Чудо. Встреча в поезде - Уэст Кэтрин - Страница 94

— Да мне плевать, что там сойдется.

— Тебе, может, плевать, а закону — нет.

— Да чему там сходиться-то?

— Письмо, которое ты написал Мириам, — медленно проговорил Бруно, — потом — отказ от работы, чтобы отвести глаза. И еще такая своевременная поездка в Мехико.

— Ты сумасшедший!

— Гай, взгляни правде в лицо! Ты абсолютно ничего не добьешься! — Бруно истерическим взвизгом перекрыл музыкальный автомат, заигравший где-то рядом. Он распластал руку по столу, протянул ее Гаю ладонью вверх, затем стиснул в кулак. — Клянусь тебе, Гай, ты мне нравишься. Не так бы нам с тобой поговорить.

Гай не шелохнулся. Край скамейки больно врезался в тело.

— Я вовсе не желаю нравиться тебе.

— Гай, если ты хоть слово скажешь полиции, мы оба кончим в тюрьме. Разве не ясно?

Гай еще раньше предполагал это. Если Бруно станет упорствовать в своих измышлениях, начнется долгий процесс, и дело не решится никогда, разве что Бруно сдастся, а Бруно сдаваться не намерен. Гай судил по маниакальной пристальности взгляда, ныне устремленного на него. Не поддаваться, подумал Гай. Оставаться в стороне. Пусть с ним полиция разбирается, он сумасшедший. Он способен убить при малейшим неосторожном движении.

— Ты не выдал меня в Меткалфе, потому что я нравлюсь тебе, Гай. Ты по-своему меня любишь.

— Я нисколько тебя не люблю.

— Но ведь ты не выдашь меня, а?

— Не выдам, — процедил Гай сквозь зубы. Спокойствие Бруно ошеломляло его. Бруно совсем не боялся. — Не заказывай мне больше. Я ухожу.

— Погоди минутку. — Бруно достал купюру из бумажника и вручил ее официанту.

Гай остался на месте, удерживаемый сознанием какой-то незавершенности.

— Хороший костюм, — улыбнулся Бруно, кивнув на пиджак Гая.

Новый серый фланелевый костюм в белую полоску. Приобретен на деньги от «Пальмиры», подумал Гай, как и новые ботинки, и новый портфель крокодиловой кожи, стоящий рядом на скамье.

— Куда ты сейчас?

— В центр. — Ему нужно было встретиться с представителем потенциального клиента в гостинице на Пятой авеню в 7 часов. Гай встретил напряженный, тоскующий взгляд Бруно и понял: тот не сомневается, что он едет сейчас на свидание с Энн.

— Что ты задумал, Бруно?

— Ты знаешь, — невозмутимо проговорил Бруно. — Ведь обсуждали это в поезде. Двойное убийство. Ты уберешь моего отца.

Гай презрительно фыркнул. Он знал это еще до того, как Бруно высказался, догадывался с самого дня гибели Мириам. Он не мог оторваться от все еще тоскующих глаз Бруно, завороженный холодным безумием, сквозящим в пристальности этого взгляда. Вот так однажды ребенком, в трамвае, он все смотрел и смотрел на идиота-дебила, не в силах отвести глаз, с бесстыдным, неодолимым любопытством. С любопытством и страхом.

— Я говорил тебе, что могу все устроить, до малейших подробностей, — Бруно улыбнулся уголками рта, словно извиняясь за свой довольный вид. — Это будет несложно.

Он меня ненавидит, внезапно подумал Гай. Он бы с наслаждением убил и меня тоже.

— Догадываешься, что я предприму, если ты не согласишься, — Бруно сделал было вялую попытку прищелкнуть пальцами, но ладонь безвольно, безмятежно раскрылась. — Я наведу полицию на твой след.

Не поддаваться, подумал Гай, только не поддаваться!

— Ну вот, напугал. Легче легкого будет доказать, что ты сумасшедший.

— Такой же сумасшедший, как ты!

Через минуту Бруно первым начал прощаться. Сказал, что договорился с матерью на 7 часов.

Следующую встречу, гораздо более мимолетную, Гай тоже проиграл, хотя в первые мгновения и праздновал победу. Бруно пытался перехватить его в пятницу вечером, когда он выходил из офиса, направляясь на Лонг-Айленд, к Энн. Гай просто проскочил мимо и забрался в такси. Но ощущение, что он сбежал, в самом прямом смысле унес ноги, внезапно вызвало стыд, подорвало основы некоего внутреннего достоинства, которое до сих пор всегда оставалось незыблемым. Лучше было бы поговорить с Бруно. Лучше было бы померяться с ним.

