Батальоны вступают в бой - Свиридов Александр - Страница 7

Замполит батальона Шугаев и мой заместитель Сосин не возражали против старшего Круглова, но из-за младшего между нами разгорелся спор. Конечно, они не могли отменить распоряжение. Но, как товарищи, атаковали меня с двух сторон.

Старший политрук Шугаев еще на границе стал пристально присматриваться к младшему Круглову. И когда я через отдел кадров добивался зачисления добровольцев в часть, Шугаев заявил мне:

— Не промахнись, комбат. Младший — нытик. Он может опозорить нас…

Теперь, когда Михаил Круглов в самом деле пытался сбежать, замполит, всегда осторожный, тихий, прямо накинулся на меня:

— Его, дезертира, надо судить! Или на комиссию! Психу сразу «белый билет», и пусть копает окопы с женщинами!

— Правильно! — подхватил Сосин. — Ты, Александр Андреевич, учти: задание ответственное, железнодорожное хозяйство большое, все разбредутся, даже братья будут действовать врозь. И этот хлюпик, паникер при первом же обстреле удерет домой…

Я задумался. Михаил Круглов действительно производил впечатление неврастеника: высокий, худой, он подергивал плечами, потирал ладони и ходил, как больной, долго пролежавший в постели. И вместе с тем что- то меня в нем подкупало. Михаил смотрел в глаза прямо, ничего не таил, высказывался смело, живо откликался на просьбы товарищей и быстро сходился с людьми. Особенно поражала его привязанность к старшему брату. А главное, он дважды делом доказал, что вместе с Павлом способен на героизм: спасал паровоз, ловил Мамалыгу и отбивал ночную атаку десантников.

К сожалению, у меня не было времени раздумывать. Я спешил в штаб дивизии. Шугаев, подавая мне на подпись политдонесение, предупредил, что он, как политрук, не имеет права скрыть попытку к дезертирству…

А Сосин добавил:

— Особый отдел сначала прочешет твоего подшефного, а потом тебя. Быть неприятности!

Правду сказать, я тоже не очень-то хотел брать Михаила в батальон, но старший брат поручился за него: «Миша не трус, он просто пока не верит в нашу силу». Павел просил меня не разлучать их. Кругловы вместе росли в детдоме, вместе закончили железнодорожный техникум, приехали в Бессарабию. Потом на пару ездили на паровозе и теперь оба стали добровольцами.

Павлу я дал слово, что не разлучу братьев. И сейчас мне было, конечно, неудобно направить младшего на окопные работы. После раздумий я окончательно утвердился в решении послать Кругловых на задание вместе.

Примчался Сеня Бердникович и со слезами на глазах доложил:

— Товарищ комбат, шальным осколком убило Леру…

Замполит стал утешать пария, и Бердникович несколько успокоился.

В штаб дивизии я ехал с плохим настроением. Предстояло огорчить начальство. Хотинскую переправу мы прикрыли слишком большой ценой: батальон потерял роту Романенко и взвод БА-10…

Все ли я сделал, чтобы спасти их? Найти оправдание проще, чем признать себя виновным. В Хотине мы взаимодействовали с другими арьергардами, но я не обратился к ним за помощью. Больше того, на правом берегу, ожидая переправы, бездействовали два полка соседней дивизии. Но и эта возможность не была использована.

Мне казалось, что полковник Червинский не случайно вызвал меня сегодня, а не вчера, сразу же после переправы. Видимо, за сутки он расследовал обстоятельства гибели стрелков и танкистов.

Шоссе, по которому мы ехали, было забито отходящими войсками. Раскаленное солнце допекало не хуже авиации противника. И, как назло, ни ветерка, ни тучки. К закату, правда, немного спала жарища, зато пыль над дорогой стояла, как мука на мельнице. На зубах скрипел песок, першило в горле.

Кругом зеленели арбузы. Раньше топтать бахчу не разрешалось, а теперь все равно. Меньше врагу достанется.

Обидно, чертовски обидно, что вся эта лавина войск с пушками, минометами, танками не наступала. А отступая, не успевала уничтожать ценности. По ту сторону Днестра до самого Прута остались огромные поля кукурузы, пшеницы, винограда, склады с провизией, магазины, полные товаров. Не успели разрушить и мастерские, заводы, железную дорогу. А сколько в Хотине наших квартир со всем имуществом!

