В канун Рагнарди - Чешко Федор Федорович - Страница 49

— Только три? — в голосе нечеловека легкое недоумение. — Так мало?

— Да. Всего-навсего, — подтвердил Виктор, изо всех сил стараясь, чтобы голос был спокойным и твердым, чтобы исчезла из него эта поганая дрожь. — Не волнуйтесь, не будет ни просьб, ни истерик. Просто я хочу понять до конца. Ведь это уже никому не опасно, правда?

Несколько секунд нечеловек стоял неподвижно, молча. Потом круто повернулся, шагнул обратно — словно вызрел из собственной тени.

— Желание знать — единственное достойное уважения из желаний вашего мира. У нас есть некоторое время. Спрашивайте.

Виктор прикусил губу. Так, на «слабо» упыри клюют, как первоклассники. Или... Ладно, попробуем. Шанс, конечно ничтожный, но это, все-таки, шанс. Все равно ведь терять нечего. Давай. Только аккуратно, чтоб не спугнуть...

— Первый вопрос. Насколько я понял, вы поддерживаете постоянную связь с Породителями. Каким образом, ведь их темп восприятия не соответствует вашему?

Нечеловек поморщился.

— Это напрасный вопрос: ты не поймешь ответа.

Осечка, черт бы его драл с его породителями вместе... Ладно, попробуем иначе.

— Что произошло с Глебом? Если информация, которой он располагал, была инспирирована породителями, зачем они его уничтожили?

— Не будем терять время на бесполезную информацию.

Жестко сказано, неприязненно. Снова промах... Хотя, насчет того, что это упыри подсунули Глебу информацию, товарищ Уланов, похоже, слегка сбрехамши. Черт, ну вот как понять, когда он врет? И зачем, зачем он все время врет, в чем его цель? И почему он так тщательно избегает слова "я"?

Виктор чувствовал, как прилипает одежда к взмокшей спине; омерзительный страх цепкими железными лапами впивался в сердце и мозг, леденил, путал смутные мысли. Страх за Наташу, за других, за себя...

Время уходит, и этот, который не человек, сейчас повернется и тоже уйдет, унесет с собой последнюю призрачную надежду на спасение всех. Виктор снова прикусил губу — до боли, до треска рвущейся кожи, до горячей солености во рту: думай же, думай, думай! Хмурится нечеловек, раздраженно вздувает ноздри. Теряет терпение. Но молчит пока, ждет. И ребята молчат, только слышны чьи-то трудные частые выдохи, чьи-то робкие, сдерживаемые изо всех сил всхлипы — не Наташа ли? Да решайся же хоть на что-нибудь!!!

Виктор со свистом втянул воздух сквозь стиснутые зубы, заговорил нерешительно, с трудом выбирая слова:

— Последний вопрос... (Какого черта последний?! Кто тебя за язык дергал с этим «последний»?!). Скажите... (Только не в лоб — спугнешь. Осторожнее. Господи, помоги!) Зачем вы... — и тут Виктора осенило.

— Для чего породители затеяли все это? Ну, этот класс и ваша нелепая лекция... Неужели породители способны совершать бессмысленные поступки?

Попал! В самую точку попал. Эк его заколодило, болезного! Его? Да как бы не так, до лампочки это ему, манекену радиоуправляемому... А вот упырям-породителям не до лампочки. Это им-то, с их спесью вселенской, и вдруг: «бессмысленные поступки»! Ишь как взбеленился, нелюдь поганая! Не говорит, лязгает железно:

— Породители — не люди. Породители совершают, лишь предвидя все без исключения последствия совершаемого. Каждый поступок Породителей наполнен смыслом достижения заранее намеченной цели, хотя смысл этот и недоступен ущербному разуму недоразвитых существ. Ты ждешь ответа? Он прост: одного из вас Породители наметили удостоить постоянным психоконтактом. Он станет подобным мне. То, что ты назвал нелепостью, было последней проверкой, уточнением эмоционального спектра при определенном состоянии психики. Могу сказать, что проверка дала положительный результат.

— Один из нас? — Виктор обалдело заморгал. — Кто?

Нечеловек вскинул руку, ткнул тощим негнущимся пальцем левее Виктора. И раздался вопль — первый за все это время истерический крик вырвавшегося на волю животного ужаса:

— Меня?! За что, почему меня?!

И только когда нечеловек заговорил, отвечая, Виктор догадался, на кого пал выбор упырей.

