Джек Мэггс - Кэри Питер - Страница 23

– Я был одним из тех бедняков, что торгуют жареной рыбой в Севен-Дайалс. Я многое видел там, сэр. Вы и я платили злом за зло, но лучше не пугать мисс Уоринер тем, что мы сами хотели бы забыть.

– Никто ничего не забывает. Это все вот здесь, Бакл. У нашего австралийца вся его жизнь у пего в мозгу. Он помнит пеликанов, попугаев, рыб и призраков, за такие сведения королевские ботаники заплатили бы соверен или два, лишь бы только узнать. Он даже упомянул «кошку» – плеть-девятихвостку!

– Упаси Господь, сэр. Одно название чего стоит.

– Когда в наше первое свидание он упомянул об этой плетке, это было ключом к ответу. Такое наказание могло быть изобретено только в Новом Южном Уэльсе.

– Вы никогда не представляли себя в его положении? Я же почувствовал весь ужас этого чертовски поганого состояния. Простите, мисс Уоринер, но слово чертовски здесь к месту.

– Бакл, дорогой Бакл. Ведь это мое призвание – представлять себе все.

Рот Перси Бакла сжался, щеки побледнели и запали. Он посмотрел тяжелым взглядом на Тобиаса Отса, прежде чем ответить.

– Неужели, сэр? Возможно. Что же касается меня, то у меня была старшая сестра, которой пришлось оказаться в этом проклятом месте. Я имел честь стоять в зале Нью-гейтского суда и слушать, как судья зачитывает приговор. Я поддерживал мою бедную мать, которая в обмороке упала мне на руки. Простите, что плачу, сэр. Моя сестра не была ангелом. Одному Господу известно, что с ней сталось.

– Но вы же потом слышали о ней.

– Каким образом мог я слышать о ней? Поставьте себя на ее место, как могла она послать весточку тем, кто ее любил? Отважной была наша Дженни. Она считала меня никудышным неудачником с моей жареной рыбой. Я никогда не забуду этот день. Помоги нам Господь, если мать Англия будет так недобра к своим детям.

– Я думаю, что вы очень хороший человек, мистер Бакл. Вы христианин.

– Мне не хотелось бы спорить с вами, – ответил Перси Бакл, глядя в пол и произнося слова так тихо, что его едва было слышно. – Но я неверующий.

– Вам, разумеется, не хочется, чтобы этот человек вернулся в ваш дом?

– Я не вижу для себя иного выхода.

– Но как же ваша безопасность? Безопасность ваших слуг?

– Я был бы рад, если бы у меня был лучший выбор, это верно, но иного выхода я не вижу. Можно ли нам, друзья, оставаться здесь и продолжать беседу, когда он там, один, и Бог знает, в каком он сейчас страхе, он, должно быть, уже видит себя снова в этом ужасном месте?

Тобиас Отс улыбнулся.

– Вы храбрый человек, если берете к себе в дом зверя, подобного льву.

– Тут нет никакой храбрости. Спросите любого. Я робок и труслив, как мышь. Мне хотелось бы быть храбрым, это помогло бы мне во всей этой истории.

Тобиас Отс посмотрел на стену, словно измерил расстояние между нею и собой, затем провел рукой по волосам и, наконец, вынув черепаховую расческу, быстро привел волосы в порядок.

– В таком случае я буду действовать в своих интересах, – решительно заявил он. – Я не выдам его.

Перси Бакл вскинул голову.

– Вы собирались отдать его в руки закона?

– Да, но увидев, как вы настаиваете на том, чтобы мы его оставили…

– Я его оставлю у себя, – поправил его Перси Бакл.

– Но, Тоби, – не выдержала Лиззи, – мы не можем оставить его на свободе.

Тобиас проигнорировал протест свояченицы.

– Вечерами, мистер Бакл, бродя по городу, я прохожу мимо вашей лавки в Клеркенуэлле, потом спускаюсь вниз к Лаймхаузу, а затем возвращаюсь обратно через ваши ужасные Севен-Дайалс и Уэлли-Дкжс. Хоппинг-Тодт и Шиф-оф-Берли. И все это остается у меня вот здесь, в моей черепной коробке. Но сейчас вы меня ввели в совсем иной мир, столь же богатый, как сам Лондон. Сколько жизненных загадок таится в темных узких закоулках этой исстрадавшейся души, сколько награбленного золота спрятано в подземельях на этих грязных улицах.