Об этом заговорил со мной и полковник Червинский.

— Хватит преподносить врагу подарки, — промолвил он, направляясь к опушке леса, где меж кустов чернела «эмка». — Довольно! — Немного помолчав, спросил: — Нашлись у тебя железнодорожники?

— Имеются, товарищ полковник. Двое. Братья Кругловы…

— Это не они помогли нам с «языком»?

— Они самые, — ответил я и достал из планшетки политдонесение. Мысленно представил, как сейчас омрачится лицо комдива: потеря целой роты — первая крупная потеря дивизии. Краска прилила к моему лицу.

Полковник заметил, что со мной творится что-то неладное и вопросительно взглянул на лист, вырванный из школьной тетради.

— Письмо от жены? Что-нибудь случилось?

— Нет, товарищ полковник, донесение…

Комдив пробежал глазами по строчкам и решил, что нашел корень моего смущения.

— Да, понимаю, если не вернется — пятно на всю дивизию. У нас пока не было ни одного дезертира… А вот Романенко, — Червинский потряс листком, — молодец! Всей роте слава! Ни один не дрогнул. Вот так надо воевать. Жертвуя собой, они обеспечили нам отход. Пример для всей армии!..

Он говорил, что на войне не без жертв, а я думал о том, что героическую роту можно было спасти. Другое дело, что я не имел еще достаточного опыта в организации взаимодействия. Но комдив спешил в штаб корпуса и дал понять, что сейчас не имеет возможности заниматься анализом действий батальона.

В политотделе я встретил редактора дивизионной газеты. Черный, с орлиным носом, он как ястреб налетел на донесение. Капитан плохо видел знаки различия и часто первым приветствовал младших командиров, зато он хорошо ориентировался в написанном и умел быстро находить нужный для газеты материал.

— О роте Романенко и Гудкове дадим на первой полосе! А вот этого паникера, — редактор тряхнул очками, — надо раздраконить.

Мне пришлось подробно рассказать историю братьев- добровольцев. Капитан заявил, что если младший Круглов в новом задании проявит малейшую трусость, то его не спасут никакие героические дела в прошлом…

И представьте мое состояние, когда в назначенное место вернулись все саперы, все бойцы, бывшие железнодорожники, кроме Кругловых. Правда, минеры доложили, что Кругловы, рискуя жизнью, пустили под откос товарный поезд, а сами на ходу выпрыгнули из паровоза. Затем старший Круглов повел минеров в депо, а младший — на водокачку. Но тут произошло то, чего никогда заранее не предугадаешь. Вражеский разведчик, очевидно, доложил, что русские на станции взрывают полотно, опрокидывают вагоны, паровозы, минируют подходы, устанавливают орудия. На бойцов тотчас же обрушился сильнейший удар артиллерии и авиации.

Тяжелые снаряды и бомбы завершили работу наших саперов. К счастью, щели, вырытые персоналом станции, спасли жизнь отряду.

Когда обстрел и бомбежка закончились, в воздух взлетела наша зеленая ракета — условный сигнал для сбора. Двое не явились. Старший группы лейтенант Е. Жуков решил, что они погибли, и выделил пять минут на поиски их. Однако это ничего не дало. Не внесла ясности и вторая ракета. Начало темнеть, и пришло время возвращаться в часть.

Слушая доклад лейтенанта Жукова, я смотрел на его большие усы, лихо закрученные кверху, и думал: «Вот ведь не из трусливых и мастер своего дела, а не сообразил оставить там кого-нибудь хотя бы на час — узнать, что же все-таки с Кругловыми».

Наша дивизия находилась на марше. В темноте, в движении трудно было найти комдива Червинского, да и времени не было на поиски. Нужно успеть на злополучную станцию, пока там нет противника. И я, надеясь на выносливость своего коня, решил вернуться в Каменец-Подольск без разрешения комдива.

Капитан Сосин, принимая батальон, по-дружески сказал:

— Александр, во-первых, ночью ты рискуешь попасть в засаду — один не езжай; во-вторых, в темноте никого не разыщешь— подожди рассвета.