Дневник одиночки (СИ) - Багрянова Алена - Страница 7

Одежда уже высохла, а на землю спустилась ночь. Хорошо, что здесь есть плотные шторы и свет от настолько лампы не видно на улице. Впрочем,

мы запитали её от накопителя не на долго. Достаточно для того, чтобы просто разобрать вещи, оценить наше положение и прикинуть, что еще нужно и чего мы сможет добыть в этой глуши.

Тишина здесь успокаивающая. Дождь все так же барабанит по стеклу. По-моему он только усилился. Тварей не слышно. Теней не видно.

Записи 20-22

Запись 20.

На следующее утро я проснулась от сильной головной боли. Глаза щипало, тело знобило. Рука Дмитрия на моем лбу показалась ледяной. Левое предплечье при каждом движении взрывалось такой болью, что в глазах тут же начинало темнеть. Раны сильно воспалились и надулись. Две багряные линии заметно разрослись с вечера. Даже от легкого прикосновения моего спутника я вскрикивала и готова была падать в обморок.

Как ни странно, Дмитрий решил, что лучше нам пока остаться на месте, ибо дальше продолжать путь в таком состоянии будет попросту опасно для моей жизни. Хотела бы я сдерзить, что еще недавно ему было плевать на мою жизнь, но не вышло. Он сказал, что раны срочно следует продезинфицировать, а мне принять антибиотик.

После Конца мы сильно отошли назад во всем и никак не видится возможным хоть как-то сдвинуться с той низины упадка, куда мы угодили по своей же ошибке.

Я не уверена, что раньше переживала подобное. Вообще хоть кто-то в том счастливом мире страдал от воспаления такого характера? Опять же, не уверена.

Дмитрий молча ушел, оставив меня на маленьком, потрепанном диванчике, окрашенном старыми коричневыми пятнами. К тому времени меня уже не волновало, ушел он за лекарствами или просто бросил, я хотела только спать. Накрывшись нашими плащами и вонючим пледом, чудом найденным спутником в доме, я лежала на боку и смотрела в одну точку.

Всякий интерес к миру пропал, в голове бродили странные полу мысли-полу догадки. Ощущение времени пропало, тело изредка мелко трясло. Было одновременно и холодно и жарко. Мне мерещились тени. Сотни холодных и галдящих черных клякс чего-то требовали. Мне не удавалось пошевелить даже пальцем, чтобы хоть как-то отгородиться от них. Жар сильно сковал меня, будто накладывая на каждую мою клеточку тяжелый груз. До сих пор не знаю, спала я или нет. Мне много чего мерещилось и бесконечные разговоры десятков людей, сливающиеся в волну шума, и чьи-то руки, требовательно трясущие меня за плечи, и монстры, сидящие возле меня. Точнее, я ощущала на себе их пристальные взгляды, знала, что за мной следят. Постоянно ощущала чье-то незримое присутствие.

Сколько все это длилось, мне не известно. Но когда я более-менее осмысленно смогла открыть глаза и осмотреться, то была уже ночь или поздний вечер.

Скорее всего, температура перестала расти, и меня больше не знобило, а выжигало изнутри. Собственное дыхание огненной сушью отдавалось во рту и в носу. Голова кружилась и была тяжелой.

Отчего-то входная дверь была распахнута настежь, и я даже не смогла испугаться – так ужасно себя чувствовала.

Затем последовало несколько попыток подняться, третья стала успешной. Около десяти минут неспешных шажков вдоль стены с передышками и сгорбленной спиной и вот я была уже у выхода. Неожиданно прохладный ветерок заставил меня поежиться. Никакого запаха в нем я не различила. Никакой тишины – в шах стучало собственное сердце. Ни одного огонька, кроме тех, что светили с черного неба. Звезды бесстрастно подглядывали за нашей никчемной и умирающей планетой.

Ни Дмитрия, ни Тварей, ровным счетом никого. И тогда я решила, что обо мне забыли, задвинули и забросили в дальний угол, оставив подыхать от горячки.

Дверь показалась мне пятитонной махиной. Слишком долго я тянула на себя ручку, безуспешно пытаясь закрыть её. Раненная рука онемела, пальцы сделались неподвижными, закостеневшими. И больше боли я не чувствовала.

