Крах одной светской карьеры - Честертон Гилберт Кийт - Страница 2

— Кто такой Бомонт? — сердито спросил я.

— Очень хороший человек, лорд Бомонт оф Фоксвуд. Неужели не слышали? Честнейший, благороднейший аристократ, который трудится больше матроса, социалист, анархист, кто он там еще, во всяком случае — философ. Да, как ни жаль, он немного не в себе. Как ни жаль, он помешался на нынешнем культе новизны и прогресса. Пойдите к нему и скажите, что готовы съесть вашу бабушку, и он согласится, если вы приведете социальные и медицинские доводы — предположим, что это дешевле кремации. Прогрессируйте, двигайтесь вперед, а там не важно, к звездам или к бесам. Естественно, в доме у него кишат литературные и политические моды — те, кто не стрижет волос ради романтики, и те, кто стрижет их очень коротко ради гигиены; те, кто ходит на ногах, чтобы не утомлять руки, и те, кто ходит на руках, чтобы не утомлять ноги. Обитатели его салона глупы, как он, но они, как и он, — хорошие люди. Удивительно, что к нему идет негодяй!

— Друг мой, — твердо сказал я, топнув ногой, — истина проста. Употребляя ваше выражение, вы, как ни жаль, немного не в себе. Вы видите на улице совершенно незнакомого человека и немедленно создаете теорию об его бровях. Потом вы подозреваете его в преступлении, потому что он идет к честному лорду. Это чушь. Согласитесь со мной, Бэзил, и пойдем домой. Сейчас там пьют чай, но путь далек, мы опоздаем к обеду.

Глаза его сверкнули, как лампы в тумане и мгле.

— А я-то думал, — сказал он, — что поборол тщеславие!

— Чего же вы хотите? — воскликнул я.

— Я хочу, — отвечал он, — того, чего хочет барышня, надевая новое платье. Я хочу того, чего хочет мальчик, когда бранится с учителем, — словом, хочу покрасоваться. Насчет этого человека я уверен так же, как вы уверены в том, что у вас шляпа на голове. Вы говорите, это нельзя проверить. Я говорю — можно, а потому поведу вас к Бомонту. С ним приятно познакомиться.

— Неужели… — начал я.

— Конечно, — прибавил он, — я попрошу прощения, мы не одеты. — И, перейдя через мглистую площадь, он взошел на ступени.

Услышав звонок, лакей во фраке и манишке открыл нам и, услышав имя моего друга, перешел от недоумения к почтению. Нас быстро повели в гостиную, но беловолосый хозяин успел выйти нам навстречу.

— Дорогой мой! — воскликнул он, тряся Бэзилу руку. — Сколько лет я вас не видел! Вы жили… э… в деревне?

— Не совсем, — улыбнулся Бэзил. — Я жил в затворе, дорогой Филипп. Надеюсь, не помешал?

— Вы! — вскричал пылкий аристократ. — Вы пришли как раз кстати. Знаете, кто здесь?

— Нет, не знаю, — серьезно ответил Грант.

Тем временем из гостиной донесся взрыв смеха.

— Бэзил, — торжественно сказал лорд Бомонт, — у меня сам Уимпол.

— А кто это? — спросил Грант.

— Ну, ну! — воскликнул лорд. — Нет, вы были в деревне. Вы были у антиподов. Вы были на луне. Кто такой Уимпол? Кто такой Шекспир?

— Что до Шекспира, — мирно отвечал мой друг, — предполагаю, что он не Бэкон. Скорее, Мария Стюарт. Что же до Уимпола…

— Неужели вы не слышали о короле остроумия?! — вскричал в экстазе лорд Бомонт. — Да он преобразил беседу — не в искусство, им она была всегда, а в великое искусство, как преобразил ваяние Микеланджело. Ответы его…

Снова раздался смех, и почти сразу в переднюю вышел тучный, одышливый человек.

— Мой дорогой! — взволновался хозяин.

— Больше не могу! — сказал гость. — Нет, Бомонт, я не дам над собой потешаться дешевому щелкоперу. Я не петрушка! Я…

— Ну, ну, ну! — забеспокоился лорд. — Познакомьтесь, друзья мои. Судья Грант, то есть просто Грант. Бэзил, вы знаете сэра Уолтера Чолмли?

— Как же, как же, — отвечал Бэзил, кланяясь почтенному баронету и с любопытством глядя на него. От злости он вспотел и побагровел, но даже это не скрыло благородства черт, белизны волос, достойной осанки и породистого, хотя и двойного подбородка.

Сэр Уолтер был величав и вежлив, так вежлив, что мог проявить несомненную слабость гнева, не утратив достоинства; так вежлив, что даже неловкий поступок облачался в благовоспитанность.