– Я не совсем понимаю, о чем вы, сэр?

– Я говорю о Криминальном Сознании, – пояснил Тобиас Отс, – ждущем своего первого картографа.

Глава 25

Каждую ночь за двойными занавесками Джек Мэггс беспокойно ходил по комнатам пустого дома Генри Фиппса, ловко открывая ящики и шкафы, перебирая своими большими квадратными пальцами тончайшие узорчатые ткани и кружева. Здесь же он удобно устроился спать на деревянной скамье со спинкой, чутко прислушиваясь к любому шуму или шороху, извещавшему о возвращении человека, которого он ждет, к которому пришел повидаться. В этих же комнатах он продолжал писать свое письмо, чтобы вручить его «Ловцу воров» для передачи отсутствующему хозяину дома, на случай, если тот не вернется в дом.

Каждое утро на рассвете он возвращался в дом мистера Бакла, а потом, когда куранты собора Сент-Джордж оповещали о часе утренней молитвы, он, утомленный ночью, стучался в дверь дома Тобиаса Отса. Ему открывала Молчаливая экономка. Мэггс сам приносил себе из кухни в кабинет мистера Отса чашку чая. И точно в восемь пятнадцать начинался сеанс гипноза.

Под этим он понимал то состояние, когда становился субъектом магнитов, которые каким-то образом вытягивали из него некую гипнотическую жидкость, вещество его души, невидимое для него самого. Мэггс понимал это так: под воздействием магнитов он обретает способность описывать демонов, плавающих в этих флюидах, и еще он понял, что Тобиас Отс не только боролся с этими существами, – имена которых Бегемот и Дабараил, Азазель и Самсауил, – но и становился тем ботаником, который может описать их в журнале, где потом их увидит хозяин.

Сначала Мэггс был удивлен, что смог прочитать такую цветистую речь Дабараила, – он даже не поверил, что в нем может скрываться столь образованная личность, – но после многочисленных объяснений, сочиненных Отсом, легко поверил и в это. Ему никогда не приходило в голову, что все эти «транскрипции» сфабрикованы самим Отсом, дабы скрыть истинную суть исследований.

Как во всяком нечистом деле, существовало два вида записных книжек, и если бы Джек Мэггс заглянул во вторую из них, он, возможно, узнал бы кое-какие знакомые сцены (или фрагменты): угол дома у Лондонского моста, растоптанное тело в тюремной камере. Но эти воспоминания были недостаточно четкими. Писатель с трудом проникал в темное прошлое каторжника и, блуждая в тумане, нередко описывал то, что было зеркальным отражением собственной неспокойной и полной страхов души.

Записи второго плана заносились в красную тетрадь – ежедневный дневник Тобиаса. Здесь можно было найти заметки к будущим романам или эссе, краткие наброски статеек для газеты «Утренняя хроника», но с 21 апреля 1837 года, шесть дней спустя после приезда Джека Мэггса в Лондон, красная тетрадь в основном стала пополняться фактами из тайной жизни Мэггса.

Во время ленча 23 апреля в гостинице «Серджент» Генри Хауторн заметил, как бледен писатель, хотя тот был очень оживлен и говорлив. Отс вытер салфеткой нож и вилку и до того, как подали суп, выпил три стаканчика кларета.

Он даже не спросил Хауторна о «Короле Лире», премьера которого состоялась вопреки отрицательным предсказаниям прессы. Он, не стесняясь, сравнивал себя с Теккереем, сказал, что чувствует себя археологом в древней гробнице, и пригласил Генри Хауторна тайно поприсутствовать на гипнотическом сеансе и стать свидетелем того, как он вторгается в затянутые плесенью коридоры Криминального Мозга. Обеспокоенный манией величия, обуявшей молодого друга, Хауторн на следующий день посетил его дом и был удивлен, увидев сидящего на стуле лакея в полном выездном облачении, который вовсю яростно выкрикивал ругательства. Возможно, именно роль короля Лира заставила его подумать так, но Хауторн был уверен, что, придя в себя после гипноза, лакей сойдет с ума. Поэтому вместо того, чтобы уйти после сеанса, Хауторн, попрощавшись, не ушел, а спрятался в спальне, прихватив с собой бронзовую кочергу. Здесь он ждал до тех пор, пока этот криминальный тип не покинул дом, а потом удивил своего друга неожиданным присутствием.