Казалось, что голос нечеловека стал теперь спокойнее и мягче, чем прежде, что в нем едва заметно оформилась нотка сочувствия... Или это только казалось Виктору, или слишком уж хотелось ему, чтобы забрезжило хоть что-нибудь человеческое в нечеловеке?

— Породители выбрали тебя, потому что ты был единственным, осознавшим реальную ценность вашего мира, единственным, кто понял, что ваш мир достоин лишь участи, предопределенной ему Породителями.

— Неправда! — Толик сорвался на сиплый визг, отчаянный, неразборчивый. — Я думал не так! Я не хочу как вы! Вы не сможете, не получится у вас, я же не хочу!

Нечеловек улыбнулся вяло и пусто.

— Породителям нужна твоя память и часть подсознания. Прочее будет заблокировано и подавлено.

Нечеловек умолк, и некоторое время в будто потемневшей от последних слов комнате слышались только сдавленные рыдания Толика. А потом зазвучал страстный, дрожащий от обиды голос Наташи:

— Но ведь это безнравственно! Разве вы не понимаете, как это безнравственно?! И наш мир... Он может быть и страшный, и плохой, но ведь это вы с вашими породителями его таким сделали!

Нечеловек в искреннем недоумении изломил брови, глаза его насмешливо округлились, будто это снова уважаемый подчиненными шеф Валентин Сергеевич выслушивает очередную нелепость кого-либо из них.

— Безнравственно? А как выглядят ваши исследования с точки зрения подопытной мышки, Наталья Дмитриевна? Вы ведь не считаете безнравственным ставить опыты на живых моделях, и это правильно.

Наташа опешила:

— Но ведь мыши — не люди!

— В вас все еще жив Хромой, Наталья Дмитриевна, — усмешка нечеловека сочилась брезгливой жалостью. — «Немые — не люди»... Что есть разум? Количество извилин в мозгу? Но у любого дельфина их больше, чем у вас. Членораздельная речь? Всего лишь один из бесчисленного множества способов общения. И далеко не самый совершенный из них. Рука? Умение преобразовывать мир? Уродство, порожденное плохой приспособляемостью к окружающей среде, не больше. Что еще? Абстрактное мышление — пифагоровы штаны? Насекомые создают правильные геометрические постройки, не имея ни малейшего представления о геометрии, в силу устройства своего мышления — так не выше ли тот тип устройства мышления, в котором знания, с трудом постигаемые вами, заложены изначально, с рождения? Так что такое разум? Искусство? Подлинное искусство вам недоступно, как недоступно великое единение разума, свойственное Породителям, или... муравьям. И, кстати, что вы знаете о музыке танца пчел? Она недоступна вашему пониманию...

И главное. Деятельность любого вида направлена на достижение великой цели: поддержание гармонии мира через самосохранение. А на что направлена деятельность человека? Так не кажется ли вам, что вы — единственный вид на Земле, ЛИШЕННЫЙ РАЗУМА?

Нечеловек замолчал, прикрыл мутные, невидящие глаза. И тогда Виктор заговорил вкрадчиво:

— Вы тут рассказывали о великом единении разума породителей... А вам никогда не хотелось выйти из этого единения? Вы никогда не задумывались, почему обретший индивидуальность Странный породителей возненавидел?

— Он стал ущербным. Ненависть — естественное состояние разума, томящегося в скорлупе личности, — нечеловек ответил, не задумываясь ни на секунду, но в голосе его не было ни мысли, ни чувства. От его слов — четких, укатанных — потянуло затхлым душком бездумно заученной веры. И Виктор, выждав мгновение, зашел с козыря:

— Валентин Сергеевич... Вот вы говорите о людях все время эдак презрительно: «вы, они»... А вы не забыли, что вы тоже человек?

Он глянул в лицо нечеловека и понял: все, кончено. На узких бескровных губах змеилась улыбка — красноречивая, не оставляющая надежд. Да, это конец. Козырь не сыграл — он оказался из другой колоды. Да и надеяться было глупо, потому что не Уланов смотрит на них этими изморозными глазами; потому что нет разума под этим великолепным лбом, а есть там только недоступное пониманию единение мышления проклятых упырей, извращенно чуждых всему человеческому... Ну что ж, все возможное сделано и можно расслабиться. Можно сказать ему... нет, им... высказать все, что им стоит узнать о себе. Кажется, на востоке верят в страшную силу проклятия осужденного на смерть. Дай бог...