Не помню, как потеряла сознание, и где это случилось, но когда в следующий раз я открыла глаза, то увидела Дмитрия и пробивающееся сквозь дырки в плотных шторах солнце. Пылинки в ярких его лучах будто играли в догонялки, или все это скорее походило на танец. Я долго в молчании следила за этим танцем, приходя в себя, собираясь с мыслями. И мой спутник так же не нарушал общей тишины, а просто смотрел куда-то в сторону.

Веки были тяжелыми, но я упорно старалась не поддаться слабости и вновь их закрыть. Признаться, я боялась остаться одна…и умереть. Каким бы не был мой спутник, оставаться в одиночестве, да еще и в таком состоянии, когда даже не можешь сам себя убить, чтобы прекратить все страдания – оставалось хреновой перспективой.

Пошевелив рукой, я с удивлением заметила, что пальцы вновь слушаются меня. Еле двигались, но слушались. Предплечье, обмотанное светлым куском ткани, ныло, но не причиняло таких неудобств, как раньше.

Он сказал, что нашел меня у входа в дом и то, что мне очень повезло остаться целой, ведь неподалеку от нашего временного укрытия был слышен вой Тварей. Я пролежала без сознания полтора дня, и Дмитрий не был уверен, что мне удастся выкарабкаться. Но в который раз мне удалось упрямо вцепиться за тонкую ниточку жизни.

Надо же, как я стала говорить и писать…даже смешно.

Уже вечер и я чувствую себя намного лучше. До сих пор удивляюсь, что он остался. Не подгоняет и не талдычит о вселенском заговоре. Решено было отправиться в путь завтра рано утром.

Пропитание на исходе и, надеюсь, мы найдем хоть что-то по дороге….

Он прочел мои записи, я так думаю. Вполне мог, пока я находилась в отключке.

Все размышляю над тем, а хорошо ли для меня будет вспоминать прошлое? Ответа у меня на этот вопрос нет. И я не знаю сейчас, что есть «хорошо» для меня. Только одно понимаю, пока есть цель, я не свихнусь от тоски.

На улице что-то происх… (запись обрывается)

Запись 21.

Ужас (смазано)….то я испытывала. Мне даже тяжело об этом писать. Позвоночник до сих пор холодит от одних только вос(смазано)…далеко от того места. Но это не вселяет никакой уверенности…черт. Руки трясутся и на сегодня, пожалуй, хватит. Мы сильно устали.

Думала, что если выпишусь в дневник – станет легче, но, кажется, пока я не готова.

Запись 22.

Все ушло. Тот мир, что мы помним, навсегда потерян. В этом я убеждена на все сто. Фантомы, рождающиеся из нашей памяти, причиняют только боль. Никогда человечество более не сможет вернуть себе права на эту планету. Теперь ему придется всегда бороться за себя.

Более ни минуты мы не можем чувствовать себя в хоть какой-то безопасности. Сколько бы ни бежали, сколько бы ни укрывались. И днем. И ночью. Эти твари никогда не выйдут из моей головы. Да и Дмитрий…он…

Трое суток почти без остановок, впроголодь мы гнали как умалишенные из того поселка. Ибо, то, что мы там обнаружили, было куда страшнее Тварей, Теней и кислотных дождей вместе взятых.

Мне тяжело. Руки до сих пор трясутся от накатывающей волны страха и тошноты. Но, постараюсь выложить все в точном порядке.

Сначала вроде бы ничего необычного. Какие-то шелестящие звуки, на подобии листвы деревьев, потревоженной ветром, но…потом все так резко стихло. Совсем ни звука. Только гудящая тишина, какая сопровождала меня раньше в городе. Для местности, в которой мы оказались, это было очень необычно. А потом Дмитрий попытался что-то сказать, и я ничего не услышала. Мои уши заложило. Мы испуганно переглянулись и вскочили на ноги, пытаясь докричаться друг до друга, но тщетно. Лишь тишина. Я слышала только свой голос, дыхание и участившееся сердцебиение.

Каким-то чудом мы краем глаза увидели, как входная дверь слетает с петель и…

Высокие, металлически-серые, невероятно худые. Их руки и пальцы на них неестественно длинные с черными ногтями. А лица. О боже, лица почти все будто бы съедены. У каждого отсутствовали веки. Круглые, подернутые бельмом глаза выкатывали из орбит и неразборчиво вращались, пытаясь разглядеть нас. Выпирающие ребра проглядывали сквозь тонкую кожу черными полосами. Их было четверо.