Завещание (СИ) - "Zzika Nata" - Страница 3

Глава 2

«Вот и все — я жена и женщина. Всесветлая, как же больно и мерзко! Неужели у всех так?»

Осторожно приподнявшись, морщась и тихонько охая, Деми подтянула ноги к груди и обняла их руками. На столе догорали свечки и комната все больше и больше погружалась в темноту. За дверью по коридору кто-то ходил, верно, слуги. Что-то двигали, что-то уронили и оно со звоном прокатилось по каменным ступеням лестницы. Деми сидела, тупо уставившись в одну точку, униженная, раздавленная, потерянная, никому не нужная.

В груди сжался комок, который не давал пролиться слезам, они копились, заполняли собой ее душу, ранили и так кровоточащее от обид сердце.

Деми вспоминала свою свадьбу — как ее на три часа загнали в мыльню, там две служанки, которые ухаживали за ней со дня переезда в замок будущего мужа, растирали ее, умащивали, потом смывали и наносили уже другие смеси. Потом ее искупали, отдельно в нескольких водах и отварах промыли волосы и наконец позволили выйти из каменной ванны. Быстро обернули ее тело в большую простыню и усадили возле горящего камина. В 4 руки, аккуратно разбирая, расчесывали ей волосы — гордость Деми и одновременно большое неудобство.

Во-первых, согласно обычаям рода де Плиер, девочкам волосы никогда не стригли — считалось, что чем они длиннее и гуще- тем более сильная искра унаследована девочкой и тем более сильного сына она может родить.

Во-вторых, волосы Деми упорно старались завиться в крупные локоны, особенно после мытья или в сырую погоду и с этим почти невозможно было бороться. Мама всегда очень ругалась, если видела хоть один локон и заставляла заново смачивать и вытягивать, расчесывать и разглаживать, пока от кудрей и следа не оставалось. Деми не знала точно, почему это было важно, что-то связанное с кем-то из дальних предков. Мама так ни разу и не ответила, сколько Деми ее не спрашивала — почему она должна прятать вьющиеся волосы. У Аннет же волосы были прямые и мать не раз с гордостью это подчеркивала.

Не смолкая ни на минуту, Эли и Юни пересказывали сплетни, байки и тормошили никак не желавшую ожить и улыбнуться невесту.

После всех помывочных процедур ее перевели в соседнюю комнату и там уже другие служанки принялись обряжать в свадебные одежды.

Сначала панталоны с кружевами и легкую прохладного шелка сорочку на тонких бретельках. Поверх сорочки — корсет, который приподнял небольшую грудь девушки и утянул и так неширокую талию. Далее — ослепительно белое нижнее платье простого кроя, приталенное, с кружевным верхом и прямой юбкой до колен. Далее — верхнее платье цвета сливок, с высоким жестким воротником, глубоким вырезом, юбкой колоколом и рукавами с буффами, расшитое золотыми бутонами роз. Деми никогда не носила ничего подобного. Собственно. такое никто уже не носил, но герцог решил, что шить новое платье не имеет смысла, так как все равно никто из столичных аристократов свадьбу не посетит, а для местных сойдет и подвенечное платье его бабушки, бережно хранимое в замке со дня ее бракосочетания. Конечно, пришлось подогнать его по фигуре жены, где-то распустить, где-то подсобрать, но зато все было готово в неделю. Вуаль тоже взяли бабушкину, а вот туфельки пришлось оставить свои, так как туфли к свадебному наряду бабушки невесте ее внука не подошли. Деми горько вздохнула. вспомнив, как выглядели старенькие туфельки рядом с роскошью платья. Хорошо, что подол длинный и шлейф еще и обувь гостям была не видна. Но все равно к переживаниям перед самой церемонией и тем, что должно последовать дальше, добавились переживания как бы кто-нибудь не увидел потертую обувь невесты.

Волосы девушки высоко подняли и собрали в красивую прическу, полностью открывавшую шею и уши и хорошо дополнявшую образ. Подходящих к платью украшений у Деми не было, а герцогу в голову не пришло, поинтересоваться на этот счет. Не надевать же простые серебряные сережки, какие она носила? И Деми решила, что обойдется без драгоценностей, хотя, конечно же, соседи не преминут это заметить и обсудить.

В Храм Всесветлой Деми отвел отец и передал ее дрожащую руку в руку герцога.

Само венчание она помнила смутно. Что-то говорил жрец, играла тихая музыка, что-то спрашивали у нее и она отвечала — мать заранее сказала. что на все вопросы, которые ей задаст жрец. она должна сказать «согласна».

После этого правые руки жениха и невесты связали лентой и этими связанными руками они вместе положили к фигуре Всесветлой положенные дары. Жрец сказал что-то громкое и торжественное, вспыхнул яркий свет, дары исчезли и девушка почуствовала, что ее рука стала свободна. Муж — уже муж! — поднял вуаль и коротким холодным поцелуем ожег ее губы и тут же отступил. А на руке, где была лента, появилась татуировка- знак, что брак заключен. Почему-то красного цвета (Деми видела супругов среди аристократов и простолюдинов, но не помнила, чтобы у кого-то брачная татуировка была такая же).

Девушка вспомнила о татуировке и посмотрела на руку. обнимавшую колени — но к этому времени свечи догорели и разглядеть что-то было невозможно. Вздохнув, вернулась к воспоминаниям о самом счастливом, по мнению матери, дне для всех женщин.

За 3 недели, пока готовились к свадьбе, она ни разу не оставалась наедине с герцогом, да что там наедине- он ее форменно избегал. Деми робко взглянула на мужчину и невольно задержала шаг — герцог тут же резко дернул ее, побуждая идти быстрее.

— Нам надо уже встречать гостей в холле, не задерживай.

— Я не могу идти так быстро, платье тяжелое и шлейф еще, — тихо ответила Деми мужу.

— Мало того, что тщедушная, так еще и неуклюжая! — и герцог увеличил скорость.

В зал Деми почти вбежала и не смогла сразу остановиться и раздраженный муж дернул ее теперь уже назад и девушка подвернула ногу. Боль прострелила вверх по щиколотке в лодыжку, но наткнувшись на яростный взгляд мужа, юная герцогиня проглотила возглас и, собрав остатки самообладания, повернулась ко входу с улыбкой. Подходили первые гости…

Воспоминания о грубом и несправедливом обращении мужа до свадьбы, сразу после свадьбы и в брачную ночь так живо всплыли в памяти, что это стало последней песчинкой и девушку наконец прорвало. Горькие слезы крупными каплями жемчужина за жемчужиной катились по щекам несчастной, скатывались на руки и сорочку, попадали на красный шелк простыни. Сорочка быстро намокла, нос заложило, воздуха не хватало, а голос пропал. Все напряжение последних дней, вся боль, обиды, все горе и безысходность, все, что так долго копилось — выплеснулось и унять этот водоворот не было никакой возможности. В какой-то момент Деми показалось, что в комнате вспыхнул яркий свет и тут же сознание ее оставило…

Деми! Деми! Демиана!!! Всесветлая, на кого ты похожа? Да проснись, наконец и объясни — что происходит?

Деми осторожно открыла глаза. Ну как открыла — попыталась: из-за ночной истерики с водопадом слез веки стали тяжелые и смотреть получалось только сквозь щелочки, на какие они смогли приоткрыться. Голова была пустая и гулкая и в ней больно отзывался голос матери, никак не унимавший поток слов. Не в силах больше терпеть вопли, девушка резко села и тут же была вынуждена опереться о кровать рукой — перед глазами закружились черные мушки и ее заметно повело.

— А я что тебе говорила — надо есть через «не могу» и «не хочу»! Устроила голодовку, вот и сил ни на что нет. Вставай, я соберу простыни. О-о-о… почему они красного цвета. Кто же стелит в первую ночь цветное белье??

— Я не знаю, постель не я готовила, спросите у служанок, — вяло огрызнулась Деми.

— Так, вставай и иди приводи себя в порядок. Гости вот-вот выйдут на завтрак и начнут разъезжаться, раз уж Его Сиятельство не может их проводить, то это обязана сделать ты! Нет, надо же, какое обращение с гостями, уважаемыми людьми? Взял и уехал, никому ничего не сказав! Что ты ему сделала, что муж сбежал от тебя в первую же ночь?

— Я сделала? — всплеснула руками Деми и опять покачнулась.