Чудо. Встреча в поезде - Уэст Кэтрин - Страница 17

Во вторник я встала на полчаса раньше, чтобы накраситься и раз шесть поменять наряд. Но напрасно я себя утруждала. На Западную цивилизацию Али не пришел. То же самое повторилось и в четверг. Это напомнило мне детский стишок, который я услышала от Маргарет:

Вчера, бродя по белу свету,

Явился тот, кого здесь нету.

Его здесь нету целый год.

Когда ж отсюда он уйдет?

Маргарет я сказала, что в ту ночь ничего не было и что Али отказался общаться со мной. Она была достаточно доброжелательна, чтобы сделать вид, что верит мне. Я купила пленку с «Шехеразадой» Римского-Корсакова. Ночью, лежа в постели, я слушала ее, а моя настольная лампа была прикрыта красным свитером. Ароматической свечки у меня не было, и один из дней я провела в магазинчиках Гринвич Виллидж, разыскивая благовонную смесь из сандала и роз. Мне нужен был точно такой же запах. Такого я не нашла и вернулась домой с пустыми руками.

Ночь за ночью лежала я в постели в красноватом сумраке и слушала «Шехеразаду». Я вспоминала запах сандала и роз.

И я вспоминала все остальное.

Мое тело мучительно тосковало по Али, по прикосновению его рук, даже по звуку его голоса. После нескольких таких дней я позвонила ему. Я попала на его автоответчик. Это и хорошо. Я вовсе не собиралась говорить с ним, мне только хотелось услышать его голос. Я послушала автомат, повесила трубку и снова набрала номер. Так я делала несколько дней. Не думаю, чтобы это было нормально. Думаю, что все это выглядело жалко, ни на что не похоже и отвратительно. Думаю, что я сгорела бы со стыда, если бы кто-нибудь узнал об этом.

Когда уже через неделю после моей ночи с Али я набрала номер его телефона, то обычного ответа не последовало. Вместо этого раздался его голос: «Да? Слушаю?» Я уже настолько привыкла к его автоответчику, что мне понадобилось время осознать, что это не запись, а что-то реальное. Я бросила трубку, сердце мое застучало. Голос у него был такой, будто я его разбудила. Я посмотрела на часы. Было только десять вечера. А спустя несколько минут мой телефон зазвонил. Я уже потянулась к трубке, когда до меня дошло, что в комнате звучит «Шехеразада» и что Али вполне мог услышать ее по телефону. Тогда он догадается, что это я ему звонила. Поэтому, не поднимая трубку, я выдернула провод из гнезда. Я выключила музыку и сняла свитер с лампы. Но было слишком поздно. Я чувствовала, что попалась.

Наутро, проходя мимо Ливингстон Холла, я увидела, как из здания выходит Али — в голубых джинсах и летной куртке из коричневой кожи. Чуть ли не в панике я рванулась вперед, делая вид, что я не вижу его. На минувшей неделе я нашла причину, чтобы ходить этим путем несколько раз в день со слабой надеждой встретить его, но сейчас я была не в состоянии говорить с ним. Али догнал меня и положил руку мне на плечо. Он повернул меня к себе.

— Прошлый раз, когда мы виделись, ты так не торопилась скрыться, — сказал он.

— А теперь тороплюсь, — холодно сказала я.

Губы его изогнулись в привычной насмешливой улыбке.

— Какая жалость, — сказал он. — А то бы я дал тебе еще парочку уроков.

— Спасибо. Уроков твоих мне достаточно.

— Если ты передумаешь, то лучше сначала позвони. Честно говоря, твоя привычка являться без предупреждения ставит меня в немного затруднительное положение. Тебе не приходило в голову, что ты можешь чему-нибудь помешать?

Я почувствовала, что краснею.

— Тогда запирайся, — огрызнулась я. — Я не буду ломать дверь кувалдой. Единственное, чему я пока помешала, так это твоему аресту.

Он сунул руки в карманы куртки и ухмыльнулся.

— Печально, но факт. И ты очень храбро держалась. Я надеялся, что с тех пор твое мнение обо мне изменилось в лучшую сторону.

— С чего бы это? — сказала я.

— С того, что, пока меня не было здесь неделю, ты не встретила никого лучше.

— Тебя не было?

— Я надеялся, что ты скучаешь. Я должен был слетать в Саудовскую Аравию. Я был там почти неделю.

— Разве ты уже не ездил домой на весенние каникулы?

— Логично, признаю. Но когда мой дедушка решает собрать семейный совет, то весенние каникулы не принимаются в расчет. Я должен был лично объяснить своим старшим, почему это меня арестовали в Америке, а гордую фамилию Шалаби облили грязью в нью-йоркских бульварных газетенках.

У меня возникло сильное ощущение, что объяснения Али, какими бы они ни были, тоже представляют собой интерес для израильтян.

— Ничего себе, — сказала я, стараясь, чтобы это прозвучало сочувственно. — Должно быть, у тебя были трудные времена.

— Вовсе и нет, — радостно сказал Али. — Когда я объяснил им, что я делал, они одобрили. Иначе бы мне не разрешили сюда вернуться.

— Ты хочешь сказать, что у тебя действительно есть какое-то объяснение?

— Превосходное. Но не думаю, чтобы оно тебе понравилось.

— Сплошные загадки. Откуда ты знаешь, что мне нравится?

Он многозначительно посмотрел на меня:

— Ну, скажем, по некоторым твоим намекам.

Я отвела взгляд. Я знала, что краснею, но ничего не могла поделать с собой.

— Да, — мягко сказал он. — Я могу еще много чему тебя научить.

У меня перехватило дыхание. Я вдруг почувствовала, что совершенно беспомощна перед ним. Это меня испугало. Если он велит мне прямо сейчас пойти к нему, я пойду. А там он может приказать мне раздеться донага и будет делать со мной все, что он уже делал и что еще нет, и я буду молить его о большем. Хорошо, что он этого не знал.

— Давай обсудим это за ужином, а? — сказал он. — Если, конечно, тебе не стыдно показаться со мной на людях.

— Али, прости, что я это тебе сказала. Ты что, так теперь и будешь напоминать?

— Вообще-то тебе не стоит волноваться, что твоя компания видит нас вместе. Это ведь привилегия — прогуляться с богатым арабом, я уж не говорю о классном сексе. Тебя приглашают в такое место, которое твоим сионистам не по карману.

— Начхать мне на твои деньги, — сердито сказала я.

— О, конечно. В Айви Лиг[4] бедные, но гордые. — Он засмеялся. — Я ведь нарочно хамлю. Знаешь, ты очень легко поддаешься на подначку.

Теперь уже и я засмеялась вместе с ним.

— Не знаю, почему я с тобой путаюсь, — сказала я, качая головой.

— У тебя есть прекрасная причина, — усмехнулся он.

Как ты прав, подумала я. Но это не та причина, о которой ты думаешь.

— Так что это за место, которое сионистам не по карману?

— La Grenouille. Ты знаешь его?

— Никогда не слышала.

— Это лучший французский ресторан во всем городе, а может, даже во всех Штатах. Мы можем сходить в субботу, если ты свободна. Тебе понравится. Le tout[5] Нью-Йорк ходит туда.

Кроме, естественно, сионистов, подумала я.

— Спасибо, — сказала я. — Можно сходить.

Сумасшедшая радость переполняла меня, когда я попрощалась с Али. Мне пришлось взять себя в руки, чтобы не прыгать и не скакать, как маленький ребенок. Нет, я еще не проиграла схватку. По крайней мере, нам предстоит еще один раунд. Я чувствовала, что удача возвращается ко мне.

Оказалось, что Я права. Вечером того же дня мне позвонил Дэвид Кохен.

— Наоми и я хотели бы пригласить тебя на ужин в эту пятницу, — сказал он официально.

— А… спасибо, Дэвид. Я приду. — Я подождала, не скажет ли он, что будет кто-то еще, но он не сказал. Вместо этого он сказал, что будет работать в лаборатории до шести часов, а потом зайдет за мной.

Вечером в пятницу Дэвид и я поехали на метро к нему домой. Рыжая борода Дэвида более обычного торчала во все стороны, но казалось, что он в хорошем настроении. Выглядел он так, будто у него заготовлен какой-то сюрприз, но он ничего не говорил, а я не спрашивала. На мне была та же самая юбка в рубчик и свитер из хлопка, которые я надевала, чтобы соблазнить Али. Я решила, что это мой счастливый наряд. Вместо черного кружевного я надела вниз простое белое белье из хлопка. Волосы забрала наверху в хвост, как у пони, и не стала краситься. Я хотела выглядеть как серьезный человек с благими намерениями, дабы произвести впечатление на того, кто мог там оказаться.