Память пепла (СИ) - Тур Тереза - Страница 55

Но только он собрался вынуть шпагу — раздался девичий крик:

— Не смейте!

А вот и девчонка, которую они искали! И Милфорд, который почему-то стоит столбом… Ладно, разберемся, живы — уже хорошо. А это что… Стихии!

Манул шипел и царапал лапами землю. Манул! Ричард вспомнил, как огромный барс — Анук-чи клана Скользящих между мирами — появился в императорском дворце. Скользящие… Его любимая сказка. Когда был совсем маленький, просил маму рассказать именно ее. Как жаль, что она этого не видит…

— Ре, не надо! — Милфорд обнял девушку за плечи, заводя ее за спину и одновременно преграждая другу путь к королю. — Я все объясню.

— Попробуй! — Ричард с трудом и некоторым сожалением оторвал взгляд от красавца-манула.

Король Арвин подошел к принцу Тигверду, просто пройдя сквозь манула. Кот чихнул, и удивленно уставился на хозяйку. Чкори лишь пожала плечами. Не отрываясь, Эйш смотрел перед собой. Молча, не говоря ни слова, отстранил имперца и пошел дальше, туда, куда уже смотрели все, кто был на площади: славное войско под знаменем с цветущей яблоневой ветвью, спасенные дети, сдавшиеся инквизиторы…

Все они смотрели туда, куда нерешительно сделал король Ваду несколько шагов и застыл. Там, где еще видна была радуга, стояла женщина с двумя детьми.

Наверное, они бы стояли вечность, так и не решившись сделать этот шаг. Мужчина и женщина.

Еще недавно они оба думали, что смирились со своей судьбой. Страшной судьбой никогда не увидеть друг друга. Маги, проклявшие сами себя, сгорающие от мысли, что их собственные невинные дети — зло лишь только потому, что они — их.

Но дети совсем по-другому иной раз смотрят на окружающий мир. И это — счастье.

— Папа!

Принцесса не выдержала первой, но как только, оторвавшись от матери она побежала навстречу, мальчик побежал следом. Они неслись, обгоняя друг друга, стараясь зачем-то друг друга еще и перекричать:

— Папа!

— Папааааа!

Он раскинул руки и прижал две золотые кудрявые головы к себе. Но глаз не опустил. Он так и смотрел перед собой, не отрываясь, пока наконец юной принцессе Эйш это порядком не надоело:

— Папочка… Мама ждет, иди…

Детские ладошки подтолкнули короля, и в то же самое мгновение королева сделала шаг навстречу. Они как будто шли к алтарю. Медленно. Ветер гнал белые лепестки яблонь за королевой длинным шлейфом, словно фату, и закружился вокруг, когда правящая чета, наконец, воссоединилась.

Губы друг друга они искали на ощупь, ничего не видя от слез, и когда лепестки поднялись вверх, рисуя над королем и королевой Ваду огромную корону, это было красиво. Очень. Только….

Плакала маленькая Ума, сжимая в одной руке руку отца, в другой — яблоко. Шурр незаметно стряхивал слезы огромной ладонью в бороду — чтоб никто не увидел. Женщины, те слез и вовсе не прятали, а Зорго Цум сжимал скрипку, так и не придумав, что же подойдет к такому вот случаю. Тая прижалась к Милфорду, и маг опустил лицо в ее темные кудри. Очень удобно, со стороны выглядит, будто он успокаивает девушку. Ведь еще не хватало, чтобы Ре увидел, что он…плачет.

А ненаследный принц Тигверд… Стихии! Да он просто уже отказывался что-либо понимать!

Глава 26

Чкори заметалась по белым мраморным плитам, будто дикий зверь. Золотая птица галсту́к закружила в синем небе.

Вероника смотрела на Дарину. Платье с узорчатым поясом, волосы перехвачены тесьмой. Тонкие запястья в браслетах, длинные пальцы в перстнях. Золотистая кожа, карие глаза. Какая она красивая. Сильная… И как же хочется для нее счастья!

Наконец женщина опустилась в кресло и посмотрела на принцессу Тигверд. В темных глазах была решимость. Она налила вина в бокал. Выпила. И заговорила:

— Мы с Геральдом никогда не ругались. Словно всегда были выше этого. И понимали, мы не только — мать и сын, но прежде всего — герцогиня и ее наследник.

