Я - ведьма! - Лузина Лада (Кучерова Владислава) - Страница 12

— Как ты быстро приехал…

— Знаешь, сердцем почувствовал…

Я иронично улыбнулась.

— Честное слово, — стал убеждать он. — Звонок Иванны догнал меня уже по дороге.

— Я верю, верю…

— А знаешь, какой сегодня праздник? — встрепенулся он вдруг. — Черт, это же чудо, что мы с тобой встретились именно сегодня!

— Ну! — подначила я его.

— Двадцать девятое октября — Международный день Черного моря!

— Ура! — заорала я.

Он сгреб меня в охапку. И как тогда, на Феоленте, взрыв тепла пожаром разорвался в моем сумасшедшем от счастья животе.

И хриплый шалый голос капитана Флинта запел во всю свою луженую ликующую глотку…

Иванна Карамазова сидела за письменным столом.

Небрежно подбрасывая парчовый тапочек на ноге, ведьма открыла ящик, помеченный буквой «П», и, с секунду порывшись в нем, вытащила из вороха фотографий две: паспортно-серьезного Шурика и растрепанную, разнеженную солнцем Машу на фоне морского побережья. В груди у них обоих была видна явственная, обожженная по краям дыра от иглы.

Подушка с большими цыганскими иголками лежала рядом. Неизвестно почему, они были выкрашены в разные цвета: черный, синий, золотой, лиловый. Подумав, Иванна выбрала красную.

— «Расколдуйте их, немедленно расколдуйте!» — глумливо проблеяла ведьма, явно пародируя манерные интонации Линды. — Сейчас, разбежалась! Не научилась я еще расколдовывать. Так что, дорогие мои, живите-ка вы лучше долго и счастливо.

И, сложив фотографии лицом друг к другу, прищурясь, проткнула их насквозь ярко-алой иглой.

Африка

Жара обнимала меня со всех сторон с навязчивостью сексуального маньяка-насильника. Прижималась ко мне тяжелым горячим телом. Лапала похотливыми потными руками грудь, лезла под мышки, заползала в трусы. Терлась, тискала, липла, большая, противная, неприятная до тошноты.

На мне была лишь прозрачная иллюзия одежды — легкая шифоновая юбка и майка-тряпочка, привязанная двумя тесемками к голой спине, — но и она раздражала меня ужасно. Тяжелая торба оттягивала плечо. Нет, это была безумно глупая идея — топать в такую жарынь невесть куда и невесть зачем. И если бы не дурацкое свойство моего характера всегда оканчивать начатое, я бы вернулась домой с полдороги и пролежала весь оставшийся день в ванной, заполненной ледяной водой.

«Но если я чего решил — выпью обязательно!» — дразнила меня моя мама. Не без оснований.

Палец с коротко подстриженным ногтем ткнулся в мордочку раскаленной от жары железной кнопки.

«Три, три, три — код двери. Легко запомнить, правда?» — сказал мне женский голос по телефону. По этому голосу невозможно было определить возраст его обладательницы. Но именно его загадочная обладательница устроила личную жизнь моей подруге Маше.

«Мне сказали: она ведьма. Но она никакая не ведьма — она психолог. Суперпрофессиональный! Ты себе не представляешь, из какого жуткого кризиса она помогла мне вырулить. До прихода к ней казалось: моя жизнь кончена. А она разрешила все в одно мгновение…»

Дверь крякнула и открылась сама собой. Я вошла в подъезд старого дома и тут же судорожно схватилась рукой за горло. Воздух в подъезде-колодце был спертый, тяжелый, практически непригодный для принятия вовнутрь. Сейчас меня вырвет!

Задержав дыхание — «Не вдохнуть! Только не вдохнуть!», — я побежала вверх по лестнице, перепрыгивая через три ступеньки и чувствуя себя героиней компьютерной игры. Сотня обезумевших от жары черных мух металась по подъезду с заунывным инфернальным жужжанием. В этом звуке было что-то пугающее, вызывающее ассоциации с ужастиками Стивена Кинга, и одновременно тошнотворное, помоечно-омерзительное.

Я ускорила бег. Плетеная торба колошматила по бедру. Третий этаж. Тридцать третья квартира. Звонить три раза.

Звонок отчаянно завопил, умоляя о помощи. «Воды!» — взмолилась я про себя, убежденная: раньше чем женщина, которая откроет мне дверь, успеет добежать до кухни и вернуться обратно, я безнадежно облюю ее коврик.

Дверь открылась мгновенно, и прежде чем я успела оторвать левую руку от звонка, в правую кто-то сунул мне бутылку кока-колы. Я жадно вцепилась в спасительно холодное тельце бутылки, опрокинула в рот ее содержимое и замерла, как статуя, с облегчением вслушиваясь в себя. Чувствуя, как веселые колючие пузырьки понеслись в глубину, словно красноармейцы в старых советских фильмах, которые въезжают в занятый неприятелем город с песнями, флагами, пистолетными выстрелами и в последнюю минуту спасают приговоренных к смерти.

Зажмурившись от счастья, я глотнула еще. В голове прояснилось.

— Спасибо… — Я подняла глаза на свою спасительницу.

На пороге не было никого. Темный коридор манил вовнутрь — я зашла. И наконец увидела ее — Иванну Карамазову — и обмерла, пораженная.

Нет, в облике девушки, стоявшей возле зеркала и поправляющей черную шелковую шапочку на голове, не было ничего необычного. Но на ней была теплая одежда — джинсы и свитер!

— Вам не жарко? — изумилась я.

Она не ответила. Ее отражение в зеркале улыбнулось мне — так улыбаются дитятям, вопрошающим: «А разве жирафке не жарко в Африке?» У нее была хитрая улыбка и вострое лицо. Лицо, обрамленное черными волосами, как сказал бы Костя Треплев, застрелившийся от собственной банальности[3].

Интересное лицо, резко красивое, такие любил рисовать Бродский[4].

— Ну что, вам лучше? — спросило отражение ведьмы.

Да, мне было однозначно лучше. Только сейчас мое распаренное, оглушенное пеклом тело ощутило, что в коридоре царит приятная прохлада.

— Тогда идемте в комнату. — Она не ждала моего ответа.

— А дверь… закрыть нужно, — напомнила я.

— А разве она не закрыта?

Я обернулась. Дверь, оставленная мной распахнутой настежь, действительно была закрыта на все замки и цепочку.

— Значит, вы на самом деле колдунья! — восхитилась я.

Но Карамазовой уже не было в коридоре. Я двинулась в комнату и… замерла на пороге как вкопанная. Такого удара я не ожидала. Какие уж тут брюки и свитер — в комнате горел камин!

— Выключите, выключите его немедленно! — идиотски потребовала я, захлебываясь от абсурда происходящего. — Вы что, с ума сошли?! На улице лето! — Я возмущенно топнула ногой.

Камин был огромный, в высоту человеческого роста, и огонь бился по его большой, жадной гортани сильным плотоядным языком.

— Какого черта вы его распалили? Что за дурацкие киношные декорации? — выпалила я, не в силах одержать нахлынувшую злость. И осеклась… Мой голос прозвучал чересчур презрительно и сварливо. А оба эти качества я никогда не считала достойными уважения.

В ответ Карамазова скорчила зеркальную гримаску, точно повторяющую мою, с той лишь разницей, что насмешничала она уже надо мной. И вдруг проделала неожиданный финт — вытащила из кармана круглое стеклышко на шнурке и вставила его в правый глаз.

«Монокль! — поразилась я. — А барышня с фишкой».

Профессионально сощурившись, девица изучила меня с ног до головы.

— Любопытно… — буркнула она себе под нос.

«Любопытно, — подумала я, устыдившись. — Чего я, собственно, завелась? В конце концов, это ее квартира и она делает в ней все, что хочет. Может, у девицы вообще ангина и ее знобит…»

— Извините, — пошла я на попятную. — Просто на улице и впрямь жуткий зной.

Девушка вскинула левую бровь.

— Но разве сейчас вам жарко?

Я прислушалась к себе и с удивлением поняла: нет. Несмотря на полыхающий огонь, в комнате не было жарко. И не ясно, что было тому причиной: плотно задернутые шторы или толстые стены старого дома дореволюционной постройки, или, может, припрятанный от моих глаз бесшумный кондиционер. Но там, на улице, сиял день, а здесь был вечер, там парило тяжелое жирное лето, а в комнате воздух был прозрачный и легкий, как диетическая еда, — уютно-зябкий, какой бывает только зимой, когда тебя так и тянет сесть поближе к камину и вытянуть руки к огню.