21

В последующие недели выдавался редкий вечер, когда Бруно не маячил на тротуаре через дорогу от офиса. Если же там его не было, то он торчал напротив дома, где Гай жил, будто зная наперечет все вечера, когда Гай из конторы направлялся прямо домой. Теперь не было Гаю ни слова, ни знака от высокой фигуры, заложившей руки в карманы полувоенного пальто, узкого и длинного, как поршень. Был только взгляд, провожавший его, — и Гай это знал, хотя никогда не оборачивался, пока не удалялся из поля зрения. Так продолжалось две недели. Потом пришло первое письмо.

Оно состояло из двух листков: на первом — план дома Бруно, сада и прилегающих дорог, а также маршрут, назначенный Гаю, аккуратно вычерченный чернилами — и сплошными линиями, и пунктиром, а на втором, густо исписанном на машинке, — ясный, четкий, здравый сценарий убийства отца Бруно. Гай порвал письмо, но немедленно пожалел об этом. Нужно было сохранить его как свидетельство против Бруно. Гай сохранил клочки.

Но это оказалось излишним. Он получал такие же письма каждые два или три дня. Все они были направлены из Грейт-Нек — похоже, Бруно обосновался там, во всяком случае его не было видно с тех пор, как пошли письма, — и печатал, наверное, на отцовской машинке; каждое письмо требовало двух-трех часов работы. Иногда он готовил их в пьяном виде. Это было заметно по количеству опечаток и по всплеску эмоций в заключении. Если Бруно писал на трезвую голову, заключительные строки звучали ласково и ободряюще, настраивая на убийство. Если же он напивался, то заканчивал письмо либо излияниями братской любви, либо угрозой преследовать Гая всю жизнь, погубить его карьеру и «любовные шашни» — и всякий раз напоминанием, что он, Бруно, держит верх. Вся нужная информация содержалась в любом из писем, словно Бруно предвидел, что Гай большую часть их рвал, не распечатывая. Но несмотря на твердую решимость рвать их все, Гай иногда вскрывал свежепришедшее, интересуясь вариациями заключительных строк. Из трех сценариев Бруно тот, что имел в виду пистолет и черную лестницу упоминался чаще всего, хотя в каждом письме Гаю предлагалось самому сделать выбор.

Эти письма каким-то изощренным путем воздействовали на Гая. Первое потрясло его, следующие несколько оставили почти равнодушным. Но когда в почтовом ящике явилось десятое, двенадцатое, пятнадцатое письмо, Гай ощутил, что они обрабатывают его сознание, бьют по нервам каким-то способом, выходящим за рамки обычной логики. Один в своей комнате он иногда часами пытался вычислить, что тут все-таки неладно и как это можно исправить. Тревожиться нечего, говорил он себе, разве что Бруно обратит свой гнев против него и покусится на его жизнь. Но Бруно, по всей видимости, так не поступит. Во всяком случае он никогда этим не угрожал. Но от рассуждений тревога не унималась, оставалась столь же изматывающей.

В двадцать первом письме речь зашла об Энн. «Тебе же не захочется, чтобы Энн узнала, что ты причастен к убийству Мириам, а? Какая девушка выйдет замуж за убийцу? Уж во всяком случае не Энн. Время поджимает. Первая половина марта — крайний срок. Пока что это будет несложно».

Потом явился пистолет. Хозяйка вручила его Гаю в большой коробке, завернутой в коричневую бумагу. Когда вороненый револьвер вывалился оттуда, Гай издал короткий смешок. Это был «люгер» крупного калибра, блестящий, новенький, если не считать щербинки на гравированной рукоятке.

Какая-то сила понудила Гая извлечь его собственный маленький револьвер со дна верхнего ящика, заставила примериться к изысканной перламутровой рукоятке над той самой постелью, где уже валялся «люгер». Гай улыбнулся своему порыву, затем поднес техасский револьвер к глазам и стал пристально его рассматривать. Гай заметил его в ломящейся от вещей витрине ломбарда в конце Мэйнстрит в Меткалфе, когда ему было лет пятнадцать, и купил, заработав деньги сортировкой почты, не за то, что это револьвер, а за то, что он красивый. Его компактность, мудрая экономия короткого ствола очаровали Гая. Чем больше он узнавал об инженерном дизайне, тем сильней восхищался своим пистолетом. Пятнадцать лет он хранился в разных верхних ящиках. Гай открыл барабан и вытащил патроны, три штуки, и шесть раз нажал на курок, поворачивая цилиндр, восторгаясь глубокими, звучными щелчками совершенного механизма. Затем вложил патроны на место, сунул револьвер в мягкий сиреневый чехольчик и снова погрузил на дно ящика.