Сердце в залоге (СИ) - Горовая Ольга Вадимовна - Страница 24

- Ничего. Ешь, солнце, - в этот раз не удалось справиться с голосом полностью, хрипота все равно слышалась, даже в негромком, уютном гомоне ресторана.

Марина покраснела еще больше и, кажется, перестала дышать. Зато распахнула свои синие очи и как зачарованная смотрела на него.

Точно, раньше он ее так не называл. Но сейчас просто не сдержался. Действительно, расслабился. Держать себя в руках в офисе проще. Здесь же, сейчас, здравые доводы казались не такими уж разумными и все виделось немного проще.

Неизвестно, сколько бы еще они так вот сидели и смотрели друг на друга. Но в этот момент появился официант с заказом. И оба воспользовались предоставленной возможностью понизить уровень напряжения, так внезапно вырвавшегося из-под контроля.

Она действительно была сильно голодная. Кажется. Совсем недавно. Но сейчас ее даже подташнивало от волнения, и такой долгожданный ужин не лез в горло. Марина ковырялась в тарелке, пытаясь хоть немного успокоиться, но это было совсем не просто, когда Миша на нее так смотрел.

Ведь смотрел, она не выдумывала. Если там, в офисе, еще сомневалась, решила, что не так что-то поняла, то теперь сомнений не осталось. Он смотрел на нее. С интересом. Прямо. Внимательно. Словно вообще впервые в жизни видел, или вдруг заметил что-то совсем новое в ней.

Марина ощущала этот взгляд на своем лице: на щеках, на веках, на ресницах, на губах… И краснела, начиная нести какие-то глупости. Нервничала, сама уже не понимая, о чем ему рассказывает и что говорит.

Замолчать бы, успокоиться, ответить бы на этот взгляд. Только она не знала – как? Не хватало у Марины ни опыта, ни понимания, как вести себя. Мама советовала быть самой собой, только что под этим имеется в виду в такой ситуации, как разобраться?

Так странно и непривычно. И неловко почему-то. И руки дрожали, из-за чего вилка позвякивала о тарелку. Хорошо, что в шуме ресторана это не так слышно.

Быть бы смелой, и посмотреть на него так же, не скрывать, а показать все то, что испытывает рядом с ним в последнее время, рассказать бы: как сердце замирает, а потом вдруг начинает так биться, словно она бежит спринт; и как что-то сказать хочет, а посмотрит на него, и слов не может вспомнить вообще никаких; как ей приятно, когда Миша мимоходом обнимает, прикасается, в макушку целует. Для него это все, наверное, мелочь, а она потом ночами не спит, вспоминает, переживает эти моменты снова и снова, и дыхание в груди замирает.

Но так страшно… чтобы не решил, будто навязывается. Так не хочется, чтобы подумал, будто специально обратить на себя внимание хочет. Или чтоб посчитал ее наглой или развязной. Марина прекрасно знала, что Миша таких девушек не то что не ценит - на дух не переносит. Вот и боялась. А еще нервничала, что он ее просто не замечает, воспринимая как ребенка. Ведь и правда старше, и девушки у него такие были: и интересные, и красивые, и не глупые. Она же их видела.

Правда, раньше. В последнее время никаких девушек не было вообще. Но вряд ли здесь имелось что-то странное, при том графике, в котором Михаил сейчас жил. Чудо, что он вообще куда-то из офиса выбирался.

Она видела и это все, и даже иногда опасалась, чтобы с ним все в порядке было. Нервничала. И об этом Марине тоже хотелось ему сказать. Как ей помочь ему хочется, ведь видит же, насколько Мише тяжело: и за компанию вдруг стал полностью отвечать, а ведь университет не так и давно окончил, самому бы у кого опыта набраться (Миша сам признавал, иногда посмеиваясь с ней над собственными ошибками), поработать бы помощником у какого-то гиганта бизнеса, а вместо этого – все шишки своим лбом приходилось набивать, и на этих же ошибках тут же учиться, как все исправить, чтобы не развалить дело, которое отец столько строил. И не спросить же ничего, чтобы тот не нервничал, - Михаил за самого отца переживал, а еще старался свою мать успокоить. И на тренировки, которые всегда очень любил, почти перестал ходить, потому что времени не хватает, сидит в офисе до десяти вечера почти каждый день (ей Вера Михайловна рассказывала), да и сама Марина видела, сегодня хотя бы.

