Божественное вмешательство (СИ) - Красников Валерий "Альтер Эго" - Страница 51

Заметный отовсюду красотой оружия и доспехов, Пирр делом доказывал, что его слава вполне соответствует его доблести, ибо, сражаясь с оружием в руках и храбро отражая натиск врагов, он не терял хладнокровия и командовал войском так, словно следил за битвой издалека, поспевая на помощь всем, кого одолевал противник.

Тем временем подошла построенная фаланга, и Пирр сам повел ее на этрусские легионы, стоящие в ожидании атаки. Фаланга двигалась медленно, и казалось, что по равнине, поросшей чахлой травой, идут не люди, а несокрушимый, ощетинившийся сарисами железный каток.

Мариус Мастама перестроил манипулы, расположенные в шахматном порядке в подобие фаланги, но устоять легионам такое построение не помогло. Удар греков смял оборону тусков, и те побежали. Но только стоило фаланге Пирра распасться на преследующую тусков толпу, как бегство легионов прекратилось. Центурионы во всю орудовали палками и не без результата. Вскоре грекам пришлось отступить: уж слишком легко организованные и мобильные отряды тусков истребляли преследующих их греков. Пока легионерам Мариуса противостоял лес сарис, их гладиусы были бессильны, теперь мечи тусков почти всегда находили цель.

Пирр снова выстроил гоплитов в фалангу и пошел в атаку. Мастама, поставив всего два легиона напротив, отдал приказ шестому и первому обойти фалангу Пирра с флангов. И если бы туски успели, то Пирр мог бы и проиграть это сражение.

Увидев маневр тусков, Пирр оставил командование фалангой и направился к фессалийским всадникам, стоящим в резерве. Фаланга греков, как и в первый раз, смяла ряды обороняющихся, и так же рассыпалась, начав преследование бегущих к реке тусков.

Консул Мастама, присоединившийся к первому легиону, не только сумел прекратить бегство легионеров, но и, восстановив построение, повел тусков в бой на гоплитов Пирра, подключив к этой атаке и кавалерию.

Пирр атаковал этрусских всадников, пустив слонов перед фессалийцами. Этрусские кони испугались этих чудовищ, да и всадники не рисковали сблизиться, не понимая, как и чем можно убить таких больших животных. Пирр, увидев пришедших в замешательство противников, тут же во главе фессалийской конницы обрушился на них.

И фаланга, в третий раз сломив оборону этрусских легионов, уже не преследовала противника. Это сделал Пирр со своими всадниками, выкашивая бегущих тусков, словно жнец злаки.

Сумевшие перейти реку этрусские легионеры не стали задерживаться в лагере. Мариус Мастама, потеряв в этом сражении два легиона, отступил к Риму.

Пирр, захватив лагерь тусков, привлек этой победой на свою сторону множество луканов и самнитов. Опустошая по пути пятидесятитысячной армией округу, он пошел на Рим. Но когда Помпеи, Неаполь, Капуя и Анций не открыли Пирру ворота, он задумался над словами Кинея, вспомнив его вопрос о том, что он, Пирр, хочет получить. Победа одержана, в его распоряжении огромная армия, да и Тарент получил обещанную защиту. Пирр захотел отправиться на завоевание Сицилии, чтобы оттуда отплыть с войском в Африку и покорить Карфаген. Решив помириться с тусками, Пирр отправил в Рим посольство во главе с Кинеем.

Алексей со своими галлами не принимал участие в битве. По просьбе Мастамы-старшего он вел свою армию на юг по левому берегу Тибра, что бы города Этрурии и их окрестности не испытывали притеснения со стороны галлов. И ко времени, когда Пирр отправил Кинея на переговоры в Рим, завоевав самнитскую Луцерию, подошел к Каннам. Он не знал, что в историческом прошлом его мира Киней имел шанс заключить мир, поскольку обращался к сенату Рима. И почти добился успеха. Теперь же Кинея встретил Мариус Мастама, ожидающий поддержки от Алексиуса. Он не стал принимать щедрые дары от Пирра и внимать аргументам Кинея.

Киней вернулся к Пирру и застал царя в состоянии крайней озабоченности.

— Этрусски отказали в мире? — Спросил Пирр, будто уже заранее знал ответ.

— Да, господин. Их консул даже выслушать меня не захотел. — Ответил Киней, едва сдерживая гнев.

— Ты был прав, — с горькой усмешкой Пирр посмотрел на соратника, — Эта земля — обитель зла для эпиротов. Тут Арес собирает жертву из героев. — Киней, оскорбленный поведением Мастамы, не позволившему ему проявить свой талант дипломата, настроенный на войну с тусками, понял, что произошло нечто, от чего Пирр, одержавший победу, теперь грустит. Он промолчал, сдерживая себя. Пирр не стал томить лучшего из своих полководцев ожиданием, — Самниты вот-вот покинут нас. Они просят помощи против кельтов, разоряющих их города. Если мы не поспешим, то и Тарент вскоре будет атакован варварами. Наверное, туски договорились со своими извечными врагами. Поэтому ты, мой друг и не смог добиться мира.

Военачальники Пирра совещались не долго. Они решили вернуться к Таренту и оказать помощь самнитам.

Часть 8

Новейшая история

Глава 30

Тридцатитысячное кельтское ополчение к моему удивлению походило на армию. И обоз имелся и вожди. Они пришли с дарами и, как мне показалось, рассчитывали на мою благосклонность. Если быть точнее, то каждый из них верил, что к концу похода бренн обязательно возвысит именно его за проявленные в боях отвагу и доблесть. Самому старшему из них было не больше двадцати пяти. Позже я обратил внимание, что и охотники— галлы большей частью были молоды.

Когда Вудель доложил о том, что ополчение подошло к Мельпуму, и вожди просят встречи, я находился не в самом лучшем расположении духа. Но стоило вошедшим проявить почтение своему бренну и богатое подношение, положенное к моим ногам, сверкающее желтым цветом приятно отразились на самоощущении: "Эти бездельники решили заняться делом! Да они готовы еще и оплатить организацию!" Ну, как можно не порадоваться такому подарку! Ведь еще вчера мое воображение рисовало толпу оборванцев, "пушечное мясо", с которым не то, что победить, но и дойти к месту сражения представлялось не просто.

По пути к Аррецию молодые кельтские вожди старались во всем походить на моих дружинников, да и рядовые воины ведь не слепыми были.

Отправив Афросиба с золотым обозом назад, в столицу, я, потирая руки, пребывал в предвкушении великих дел. Правда, недолго. Ровно до того момента, как, войдя в базилику Перузии, увидел там консула Мастаму-старшего и восседающую рядом Спуринию.

И грустно, и стыдно. Давно я не переживал столь неприятные ощущения. Да и обидно стало, что за мою помощь Этрурии Мастама выкатил такую подставу. Смотрю на первую жену и гадаю, чего ожидать от этой встречи? А консул — само радушие.

— Аве, Алексиус! — приветствует, резво соскакивая со стула и стремительно сокращая расстояние, раскрывает объятия. Обнялись, как старые друзья.

— Аве, Консул, — отвечаю.

Замечаю, как вытянулись лица у сопровождающих меня воинов. Благо, что хоть они не станут требовать объяснений. Я все же их бренн. А шельмец Мастама подводит меня к Спуринии и самодовольно, будто и правда приложил к тому титанические усилия, докладывает:

— Богам угодно было испытать тебя, но твои друзья смогли защитить самое дорогое, что у тебя есть — жену и сына.

Спуриния щелкает перстами и незамеченная мной рабыня, скромно стоящая у терракотовой колонны, подталкивает ко мне ребенка. Мальчугану не потребовалось какого-либо ускорения с ее стороны. Он знал кто я. С криком: "Папа!" — малыш подбежал, и мне ничего не оставалось, как обнять это маленькое чудо. Сердце дрогнуло. Этот парень каким-то образом тут же стал дорог мне не менее чем оставленная в Мельпуме дочь.

Держу на руках сына, сдерживаю наворачивающиеся на глаза слезы, а безжалостный ум напоминает, что все происходящее не к месту и может повредить моей репутации у кельтов. Оглядываюсь на Вуделя. Слава Богам, вижу совершенно идиотскую улыбку умиления происходящему на его простодушном лице. В той или иной мере придерживаются того же настроя и другие галлы. В общем, радуются за своего бренна. Беру себя в руки и отвечаю Мастаме: