Я - ведьма! - Лузина Лада (Кучерова Владислава) - Страница 63

«Да, — сказала она себе, — и Мирино творческое сумасшествие, и манию самоубийства, и даже две последние строчки в рассказе можно объяснить самовнушением и временными выпадениями памяти. Все, но только не браслет, вынырнувший со дна реки. У его появления может быть только одно объяснение — магия Вуду».

И толку-то, что необъяснимый (точнее, объяснимый лишь волшебством) факт был всего один. Стоило принять его, как все остальные выстраивались за ним дружным хвостиком, складываясь в стройную историю без единого изъяна!

«Мама родная, не может быть!»

Наташа непроизвольно сжалась в комок.

— Получается, соблазнив Миру творчеством, браслет Буду заставил ее последовательно оборвать все связи с жизнью. Он хочет ее уничтожить? Что же теперь делать? Неужели все случится так, как написано в рассказе?

Певица в смятении поглядела на Карамазову, как тогда, в первый раз, когда она прибежала к ней, умоляя о помощи.

— Такое случалось неоднократно. — Иванна спешно перелистывала пыльные страницы. — Литературное произведение, которое претворяется в жизнь, — один из самых расхожих литературных штампов. Но и в реальности тому имеется немало примеров. Это случилось даже со мной.

— С тобой?

— Ты ж знаешь, когда-то я написала пьесу. И, как только ее начали репетировать… В общем, кончилось тем, что актриса, исполнявшая роль главной героини, погибла.

— Ее убили! — вспомнила Наташа. — И убийца[17]…

— Не будем об этом, — скомкала тему Карамазова. — Я не люблю вспоминать эту историю. С тех пор я больше не пишу. Недаром говорят: «Черт поселился в типографской краске». — Она запнулась, отыскивая нужную главу, и зачла вслух: — «Существует теория: каждый писатель, подобно Князю мира сего, создает собственный мир и тем самым пытается соперничать с Богом…»

Ведьма недовольно захлопнула книгу.

— Мира и сама это знала. «Бог учит нас преодолевать свои желания. А браслет Вуду — скорее атрибут дьявола», — сказала она. Но все же не смогла уничтожить свои произведения. Она готова была рискнуть ради них жизнью.

— Но это же абсурд, — привычно взбунтовалась певица. — Я никогда не пожертвую жизнью ради карьеры! Дороже жизни ничего нет!

— Некоторые думали иначе, — вздохнула колдунья. — Например, Михаил Афанасьевич…

Наташа невольно кинула взгляд на портрет в углу каминной доски. Лицо писателя по-прежнему было несчастным.

— Он писал «Мастера и Маргариту» целых одиннадцать лет. А как только окончил их, сразу умер. И он знал, что умрет. Потому так долго откладывал рукопись на полку, оттягивая неизбежный финал. Но желание написать великое произведение победило в нем желание жить. — Карамазова не констатировала, скорее, размышляла вслух. — Да и вообще в литературной среде самый большой процент самоубийств и трагических смертей.

Иванна с состраданием посмотрела на фотовернисаж на каминной полке. И Наташа вдруг явственно увидела, как Булгаков медленно приоткрыл рот и…

— Что-то у меня в глазах все плывет, — жалобно пискнула певица.

— Да не плывет у тебя ничего! — раздраженно буркнула ведьма. — Я тебе уже сто раз объясняла — это не просто фотографии. Это сигнализаторы! Незаменимая вещь для ведьмы с клиентурой. Ведь люди, которые приходят ко мне, чаще всего сами не знают, что именно им угрожает. Вы, реалисты, вообще ужасно плохо ориентируетесь в действительности, — презрительно фыркнула она.

— Иванна, — жалобно прервала ее певица, — я совсем запуталась. О чем ты?

— У каждого из них своя странная судьба, — снисходительно разъяснила колдунья. — Цветаева повесилась, Гумилева расстреляли, Айседора, как ты знаешь, была задушена собственным шарфом. И если кому-то из клиентов угрожает подобная смерть, они говорят мне…

— Как, они уже и говорят? О нет! — взвизгнула Могилева.

По ее коже неслись табуном колючие лапки страха.

— Ты права, — нежданно согласилась Иванна, — говорить я их так и не научила. Но они дают мне понять суть проблемы мимикой или жестом. И сейчас Булгаков и Айседора расстроены. Он, как никто другой, знает, сколь опасно писать демонические романы. А она…

— Она ж не писательница, а танцовщица! — напомнила Наташа.

— Дункан паникует из-за мужа — Есенина. Ты знаешь, что случилось с Есениным?

— Покончил жизнь самоубийством, — автоматом ответила певица. И ахнула, осознав параллель. — Я вспомнила, нам рассказывали в школе!..

Она вдруг вспомнила залитый солнцем класс и записку от Кольки Синькина «Давай встречаться!», переданную ей как раз в тот момент, когда их высушенная очкастая учительница литературы вещала, закатив глаза:

«Всего за месяц до смерти Сергей Есенин написал мистическую поэму «Черный человек», полную страха и отчаяния…»

Тогда эти слова прозвучали всуе, неспособные оцарапать ее жизнерадостное маленькое сердце. Но сейчас, пролетев сквозь время, догнали и вонзились в него отравленной стрелой.

Она вскинула глаза на полку камина и посмотрела на фотографии писателей и поэтов, с ужасом задавая себе вопрос — в какую опасную игру играли эти люди, преступившие запретную черту между реальным и потусторонним миром, давшим им власть и отнявшим взамен их жизни?

Чтобы их произведения были ВЕЧНО ЖИВЫМИ, они влили в них свою жизнь, силы и кровь — и умерли обессиленными и обескровленными…

Или творчество — это сделка с Дьяволом, который в момент исполнения договора забирает твою душу вместе с жизнью?

«Какое счастье, что я нормальная певица!» — суеверно подумала звезда.

Но неожиданно встрепенулась со свойственным ей рационализмом интуита, учуяв явную нестыковку.

— Нет, — выкрикнула она, разгоняя страх. — Не сходится! Ведь Мира только начала писать роман. Значит, ей рано было умирать. А она тем не менее чуть не отравилась, ее спасла лишь «скорая»…

— Ты попала в яблочко, — улыбнулась Иванна, выныривая из своих меланхолических мыслей. — А теперь иди спать. Мне нужно выгулять Рэтта.

— Ты бросаешь меня? — вскочила Наташа. — Здесь?!

Она в панике обвела глазами комнату Карамазовой. Сейчас, ночью, та больше не казалась ей бутафорскими декорациями спектакля — комната затаилась в ожидании, как огромный хищник, напряженно караулящий свою жертву у норы, — стала символом ее треснувшего мира, из всех щелей которого лез черный мрак: Черный человек Есенина, проклятие черных кораллов Вуду, неотвратимое пророчество Мириного рассказа…

— Успокойся. — Карамазова решительно водрузила на макушку черную шелковую шапочку. — Тебе нечего бояться. Ты ж не из тех актрис, кто мечтает умереть на сцене. Не так ли?

Могилева обиженно надулась в ответ.

Подруга лишь перефразировала ее собственные слова. Но почему-то в устах ведьмы они показались ей ужасно оскорбительными.

Ночью Наташе приснился сон.

Вначале он почудился радостным и оптимистичным. Наталья Могилева выходит на сцену дворца «Украина». Она закрывает сборный концерт. На ней невероятно дорогое платье от Сваровски, расшитое блестящими камнями. Публика принимает ее на «ура».

Певица сегодня в прекрасной форме. Ее бурнокипящая энергия покрывает весь зал.

— Я так понимаю, лучший ваш подарочек — это я! — делая шутливый реверанс, говорит она свою любимую репризу.

Аплодисменты не стихают десять минут. После первой же песни поклонники заваливают ее цветами. Они словно посходили с ума.

— А сейчас вы будете петь со мной! А еще лучше, вместо меня. Вы ж знаете, вершина счастья артиста, когда ему, выходя на сцену, даже петь не надо — все песни за него поют зрители, — заявляет она и протягивает в зал микрофон.

Люди хором поют ее хиты, слова которых знают наизусть. Пять положенных песен уже исполнено, но сидящие в зале не хотят ее отпускать.

— Бис! Бис! Бис! — скандируют они хором.

Она поет новую песню. Аплодисменты напоминают взрыв.

— Еще! Еще! «Весну»! «Месяц»! «Только я»!

Ей приятен их животворящий энтузиазм, она готова, не затыкаясь, петь для них до утра. Однако пора уходить. Наташа прощается и идет в правую кулису. Там почему-то нет выхода — черная штора задрапирована намертво, точно окна в комнате Карамазовой. Она дергает ее, пытаясь отыскать конец, и чувствует под тканью сплошную кирпичную стену. Интересно, когда ее успели построить? Зачем?