В канун Рагнарди - Чешко Федор Федорович - Страница 32

Странный слушал, молчал. А потом сделал непонятное: протянул руку и потрепал Хромого за волосы. Хромой шарахнулся было, заморгал растерянно, и вдруг заскулил, уткнулся лицом в грудь Странного.

Они недолго стояли так. Хромой опомнился первым, отстранился, обтер ладонями мокрое лицо. Потом глянул на Странного и отвернулся, чтобы не видеть его глаз. Они смущали его, эти глаза, он не понимал их. До сих пор только Кошка умела так смотреть на него. И еще — давно, очень давно, много зим назад — так смотрела на него жилистая седая женщина, которую Хромой почти забыл, которую боялся вспоминать из-за безысходной тоски, таившейся там, во мгле полузабытого.

А потом Странный тряхнул головой и стал прежним. И голос его стал прежним — твердым, жестким:

— Ты не сказал, почему побежал меня догонять, Хромой. Ведь не для того, чтобы рассказывать, какой я плохой и хороший сразу?

— Нет, — Хромой все еще боялся заглянуть в глаза Странного. — Хотел спросить. Как ты узнал, что твой нож украл Каменные Плечи?

Странный пожал плечами:

— Тот, кто взял Нож, был умный. Сумел украсть не своими руками. Не только украсть сумел, сумел узнать, что будет потом, сумел сделать, чтобы потом было так, как нужно ему... Кто в Племени мог все это? Ты? Кошка? Вы не умеете делать зло. Кто еще?

— Каменные Плечи... И Хранитель.

— Хранитель... — Странный усмехнулся. — Хранитель не мог. Хранитель не знал, что Голова Колом уйдет следить за немыми, не знал, что будет след, который прятали. И еще... Стал бы Безносый слушать Хранителя, делать, что тот сказал?

Хромой помотал головой:

— Нет. Безносый был воин. А Хранитель не для воинов говорил, для женщин. Какую траву есть, когда болит в животе, какую воду нельзя пить — такое говорил. Маленьких рожать помогал... А воины не рожают. Было: когда стал Хранителем, хотел говорить и воинам. И были такие воины — хотели слушать. А потом Каменные Плечи сказал: «Хранитель умеет прогонять Злых. Пусть прогоняет зло из воинов, делавших плохо. Пусть наказывает». И Хранитель стал наказывать. Стал для воинов хуже немого. Кто из воинов забудет боль, за которую нельзя отомстить? Таких воинов нет. Кто из воинов ни разу не делал плохо? И таких тоже нет. Все воины злились на Хранителя. Очень злились...

— Вот видишь, ты все понял сам.

Странный помолчал, потом заговорил снова — тихо, печально:

— Знаешь, как жалко было убивать Каменные Плечи? Очень жалко было. Очень умный был, далеко видеть умел. Ведь нарочно придумал, чтобы Хранитель наказывал воинов. Боялся, что воины станут слушать Хранителя — сделал, чтоб ненавидели... Жалко было убивать, но не мог я его оставить живым.

Он очень плохой был, много зла мог сделать Племени. Он уже сделал большое зло, не своими руками сделал — чужими. Ты запомни, Хромой: если делает не своими руками, значит — плохой, очень плохой, самый плохой. И еще запомни: когда дерутся такие, как Каменные Плечи, больно Щенкам и Безносым. Потому, что Каменные Плечи дерутся не руками — Щенками и Безносыми они дерутся. И Хромыми — тоже. Ты помни это, помни всегда!

Он замолчал, поднял воспаленный взгляд к воспаляющемуся закатным заревом небу. И Хромой тоже запрокинул к небу хмурое лицо, завыл тоскливо и тихо. Там было пусто, в небе. Там не было ни туч, ни крылатых — только щемящая песня прозрачных неярких красок, только беспредельная бездонная пустота. Страшно... От этой пустоты, от одиночества, ею рожденного, от слов Странного — тоска и страх...

А потом Странный сильно толкнул в плечо — раз, другой:

— Перестань выть, воин!

Хромой перестал. Он с силой растер лицо, глубоко вздохнул — резкий холодный воздух обжег в груди. И страх ушел. Ушел так же непонятно, как и нахлынул.

Странный улыбнулся, спросил:

— О чем еще ты хотел говорить?

— Не говорить, — Хромой помялся. — Просить хотел. Научи показывать то, чего нет. Научи делать так, как ты делал сегодня. Научишь?

Странный медленно покачал головой. Хромой заморгал, обиженно скривил рот:

— Почему не хочешь учить? Почему боишься стать совсем добрым? Всегда учил, теперь не хочешь... Почему?

