Стертая - Терри Тери - Страница 35

Водитель беспрерывно  как будто от этого может быть какой-то толк. Автобус застрял в пробке и стоит на месте.

Симпатичная блондинка в задней части салона опустила голову на плечо сидящего рядом парня. Он обнимает ее одной рукой. Задержка нисколько их не беспокоит. Остальные не знают, чем заняться, и не находят себе места. Двое или трое читают; несколько ребят постарше измываются над мальчишкой младше; девочки обсуждают мальчиков; одиночки смотрят в окно.

— Сделайте что-нибудь! — кричу я шоферу. — Откройте двери! Выпустите их!

Но он не слышит меня и не знает, что сейчас случится.

Блондинка сзади замерзла. Ее парень поднимается с сиденья и тянется за своей курткой на верхней полке.

Вот тогда все и случается: свистящий звук, вспышка света, взрыв. И крики.

Ядовитый дым... окровавленные руки стучат в окна, которые не открываются... и крики, крики. Парень обнимает ту, что была симпатичной блондинкой, но слова любви запоздали. Она мертва.

Снова свист... вспышка... взрыв. Зияющая дыра в боку автобуса, но большинство уже молчат. Парня оттаскивают от девушки, и только тогда он присоединяется к немногим выжившим. И тоже кричит. Я затыкаю пальцами уши, но крики не смолкают.

Не сразу, но до меня все же доходит.

Это я.

— Тише, тише. Это только сон.

Я отбиваюсь, мечусь, потом понимаю, где нахожусь. В постели, дома — точнее, в моем нынешнем доме, — и обнимает, удерживает меня не Эми, а мама. Эми появляется у двери, зевает и уходит. Должно быть, мама проснулась и пришла первой.

«Лево» вибрирует: 4.4. Уровень не такой уж и низкий, но мне страшно, и во рту вкус крови. Перед глазами сцена из сна. Роберт и Кэсси, та симпатичная девушка. Должно быть, мое подсознание выбрало их с фотографии, которую показывал Мак.

По всей кровати листы бумаги, мои наброски. Мама разглаживает их молча и собирает в стопочку, но останавливается, наткнувшись на рисунок с Джанелли.

На моем рисунке он стоит в классе, под своим наброском Феб — рисунок в рисунке. И Феб на бумаге — это его Феб, одинокая девушка, которую я так и не узнала.

Мама смотрит на Джанелли. Лицо у нее печальное. Я успеваю собрать остальные листки, так что увидеть Роберта и Кэсси она не успевает.

— Что ты наделал? — шепчет мама, трогая лицо Джанелли на бумаге, и поворачивается ко мне. — Мы здесь вдвоем, и это останется между нами. Что с ним случилось? Я вижу, ты знаешь. У тебя все на лице написано. Тебе нужно научиться скрывать мысли и чувства, как это делаем мы. Но сейчас, пожалуйста, расскажи мне, что знаешь.

И я рассказываю. О Феб и малиновке. О том, что сказал учитель. Как мы стояли молча и как он потом нарисовал ее.

— Милый дурачок. Сейчас даже думать опасно, и они взяли бы его только за это. Послушай меня, Кайла. Я знаю — ты уж мне поверь, — как сильно это все расстраивает тебя. Как трудно все понять. Но тебе необходимо научиться держать все в себе, таиться. Иначе долго не протянешь. Я не хочу, чтобы тебя забирали. Пообещай мне, что постараешься, хорошо?

Я обещаю. А что еще остается? Произношу нужные слова и сама в них верю.

— Я уничтожу это. — Мама берет рисунок с Джанелли. — Другие такие же есть? — Она смотрит на стопку рисунков. А если увидит набросок с Робертом? Что сделает с ним? И, между нами, как она любит выражаться, я вовсе не уверена в ее чувствах по отношению к Маку.

— Дай-ка посмотрю. — Мама протягивает руку...

Но тут с лестницы доносятся тяжелые шаги, и она торопливо засовывает всю стопку под одеяло. Дверь открывается.

— У вас здесь все в порядке? — улыбается папа.

— Да, все хорошо. — Мама поворачивается к нему. — Небольшой кошмар, ничего страшного. Так, Кайла?

— Да. Мне уже лучше, — подтверждаю я.

Тем не менее папа не уходит. Ждет маму?

