На краю Дикого Поля (СИ) - Ежов Сергей - Страница 32

  - Вот так сразу?

  - Вот так. Я сегодня отпишу в Обоянь, чтобы они переделали карандашную машину в машину для выделки макарон. Кстати, будут они в виде круглых ниток и трубочек.

  - А как же карандаши?

  - Для макарон всё равно будут делать новую, но похожую на карандашную.

  - Понятно. Ну я пойду? Забот много.

  - Иди, Феофила, и не забудь о рецептах.

   А на следующий день я стал первым на Руси и в мире человеком, которому наложили гипс.

Глава седьмая

  которая начинается серьёзным разговором, продолжается травмой, а завершается более чем приятно

   Утро началось с приятной неожиданности. Ещё я не собрался на службу, как прибежал служка:

  - Барин, там Петя к тебе просится, с жонкой вместе.

  - Петя-певун?

  - Он самый.

  - Ну давай, зови.

  Вообще-то сейчас ужасная рань: около шести часов, но на службу мне надо примерно к восьми, и ехать до приказа, расположенного в Кремле минут пятнадцать.

  Вслушайтесь в само звучание: пятнадцать минут до Кремля НА ЛОШАДИ!!! Городским поясню, что лошади чаще всего не скачут, а передвигаются лёгкой рысцой или шагом. А это не быстрее быстро идущего или медленно бегущего человека. Маму их пятнадцать раз! Представляете, сколько в том, оставленном мною будущем стоит моё землевладение с недвижимостью? Тихо подозреваю, что на эдакие деньжищи можно было бы с лёгкостью решить все финансовые проблемы Руси, да и Великого княжества Литовского в придачу.

   В дверь вошел Петя. Ах, какой это стал мужчина! Ах, какой мужчина! Два метра роста, косая сажень в плечах, золотые кудри и васильковые глаза у него были и раньше. Но к этому добавились алые сапожки с высокими каблуками, совершенно восхитительные штаны, кафтан переливающегося на свету шёлка, а на кафтане - держите меня семеро! - шесть штук карманов, да все с клапанами и с отделкой шнурами и чуть ли не самоцветами. Вылитый Садко, или кто там из былинных героев, в русских операх на сцене Мариинского театра.

   Шапку, впрочем, держит в руках и кланяется почтительно.

  - Здравствуй, барин! Вот выдалось время тебя проведать, поблагодарить за всё.

  - Здравствуй, Петя. Рассказывай, как у тебя дела, чем занят, что даже время выгадывать приходится. Да присаживайся, в ногах правды нет.

  - Я, Александр Евгеньевич, не один.

  - Уже знаю. И Оленьку приглашай. Эй там, чаю принесите и пряников!

  Вошла Оля. Она и в скромненьком своём платье была краса писаная, а наряженная в шелка вообще стала неотразима.

  - Ну здравствуй, краса-девица, пока разговор не начался, преподнесу тебе подарок, на свадьбу-то я тебе ничего толком и не подарил.

  - Ты, Александр Евгеньевич мне Петю подарил, да через тебя счастье и благополучие к нам пришли.

  - То дело прошлое, да и Петя по тебе не один год сох. А теперь прими вот это.

   В коробке, которую я подал Оле лежали кружева. Воротники, кружевные ленты, манжеты, какие-то нагруднички, переднички... Десятка два предметов. Это мне прислали из Обояни и Рыльска кружевницы. Работают мастерские, чего уж там! Доходы от них пока небольшие, небогатый вокруг живёт народ, частично я скупаю их продукцию, пока лежит она у меня здесь, но отчего бы не помочь хорошим людям? Оля в такие круги вхожа, что и поглядеть - шапка упадёт, вот и пусть поработает манекеном. Впрочем, ей и самой нравится - вон нырнула в коробку, прикладывает к себе кружева...

  - Оля, вон зеркало стоит, полюбуйся в него.

  - Где? -взвизгнула Оля и кинулась в указанном направлении.

  - Ну. Александр Евгеньевич, никто нам теперь не помешает, можем хоть в голос кричать, Оле не до того - усмехнулся Петя - давай я тебе расскажу зачем пришел.

  - Рассказывай. Смотрю, ты при дворе хорошо обтесался, речь какая гладкая.

  - С волками жить - по волчьи выть. Однако времени у нас немного, слушай и мотай на ус.