Он смотрел на Странного, ждал ответа. Но Странный молчал. Хромой досадливо дернул плечом:

— Не понимаю. Ты — Странный, делаешь только странное. Учил, теперь не хочешь учить. Говорил: «Вилять языком плохо.» Потом сам вилял языком. Говорил: «Отведу тебя в Долину Звенящих Камней». Потом сделал так, что я один пошел. Хитро сделал — Звенящего Ножа не пожалел. Зачем? Не хотел идти? Тогда зачем говорил: «Пойду»? Я не просил. Не понимаю. Не люблю не понимать, плохо, не хочу...

Странный слушал его, хмурился, кусал губы. Потом заговорил — неторопливо, задумчиво:

— Понять хочешь? Хорошо. Слушай, я попытаюсь рассказать тебе. Может, поймешь... Ты был в Долине Звенящих Камней, ты видел Злых — тех, странных, облитых серым. Ты помнишь их? Помнишь, я говорил тебе: «Они не люди — тени людей, которые не здесь»? Давно, очень давно я был тенью одного из Людей Звенящих Камней. Он думал вместо меня, я делал вместо него, и так было долго. Но потом он умер, и я перестал быть тенью. Я стал человеком и смог думать сам. И я думал. Я понял: Люди Звенящих Камней — трупоеды.

Они делают плохо всем: Настоящим Людям и немым, и тем, кто живет у Горькой Воды, и тем, кто живет еще дальше, о ком ты не знаешь, кого никогда не увидишь — всем, даже Злым из Долины Злых, своим теням. Это они, Люди Звенящих Камней, сделали этот мир — Горькую Воду, Синие Холмы, ваше Озеро, Реку, Долину Злых, и много-много других рек, озер, долин и холмов. А потом они сделали тех, кто стал теперь Настоящими Людьми, немыми и остальными, и поселили их в этом мире. А потом они сделали свои тени и поселили их в Долине Злых, чтобы делать этому миру зло. Потому что Люди Звенящих Камней могут жить хорошо, только когда плохо другим. Потому, что они — трупоеды.

Я понял: можно помочь вам — Людям, немым, всем. И для этого стал выбивать знаки в пещере. Я думал: потом, через много-много зим, когда ты станешь стариком и умрешь, и дети детей твоих детей станут старыми и умрут, и дети детей их детей — тоже, когда живущие в этом мире станут умными и сильными, они найдут мою пещеру, увидят мои знаки и узнают все о Людях Звенящих Камней. Узнают все, чтобы суметь уничтожить трупоедов, не дать им снова украсть у этого мира его силу и ум. Так я думал. Но мне не везло. Тени, которые не стали людьми, нашли мою пещеру, стерли знаки, пытались убить меня. Я успел убежать, пришел в Племя... Дальше ты знаешь.

Да, я вилял языком, заставил тебя думать: «Странный мертв». Я знал: ты придешь в Долину, и Злые узнают все, что знаешь ты — они умеют это. Узнают, что я умер, перестанут искать. И я смогу закончить то, что начал. И снова мне не повезло. Ты узнал, что я жив. Теперь узнают и Люди Звенящих Камней...

Странный замолчал, отвернулся. Хромой энергично скреб затылок, пытаясь понять:

— Почему Злые узнают, что ты живой? Я не скажу.

Он осекся, услышав горький смешок Странного:

— Ты не понял, Хромой. Ничего не понял. Злые не станут спрашивать тебя. Они заглянут в твою голову, узнают все, что ты помнишь. Они уже сделали так — тогда, в Долине Злых. С тобой сделали, с Кошкой...

— Больше не смогут! Со мной, с Кошкой — не смогут сделать так, — Хромой схватил Странного за руку, заглянул в глаза. — Мы больше не пойдем в Долину Злых. Я не пойду, Кошка не пойдет. Как Злые смогут заглянуть в голову, которая далеко?

— Смогут... — глаза Странного были тусклыми, усталыми. — Тогда, в Долине, Злые сделали так, что теперь могут отличить тебя и Кошку от прочих, могут следить. Даже когда вы далеко. Они не станут ждать — придут к вам сами.

Хромой грыз палец, тихонько поскуливал. Он хотел, очень хотел понять то, что говорил Странный. Хотел, но не мог. Он понял только, что Странному плохо и страшно сейчас, что ему нужно помочь... Как помочь?

А Странный все говорил:

— Я устал, Хромой. Я не смогу снова начать то, что делал так долго, так тяжело. Я устал делать бесполезное. Я устал бороться с Людьми Звенящих Камней. Их множество — я один. Они могучи — я слаб. Каждый из них мудр, и они умеют соединять свою мудрость, а я... Я, наверное, совсем глупый...