, задавали вопросы.

— В каком положении будет ракетоплан? — спросил Палло.

В полетном. Зацепим его за узлы крепления крыльев. Впереди будет упор. Позади — козелок. И козелок и фюзеляж приконтрим к земле, чтобы хвост и не подумал задираться.

— Да, — после паузы продолжал Королев, — надо не забыть установить зеркала, чтобы из кабины мне было видно хвостовую часть и двигатель. Ну и, конечно, предусмотреть на случай пожара все необходимое.

— На что особенно обращать внимание при наземных испытаниях? — поинтересовался Палло.

— Нам прежде всего, — подчеркнул Королев, — важно выяснить, как скажется работа ракетного двигателя на таких частях планера, которых не было на стенде: крыле, оперении, капоте двигателя. Надо проследить, не будет ли возникать тряска. Предстоит окончательно убедиться, что двигатель и впрямь готов к полетам. А мне, как руководителю опыта, придется потренироваться в условиях, когда я ничем не буду защищен.

…После затяжных февральских снегопадов выдался солнечный в меру морозный денек. Сергей Павлович любил такую погоду и, с наслаждением вдыхая холодный, пахнущий свежим снегом воздух, шагал мимо Центрального аэродрома к Петровскому дворцу. На земле и в небе басовито и звонко гудели моторы, самолеты готовились к полету, взлетали или шли на посадку. Один вид их волновал сердце летчика, а плавное скольжение на лыжах напоминало о единственном виде полета, который ему оставила его занятость, — о прыжках с трамплина. «Тоже неплохое парение в воздухе», — успокаивал себя Королев.

Сегодня Сергею Павловичу предстояло встретиться со специалистами по тактике и боевому применению авиации из Военно-воздушной академии. До этого он побывал в научно-техническом комитете ВВС, советовался с известными теоретиками авиации. Углубленно изучив тактику авиации, он следил за всеми высказываниями о ней в печати. Ему запомнилась статья А. Н. Лапчинского в одном из журналов, где автор категорически утверждал, что в настоящее время почти нет средств остановить бомбардировщики, летящие сомкнутым строем на высоте 6–8 километров со скоростью 500–600 километров в час. Появление таких бомбардировщиков в ближайшее время Лапчинский считал вполне реальным.

«Что же получается? — мысленно репетировал выступление Королев. — Выходит, недостаток скорости истребителей не позволяет перехватить и разгромить бомбардировщиков у самой линии фронта. Это можно сделать только в глубине. Значит, образуется зона тактической внезапности. И чем скорость бомбардировщиков выше, тем эта зона больше. Где же выход? — спрашивает мысленно он будущую аудиторию и отвечает: — Выход в создании истребителя с очень большой скоростью и скороподъемностью для действий в зоне тактической внезапности. Таким истребителем может быть только ракетный. Да, только ракетный».

Королев прибавил шагу, будто хотел скорее вступить в спор, отстаивая свою идею. Но на этот раз спора не получилось. Сергей Павлович кратко рассказал собравшимся специалистам о том, что готова дать авиации уже сегодня ракетная техника, а также в ближайшем будущем, буквально через несколько лет. Он назвал цифру тяги двигателя в тысячу килограммов, от которой у присутствующих разгорелись глаза. А кое-кто стал скептически улыбаться.

— Ну пусть не тысяча, пусть семьсот килограммов, — заметив реакцию слушателей, сказал Королев, — тогда два двигателя способны дать тягу в полторы тысячи килограммов при времени работы до пятнадцати — двадцати минут и при возможности многократно запускать двигатель. Скорость полета достигнет восемьсот пятьдесят километров в час. Тогда появится возможность организовать перехват бомбардировщиков почти над линией фронта.

Сергей Павлович развернул графики и пояснил:

— Предположим, бомбардировщики летят со скоростью четыреста километров в час на высоте пять тысяч метров. Ракетный перехватчик взлетает в момент, когда противник находится в тринадцати километрах от аэродрома. Высокая скороподъемность позволяет еще дать встречный бой в пяти километрах от аэродрома. Потом истребитель делает иммельман и догоняет ушедшего вперед противника, висит у него на хвосте в течение десяти минут. За это время он удалится от своего аэродрома на расстояние шестьдесят километров и возвратится обратно за счет планирования.

Перспектива, нарисованная докладчиком, показалась военным авиаторам заманчивой. Поднялся широкоплечий, туго затянутый ремнями начальник кафедры тактики полковник Шнейдерман и внушительно сказал:

— Все эти цифры продолжительности преследования для ракетного истребителя уже сейчас обеспечивают реальную возможность вести бой. Резкое превосходство летно-технических данных самолета может обеспечить и скорую победу.

Его поддержал представитель кафедры огневой подготовки моложавый и худощавый майор Тихонов:

— Продолжительность полета невелика, но она достаточна для применения ракетного самолета на фронте. Считаю разработку желательной.

Эти свои слова они тут же записали как отзыв на проект будущего ракетоплана.

Возвращался из академии Королев в приподнятом настроении. Немедленно рассказал своим коллегам по сектору в РНИИ о мнении военных авиаторов. А ближайшему помощнику Щетинкову сказал:

— Давай-ка мы начнем узелки ракетного перехватчика заказывать производству.

И вскоре начали поступать к ним нервюры, узлы крепления крыла и другие части. И стали они готовиться строить ракетный истребитель. Но Королев хорошо понимал: объем работ как по ракетоплану, так и по двигателю получится довольно большим и потребует много средств и времени. В тезисах доклада руководству РНИИ он писал: