Распыление. Дело о Бабе-яге (СИ) - Зимина Татьяна - Страница 38

Из комнаты, вытирая кровь со лба кулаком, с зажатым в нем пистолетом, выходит Дуринян. Увидев разлитый коньяк, он вопит дурным голосом и открывает стрельбу по Ваньке. Ванька пригибается, а я бросаюсь армянину под ноги и сбиваю его на пол. Пули уходят в стены, высекая искры.

Коньяк, разлитый по полу, вспыхнул весь и сразу, фиолетовое пламя гудит и дорожкой устремляется к бочке.

Переглянувшись, мы с Ванькой беремся за руки и бежим. Дуринян за спиной сыплет проклятиями.

Единственным недостатком гениального плана было то, что бежим мы вглубь завода.

— А если там тупик? — кричу я.

— Должна быть пожарная лестница!

— А если нет, ты снесешь стену?

— А то! — на мгновение он поворачивается ко мне, сверкают синие-в-синем глазища.

И тут до меня доходит: он принял Пыльцу. Перед тем, как уехать из гостиницы, Ванька ходил в туалет. Наверное, там и вмазался… Всё это время он был под кайфом, а я ни сном ни духом.

Вот почему ему удалось своротить бочку. В ней же тонны три, не меньше — ни одному человеку, в здравом уме и доброй памяти…

Как я и говорила, впереди был тупик, без всяких признаков каких-либо дверей и, уж тем более, пожарных лестниц. Сплошная бетонная стена.

Ванька, не снижая скорости, поднимает кулаки вровень с лицом и делает такое движение, будто бьет кого-то невидимого по морде: один раз, и другой. В стене возникает провал. Мы в него прыгаем не глядя, потому что за спиной уже гудит — огонь добрался до бочки и она взорвалась, как паровая машина Карлсона!

Мы оказываемся на обрыве, над рекой. В лицо дует теплый ветер.

До вышки с автоматчиками метров пятьдесят, они уже собираются стрелять. Ванька делает руками еще одно движение и прямо из воздуха, перед нами — ей богу, не вру! — приземляется конь с крыльями. Серый в яблоках, с белой гривой и синими, как у Ваньки, глазами.

— Руку давай! — Ванька уже сидит верхом, а я в себя не могу прийти от изумления, и только моргаю, как кукла. — Маша! Очнись! — он подхватывает меня и сажает впереди себя на спину пегаса.

Миг — и мы парим над заводом, сердце проваливается, потом подскакивает в горло. Снизу слышатся взрывы, но мы уже высоко, под облаками. С грохотом взмахивают огромные, похожие на лебединые, крылья, в лицо плещет конская грива, а спиной я чувствую горячую Ванькину грудь…

По жизни я всё время сталкиваюсь с волшебством, или, как говорят у нас в агентстве, с маганомалиями. Но обычно я нахожусь… Как бы это сказать? По другую сторону. Обычно я охочусь на Запыленных и уничтожаю плоды их жизнедеятельности.

И никогда, даже во сне, я не предполагала, что магия может быть такой. Прекрасной. Удивительной. Заставляющей сердце петь. И, уж конечно, не догадывалась, что на такое волшебство способен этот увалень, дубина стоеросовая…

Пегас делает круг над заводом — снизу поднимаются серые клубы дыма — и летит к лесу. Я, раскинув руки, мечтательно гляжу вперед, на далекий, загибающийся чашей, горизонт.

Глава 17

В какой-то момент, сквозь пьяный угар, я сообразил, что не стоит заявляться в город верхом на Пегасе — народ и так устал от магии. Это нас и спасло…

Когда мы добрались до гостиницы обычным пехом, Гарцующий Пони пылал. Крыша уже провалилась, из верхних окон вырывалось пламя. Мрачные пожарники в закопченных касках разворачивали брезентовый шланг. Одна цистерна опустела, и её на телеге откатили в сторону. Но было понятно, что никакая вода здесь не поможет. Бывают такие пожары, когда загорается всё и сразу, и потушить просто невозможно, пока есть, чему гореть…

Пожарники это понимали наверное, даже лучше, чем я: они поливали не гостиницу, а дома, стоящие вокруг.

Первой мыслью было применить заклятье холода. Просто высыпать на огонь тонну снега. Я даже поднял руки, но Маша схватила меня за рубаху.

— Даже не думай! Лучше пойдем отсюда, да поскорее.

— Ты что, с ума сошла? Там же люди! — я пытался вырваться, но она, как собачонка, повисла на локте.

— Никого там уже нет. Совсем никого… Понимаешь?

— Ну… Хотя бы огонь потушить?

— Не надо, сами потушат. Лучше пойдем. — она потащила меня в переулок. Я, ничего не понимая, подчинился.

— Да в чем дело-то? — хмель слетел, оставив горькое чувство вины пополам с головной болью.

— Народ говорит, гостиницу поджег маг. — мрачно ответила Маша.

— Какой маг? Кто там мог оказаться, кроме Лумумбы? — и наконец-то до меня дошло.

— О господи! Не может этого быть. С чего ты взяла?

— Послушала, о чем люди говорят.

— Мало ли что говорят? Чтобы учитель в здравом уме…

— Говорят, он сошел с ума. Говорят, он выскочил из гостиницы — глаза пылают синим, из ушей валит дым… И полетел.

— К-куда полетел?

— Не куда, а вверх, как шутиха. Потом приземлился на крыше и стал отплясывать дикий африканский танец.

— Бред собачий. — с облегчением выдохнул я.

— А затем, говорят, он превратился в страшную черную птицу, а затем в крокодила, а затем в бегемота…

— Всё страньше и страньше… — меня разобрал смех.

— А потом, — Маша упорно продолжала, — пробил крышу, и тогда вспыхнул огонь. Больше его не видели. А огонь до сих пор потушить не могут, потому что он магический…

— Идем назад! — я решительно развернулся, но она вновь повисла на моей руке, еще и уперлась в мостовую. — Всё, что ты сказала — неправда. Лумумба не сумасшедший, он не мог намеренно поджечь дом. Идем, разберемся. Наверняка его там даже не было, а пожар начался где-нибудь в кухне…

— Может, и так. — Маша пыхтела от натуги, но не отпускала. — А только еще говорят, что, как только поймают мажонка — то есть, тебя… Сразу вздернут на ближайшей березе. Во избежание. И меня вместе с тобой.

— Но если Лумумба всё ещё там…

— То он уже сгорел!

На нас и так уже оглядывались, а два молодца, в испачканных рубахах и обгорелых кепках, вырвав по дрыну из ближайшего забора, приближались с явно членовредительскими намерениями.

— Он или сгорел, и тогда уже ничем не поможешь, или всё это неправда, и Базиль сам нас отыщет. — сказала она тише, отпуская меня и настороженно осматривая улицу. К первым молодцам присоединились соратники, и теперь народ окружал нас недобрым ропщущим кольцом.

— Не вздумай колдовать. — предупредила Маша. А я разозлился.

— Да как они смеют? Очевидно, что всё произошедшее — чушь слоновья. Какого черта эти жалкие людишки…

Почти рефлекторно я вызвал огненную сеть, но получил такой жесткий удар по щеке, что глаза чуть не повылетали.

— Опусти руки. Руки опусти, я сказала.

Она говорила тихим, страшным шепотом. Я подчинился. Пригасил, а потом совсем убрал заклинание, которое намеревался швырнуть в толпу…

Переулок опустел.

— Вот поэтому вас и не любят. — буркнула Маша. — Разве можно, чуть что, файерболами пулять? А если я достану Пищаль и начту палить во всех, кто мне не понравится?

— Это был не файербол.

— Только это тебя волнует? Ты такой же, как все маги! — в глазах её блеснули злые слёзы. — Только собственное благополучие, да чтоб, не дай бог, неуважения никто не высказал, и волнует.

— Они думают, что мы враги. Что от магов одни неприятности. Но мы — такие, какие есть, и не им нам указывать, как жить.

— Пока что ты демонстрируешь обратное. Если ты думаешь, что Лумумба не виноват, нужно найти того, кто на самом деле устроил пожар, а не кидаться в людей огненными шарами. Идем к Штыку. Расскажем, как всё было: про пожар, про Дуриняна… Он поможет, я уверена.

— Нет.

— Ванька, миленький, ты просто не понимаешь. В одиночку мы…

— Это ты не понимаешь. — хотел схватить её за плечи и хорошенько встряхнуть, но сдержался. — У нас просто нет времени! Скоро ночь, Зверь может явиться за близняшками. Мы должны быть там, даже без Лумумбы, иначе…