А на нее время всегда находит, и рассказать что-то новое не забывает, и у нее выспросить о делах, о жизни, об успехах. А у самого глаза красные, уставшие. И все равно - самые красивые. И такие… смотрела бы и смотрела в них. Только и этого стеснялась.

А еще Марине хотелось иногда подойти к нему и волосы погладить, шею ему размять, когда она видела, как он над бумагами хмурится и с каким остервенением затылок трет, не отрываясь от документов. Ему бы самому меньше работать. Выбраться в отпуск куда-то, а Миша ее из офиса отдыхать отправляет. Хорошо даже, что сегодня с ней ушел хоть немного раньше.

- Устала?

Она вскинулась, от неожиданности уронив вилку на пол. И уставилась на Мишу, пытаясь понять, что значил его вопрос? Может, он ее глупой считает, раз она замолчала? Или ему скучно и неинтересно стало?

- Немного, - все равно честно ответила Марина.

- Уже руки не держат и спишь на ходу? – Михаил с улыбкой кивнул на новый прибор, который проворно заменил официант.

- Да нет. Просто задумалась, - неловко улыбнулась Марина, ощущая себя растяпой. – Хотя и правда, день выдался длинным. Да и не только сегодня. И это я еще со среды вышла. Как ты каждый день в таком ритме, да и почти без выходных, не представляю, - искренне признала она.

- Доедай, и я тебя отвезу. Будешь завтра отдыхать. Заслужила, - улыбка Миши стала такой… доброй, что ли. Что Марина залюбовалась просто. И вновь забыла про еду.

Миша, кстати, тоже не торопился есть. Да и вообще - если присмотреться, становилось заметно, что он очень устал. Так что Марина предположила, что дело было не в отсутствии аппетита. Она знала такое состояние, когда двигаться нет сил, даже чтоб поесть, хоть и очень голоден.

- А у тебя, когда выходные будут? - не обратив внимания на то, что он проигнорировал ее прошлый намек на эту же тему, прямо спросила Марина.

Улыбка Миши стала какой-то размытой, а в глазах появилась задумчивость. Он растер лицо, глядя в сторону, словно отвлекся и не понимал, что именно делает:

- Не могу пока, Мариш. Проблем столько, что не до выходных. – Он отложил салфетку на стол, да так и замер. Словно берег силы.

- Если ты с ног упадешь от усталости, тоже легче не станет, тогда точно не на один день сляжешь, и проблем еще больше окажется. Отдыхать надо, Миша, - чувствуя себя немного неловко, что поучает его, все же рискнула заметить Марина.

И, чтобы как-то сгладить свое вмешательство в его дела, робко протянула руку, легко накрыв своей ладонью его пальцы, все еще сжимающие смятую полотняную салфетку. Хотелось его поддержать.

Устал или нет, а Михаил тут же совершил какое-то стремительное движение, и уже ее ладонь утонула в его большой руке. Стало тепло. Даже жарко. И этот жар расползался от пальцев по всей руке.

- Потом, солнце. Скоро. Пока никак, - Миша медленно покачал головой, отпив еще воды из своего стакана. – Надо хоть немного все наладить. Слишком много новых направлений и правил мы ввели, перетрясли все сверху донизу; пока все привыкнут, пока это станет накатанным путем – надо контролировать.

Она его слушала, замерев, почти не дыша. Не решаясь спросить: осознанно или нет, он поглаживает ее руку пальцами? Так легко и просто, словно это было обычным и привычным для них. А у нее все тело, казалось, впитывало это чуть шершавое и теплое поглаживание. Видит Бог, Марина его даже затылком ощущала, на коже которого, под волосами, появились маленькие «пупырышки».

И это новое для него обращение «солнце» … Ее мама так всегда называла, но Марина при этом никогда не испытывала тех эмоций, которые ощутила, услышав от Миши пять минут назад. Когда и усталость вся куда-то пропадает, и смеяться хочется, и все-все хорошо. Пусть только в это мгновение, но жизнь становится такой прекрасной, что душа внутри сжимается и тоже будто бы смеется.