  - Слушаю.

  - Твоим доносом свалился князь Курбский. Выродков дал делу ход, собрал доказательства, оказалось, что измена ещё дальше пошла - нашли у иезуита письмо из Рима, где поминался Курбский, Очень хорошо поминался. Адашев сейчас под большим подозрением, он с Курбским очень уж приятельствовал. Ниточка ещё и к Шуйским шла, а великий государь давно искал повод посчитаться с этим гнилым семенем ещё за матушку свою и за детские свои обидки. Впрочем, о Шуйских ты и так говорил Ивану Григорьевичу.

  - Погляди-ка как всё завернулось! То-то я думаю, почему о Курбском не слыхать ничего.

  - И не услышишь. Я присоветовал Ивану Григорьевичу не доводить дело до явного следствия и суда, а сделать всё по-тихому.

  - Ого! Ты самому Выродкову советы даёшь?

  - Великий государь меня жалует. Я ведь во всех больших домах бываю, у меня теперь с десяток музыкантов и трое певцов на вторых голосах. Меня, как царёва любимца-певуна и за стол сажают, правда хмельного не предлагают, поскольку хмельное плохо на горле сказывается.

  - Хмельное плохо сказывается на горле? Ерунда какая-то.

  - Это ты и я знаем, а им о том знать необязательно. Слушай дальше: за пирами люди невыдержанными в речах становятся, вот я и мотаю на ус. Сначала я докладывал Ивану Григорьевичу, а теперь великий государь от меня доклады лично выслушивает. Это с тех пор, когда я вызнал в польском посольстве, кто из бояр принимает мзду от католиков.

  - А не боишься мне всё это рассказывать? Государственные же секреты.

  - Не боюсь. Я ведь за те полгода что тебе служил, присмотрелся что ты за человек.

  - И что я за человек?

  - Ты как не от мира сего. Здесь все гребут под себя, для семьи и для рода, даже великий государь в первую голову думает о своих вотчинах, а ты - обо всём государстве. И песню твою помню, даже великому государю пел:

  Забота у нас простая,

  Забота наша такая:

  Жила бы страна родная -

  И нету других забот.

  Царь-батюшка тогда долго задумчивым сидел, а потом сказал, что понял в какую сторону собственный дух развивать.

  - А ещё какие ты песни пел царю?

  - Все, что от тебя слышал. Ну... кроме тех где есть непонятные слова и непонятный смысл. Не надо чтобы тебя на спрос потащили, я ведь тоже для державы работаю, такого вот у тебя набрался.

  - Какие например?

  - Мы рождены, чтоб сказку сделать былью,

  Преодолеть пространство и простор,

  Нам разум дал стальные руки-крылья,

  А вместо сердца - пламенный мотор.

  Если такую песню кто-то из попов услышит, то и великий государь не спасёт. Угодишь ты на спрос в монастырский подвал, а там и в огненный сруб. Помнишь отца Петра? Так он ехал в Москву тебя церковному суду предать. Я, каюсь, безмерно грешен, но чтобы того не допустить, хотел его убить, но слава богу, этот грех на себя взяли Серпуховские шиши.

   Меня слегка затрясло, а по спине побежали мурашки... величиной с хорошую собаку.

  - Спасибо что предупредил. Буду крепче следить за своим языком даже в своей комнате.

  - Да не в этом дело, Александр Евгеньевич. Твой нынешний слуга, Денис, тебя тоже не выдаст, он тоже тебе безмерно предан, проверили. А вот с доносом на Курбского могло совсем нехорошо обернуться. Мне порученец Выродкова, княжич Сергей Хорошавин, это отлично объяснил. Говорит, что Адашева подумывали продвинуть на место главы Разрядного приказа, а он обязательно запись об этой, твоей с Гундоровым, беседе нашел бы. Ну и представь, чем бы это закончилось?

  - Даже думать не хочу. А что за порученец, не знаю такого?

  - Это из молодых. Очень дотошный, въедливый, но если за дело берётся, то проницает его до косточки.

  - Хорошавин... Из родовитых?

  - Нет, княжонок из безземельных. Да у его отца, князя, земля есть, но... полтораста четей при деревеньке в пять семей. А кроме Сергея там есть ещё два брата. Но княжонок, я чувствую, поместье себе выслужит.