— Я несказанно огорчен, Бомонт, — угрюмо сказал он, — что недостаточно учтив с вашими гостями, особенно в вашем доме. Но ни вы, ни новые гости тут не виноваты. А вот этот наглый выскочка, этот балаганный…

В эту минуту появился молодой человек с рыжими усами и мрачным взором; по-видимому, его тоже не развлекал пир остроумия.

— Вы, наверное, помните Драммонда, хотя бы школьником, — сказал Гранту хозяин, — теперь он мой секретарь.

— Прекрасно помню, — отвечал Бэзил.

Драммонд с удовольствием и уважением пожал ему руку, но мрачности не утратил. Обернувшись к баронету, он сказал:

— Леди Бомонт просила передать вам, сэр Уолтер, что очень просит вас остаться. Она вас почти не видела.

Почтенный гость, все еще багровый, явственно боролся с собой, но воспитанность победила, и, глухо пробормотав:

«Леди Бомонт… желание дамы… конечно…», он пошел за Драммондом в гостиную. Через полминуты оттуда раздался смех, свидетельствующий (по всей вероятности) о том, что его опять обидели.

— Я не сержусь на доброго старого Чолмли, — заметил хозяин, — у него несовременный ум.

— А что такое ум современный? — спросил Грант.

— Ну просвещенный, прогрессивный… трезво смотрит на факты…

Тут раздался еще один раскат смеха.

— Я спрашиваю потому, — заметил Грант, — что один ваш друг с современным умом запрещал есть рыбу, а другой разрешал есть людей. Надеюсь, я не перепутал.

— Знаете, Бэзил, — возбужденно говорил лорд, следуя за нами, — я никак не пойму, с кем вы. Иногда мне кажется, что вы — истинный либерал, иногда — что истинный реакционер. Современный ли вы человек?

— Нет, — весело и громко ответил Бэзил, входя в гостиную.

Многие обернулись, впервые за вечер оторвав взор от нашего незнакомца, только двое по-прежнему глядели на него. Дочь хозяина, Мьюриел, не спускала с него больших фиалковых глаз, видимо, разделяя жажду аристократок к словесным развлечениям. Сэр Уолтер смотрел угрюмо, видимо, всячески желая выбросить его в окно.

Блистательный джентльмен, которого мы видели в северных кварталах, был тут, не столько усевшись, сколько извившись на легком изогнутом стуле и всем — от серебристых завитков до изящных ног — напоминая кольца змеи.

— Никак не пойму, мистер Уимпол, — весело сказала Мьюриел, — как вам это удается. Вы говорите серьезно, мудро, но так забавно! Если бы я о чем-нибудь таком подумала, я бы сразу рассмеялась.

— Я согласен с мисс Бомонт, — сказал сэр Уолтер, снова вскипая обидой. — Если бы я подумал о такой чепухе, я бы не сумел сохранить терпение. Да, я бы его потерял.

— Потеряли? — встревоженно переспросил Уимпол. — Не сохранили бы? Скорее сдайте его в музей!

Все засмеялись, а сэр Уолтер побагровел и крикнул:

— Какая глупость! Да вы знаете, с кем говорите?

— Конечно, — отвечал Уимпол. — Я никогда не говорю глупостей, не изучив аудиторию.

Грант пересек гостиную и прошел за спину рыжего секретаря. Тот стоял, прислонившись к стене, и мрачно смотрел на говоривших, а еще мрачнее — на дочь хозяев, жадно внимавшую Уимполу.

— Можно вас на минутку, Драммонд? — спросил Грант. — Простите, леди Бомонт, это по делу.

Позвал он и меня. Мы вышли в какую-то комнату.

— Драммонд, — резко начал Бэзил, — здесь много хороших людей, много и умных. К несчастью, хорошие — неразумны, а умные — дурны. Только вы и честны, и совсем не глупы. Что вы думаете об Уимполе?

У секретаря было бледное лицо, а волосы — рыжие. Теперь они стали одного цвета.

— Не мне о нем судить, — отвечал он.

— Почему? — спросил Грант.

— Потому что я его ненавижу, — далеко не сразу, но с большой силой ответил Драммонд.

— Ну, хорошо, — спокойно сказал Грант, — а до этого, раньше что вы думали?

— Мне очень трудно, — ответил секретарь, и звонкий его голос поведал нам, как он честен. — Я себе не доверяю. Надо бы сказать, что вначале он мне нравился, но это неправда. Да, я его ненавижу, это мое частное дело. Но я и осуждаю его — кажется, беспристрастно. Когда он пришел в первый раз, он был потише, но мне не понравился, как бы тут сказать?.. нравственный запах. Потом к нам стал ходить бедный старый сэр Уолтер и этот дешевый шут принялся его высмеивать. Тогда я понял, что он — плохой человек, нельзя смеяться над старыми и беззащитными. Он издевается так, словно вынести не может старости и добродушия. Вот вам показания пристрастного свидетеля. Да, я его ненавижу, потому что одна леди им восхищается. Но я бы ненавидел его и за то, что его ненавидит сэр Уолтер.