В комнату входит и запрыгивает на кровать Себастиан. Начинает устраиваться, и бумаги под одеялом чуть слышно похрустывают. Наконец кот успокаивается. Я глажу его, и он мурчит. Где же ты бродил, когда был мне нужен, а, котяра? Мама выключает прикроватный свет, встает и выходит. Прежде чем закрыть дверь, оборачивается.

— Постарайся поспать, — говорит она, а глаза как будто молят: уничтожь рисунки.

После недолгих размышлений решаю спрятать. Поднимаю ковер под окном и засовываю под него листки.

ГЛАВА 33

— Так нечестно. — Эми уперлась и, подбоченясь, стоит на своем.

Я завязываю шнурки — скоро придет Бен.

— Полагаю, ты права. Так нечестно, — говорит мама, и мне становится не по себе. Замолчи, говорю я Эми глазами, но прием не срабатывает.

— Ты не разрешаешь нам с Джаззом гулять вдвоем, а Кайле почему-то позволено гулять с Беном.

— Мы не гулять идем, а бегать, а потом у нас собрание Группы, — указываю я. — И он мне просто друг. — А друг ли?

— Что ж, Эми, пожалуй, права. — Мама лукаво подмигивает мне и поворачивается к ней. — Вот что я скажу: почему бы тебе не побегать с ними?

— Побегать? Ты серьезно? — Эми отшатывается в ужасе и убегает наверх.

— Будь осторожна. — Мама подтягивает молнию на моей куртке.

— Конечно.

— Вижу, ты хочешь о чем-то меня спросить.

— Правда?

— Тебе нужно поучиться делать каменное лицо. Потренироваться перед зеркалом.

— А что такое каменное лицо? — Я задаю один вопрос, чтобы отвлечь ее от другого.

— Каменное лицо — бесстрастное лицо. Как у игрока в покер, которому важно сохранять нейтральное выражение, чтобы никто не мог понять, какая у него карта.

Отвожу занавеску на окне, выглядываю. Ну же, Бен, хотя бы раз приди вовремя.

— И отвечая на твой невысказанный вопрос, скажу: ты не такая, как Эми. Странно, но я чувствую, что могу отпустить тебя одну с Беном. А вот в ее здравомыслие с Джаззом мне не верится. Понимаешь?

Звонит телефон, и она спешит поднять трубку.

Мама видит больше, чем я иногда думаю, и больше, чем понимает Эми. Они с Джаззом постоянно друг друга трогают, держатся за руки да целуются, а у нас с Беном ничего такого нет. С другой стороны, они же не у нее на глазах милуются, а тогда откуда ей все известно?

Миссис Али смотрит на вещи иначе. После того как она запретила мне бегать с Беном на ланче, мы почти не разговаривали всю неделю. Не иметь возможности побыть вместе хотя бы чуточку в течение дня — это неправильно. Конечно, миссис Али видела мой рисунок Бена, а мама не видела и не увидит, потому что я спрятала его вместе с другими под ковер.

Снова выглядываю в окно и на этот раз вижу — Бен бежит по дороге. Наконец-то.

— Пока, мам! — кричу я и выскальзываю за дверь.

Как обычно, начинаем без раскачки. Поздоровались — и вперед. Может, это и есть чрезмерная физическая нагрузка? Мне нравится глухой стук подошв по асфальту, бегство в иной мир, где значение имеет только скорость. Ноги у Бена длиннее, и ему приходится приспосабливаться к моему ритму, так что его топ-топ и мой тап-тап смешиваются во что-то знакомое и легкое, звучащее особенно умиротворяюще после тишины последних нескольких дней.

После случая с Джанелли настроение в школе изменилось. Когда забрали Феб, все только об этом и говорили, теперь же не слышно даже шепота. Этой темы никто не касается. Может быть, потому, что все видели, как с ним обошлись, и необходимости в полуправде и домыслах нет. Замену Джанелли не прислали, и уроки живописи отменены до дальнейшего уведомления. Мое свободное время заполнили занятиями в общей группе, где все сводится к выполнению домашней работы.

Начинаю сбавлять ход, хотя обычно это делает Бен. Сегодня мне нужно поговорить с ним кое о чем.

Бен обходится без комментариев; просто следует моему примеру и не спешит с вопросами. Вообще-то, он за целую неделю едва ли произнес хоть слово. Я заранее продумала, что и как сказать, но весь план идет насмарку, едва я поднимаю голову и смотрю на него.

— Ты злишься?

— Что?