— А теперь? — Вероника сжала свой бокал.

— Теперь? Теперь мы просто не разговариваем.

— Рэм сейчас ни с кем не разговаривает. Только я не пойму, что случилось.

— Это я во всем виновата, — герцогиня опустила голову.

— Что произошло? Расскажите. Расскажите мне.

— Меня захватила страсть. Этот человек… Я чувствую с ним такую связь… Мы не любили друг друга с отцом сына. Но жили во взаимном уважении. Наша страна и ее интересы — прежде всего. Да, мы, не задумываясь, отдали бы друг за друга жизни. Но это не та любовь! Вы меня понимаете?

— Конечно.

— Геральд принял это за любовь настоящую. Конечно же, его никто не разубеждал. А мы спали в разных спальнях. Лишь один раз исполнили свой долг — нужен был наследник. Я знала, кого любил мой муж. Он знал, что я не люблю его. Но это неважно! Вам, наверное, дико все это слушать…

— Вовсе нет. Я — историк. Таких примеров миллион. А вы? Вы любили кого-то?

— Да. Очень давно. Человека из вашего мира. Намного старше меня. Он был, как это у вас называется… Он был представителем правящей знати.

— Политиком?

— Да! Но его убили. И все это время я не думала о любви. Все было…правильно. Муж никогда не давал повода чувствовать себя униженной. Он был… Безупречен. А этот человек…

— Кто?!

После того случая на острове с Ирвином и Рене Вероника дала себе слово не лезть в чужую жизнь. Никогда! Отношения с Ией уже, увы, не наладятся. И сейчас она изо всех сил пыталась быть равнодушной. Но как ни старалась — не получалось! Ничего не получалось.

— Миро. Отец Таисии. Не сжимайте так сильно бокал — он может треснуть, и вы поранитесь…

Вероника смутилась.

— Вы считаете, я вечно лезу не в свое дело?

— Нет, — Дарина улыбнулась, — я восхищаюсь вашей искренностью, деятельностью, желанием помочь. Просто…это очень дорогой хрусталь!

Они рассмеялись. Выпили.

— Мы… сошли с ума, — прошептала герцогиня. — Все было настолько случайно, настолько… Только что ругались — все как обычно. И вот… Все просто исчезло… Я и представить не могла, что от поцелуя может исчезнуть все вокруг…

— Почему вы плачете? Я не понимаю… Что в этом плохого?

— Геральд…

— Дарина! Он что, увидел как вы…?

— Целуемся, да.

Вероника не знала, смеяться или плакать. С одной стороны — смешно. С другой… Как сама рыдала в точно такой же ситуации она не забыла. И не забудет никогда. И сейчас очень близкому ей человеку, которого она способна понять, наверное, как никто другой, по крайней мере, в этом мире точно, нужна ее поддержка. Внутри шевельнулась злость:

— Дарина, а такая светлая мысль, что все происходящее просто-напросто не его дело… В голову вам обоим не приходила?

— Его отец погиб, защищая нас… Еще и года не прошло, — глухо сказала герцогиня.

— Но… если ты почувствовала себя живой, если ты — полюбила…Рэм поймет. Должен понять! Я уверена, если бы он…

— Геральд со мной не разговаривает, Миро — тоже. Он говорил с сыном и принял решение отойти в сторону.

— Вот ведь! Мужчины!

— Он прав… Только это не поможет. Слишком…поздно.

Вероника вскочила.

— Я Рэму говорила: жду не дождусь того момента, когда он влюбится. И ему станет плевать на все: на свой титул, на правила, на приличия. На то — вовремя нахлынуло на него это желание или нет! Вот прилетит же этому поборнику хороших манер от судьбы — зря он ее дразнит!

— Вероника! А что он должен был сделать?!

— Что?! Ежу ясно, что! Сделать вид, что не видел того, что его не касается! И за мать порадоваться!

— А Еж… это?

— Это такой великий мыслитель. Из моего мира.

Вот зачем она соврала? Сама не знает. Просто…Просто так. От злости.

— Слишком мало времени прошло. И слишком не подходящий мужчина.

— Для кого не подходящий? Никто, слышишь? Никто не имеет права решать, кто подходит тебе, а кто — нет! Никто! Только твое сердце…

— Геральд поступил, как правильно. Как до́лжно.

— Скажи, Дарина, ты чувствуешь себя счастливой?