Жмот и Жозефина (СИ) - Шабалдин Константин - Страница 14

- Что? - крикнул Жмот.

- У меня грудь не пролазит, - смущённо сказала Финка.

- Броник снимай, дура! - гаркнул Жмот.

Финка, скинула бронежилет, Жмот схватил её за рукав и затянул внутрь. Саша, умница, уже постреливал из снайперки по анархистам. Неизвестно в кого он там попал, но пули по железным бокам контейнеров стали цокать значительно реже, а вскоре обстрел и вовсе прекратился. Жмот, задав каждому сектор для наблюдения, организовал подобие круговой обороны. Всё. Теперь беречь патроны и думать над выходом из ситуации очень хреновой, прямо скажем - гибельной ситуации.

А выхода не было. Анархисты окружили их плотным кольцом и не дадут высунуться до темноты, а потом атакуют. По свету они не дураки на штурм идти. Финка провела ревизию боеприпасов и шёпотом доложила Жмоту: «Минут на двадцать, если плотный огонь держать». Саша и Паша, как и было приказано вели наблюдение, осторожно выглядывая в ржавые щели, а вот Таня, кажется, готовилась заплакать. Это не беда, пара оплеух и никаких истерик. Да и «дрожка», которая никуда не делась, нервы должна расслабить, убаюкать. Тут главное совсем не заснуть.

Жмот, пребывая в задумчивости, выковыривал из броника пулю. Припомнил, что название «дрожка» наверняка взято из книжки «Хищные вещи века» старинных писателей Стругацких. Там тоже людей дёргало, и ещё были какие-то нейростимуляторы и волновые технологии. От этих самых технологий народ впадал в транс и пёрся до нереальных глюков. «Ну, это типа гипноз» - подумал Жмот и занялся следующим вопросом. Что он знает о гипнозе? О гипнозе он читал чувака по фамилии Леви. Там достаточно подробно описывался процесс погружения человека в гипнотический транс. Всего-то и нужны были монотонные звуки и какая-нибудь блескучая хрень, привлекающая внимание. И уже есть «дрожка», которая сама по себе не хило вводит в медитативное состояние.

Решение пришло сразу, как всегда бывало у Жмота в критической ситуации. Он достал из рюкзака тревожный маячок, таким пользовались полярники, подавая сигнал бедствия. Их делали из проблесковых вертушек спецназовских «луноходов». Синхронизировать вспышки маячка с позывами «дрожки» было делом пяти пары минут.

- А у кого из вас, друзья, есть музыкальное образование? - спросил Жмот у доцентов.

- Я на гитаре немного аккомпанирую, но без образования, самоучка, - признался Саша.

- Будешь барабанщиком! - бодро воскликнул Жмот.

Он обмотал запасными портянками конец валявшейся под ногами суковатой палки и ударил в бок контейнера. Не то. Жмот подошёл к другому, покрупнее, снова ударил. Звук вышел глухой, на пределе слышимости, но раскатистый. Ага.

- Долби в одном ритме с мигалкой, - сказал Жмот Саше, подавая ему дрын.

- Я понял, что ты задумал, - сказал Саша, пощипывая бородку. - Но ты не учёл, что мы и сами можем отключиться.

Верно! Этого Жмот не учёл. Саша печально ухмыльнулся.

- Была не была, - сказал Жмот. - Рискнём. Другого выхода я не вижу. А ты?

В ответ Саша молча взял «барабанную палочку» и начал долбить по контейнеру, постепенно всё сильнее и сильнее. Чувство ритма у доцента оказалось идеальным. А Жмот, выставив мигалку на крышу верхнего контейнера, стал в щёлочку наблюдать за реакцией анархистов.

Сначала ничего не происходило. А потом Жмот увидел, как медленно, с едва слышным скрипом, мелко вибрируя и сталкиваясь краями, пришли в движение куски разноцветной ткани, из которых состояло Поле. От Станции до самого горизонта вся эта аппликация зашевелилась и, меняя расположение фрагментов, калейдоскоп из растительности, песка, глины, каменных россыпей и заболоченных участков почвы, начал складываться в удивительно гармоничную и осмысленную картину. Жмот мгновенно совершенно чётко и ясно вник в суть этой метаморфозы, оценил грандиозность замысла и пришёл в восторг от благостной эйфории, захлестнувшей его душу. Происходившее было не просто уместным и правильным, оно было изначально верным. Оно было подчинено древнему закону, истинному и непреложному. Возмутительным казалось Жмоту, что на столь длительное время эта гармония, с которой на его глазах Поле обретало первородный смысл, было нарушено. И кем?! Вот этими жалкими людишками, что так жалобно стенают, побросав автоматы и пав на колени перед ужаснувшей их сущностью бытия. Стянув с бестолковых голов крамольные банданы, они вытирают слёзы и сопли, молят о пощаде. Но они были достойны лишь кары и Жмот начал карать. Он мановением дланей вышвырнул недостойных за пределы благодати, не заботясь об их дальнейшей судьбе, навсегда перекрыв им путь обратно. Теперь ничто не мешало ему наслаждаться обретённой гармонией. Вот только эти удары по щекам, увесистые, хлёсткие пиздюлины, звук которых привёл его в чувство:

- Хватит, мне больно, - сказал Жмот. - Что это было?

- Да уж, было, - несколько испуганно сказал Саша, потирая ладони. Стало быть, это он лупил Жмота по щекам.

- Где анархисты? - спросил Жмот.

- Нету, нету, - ласково сказала Финка и положила Жмоту на лоб мокрый платок. И в лицо ещё водичкой побрызгала.

- А мы где? - спросил Жмот. Потому что он лежал на берегу ручья, а Станции с железнодорожными контейнерами, в которых они совсем недавно так весело прятались от анархистов, поблизости видно не было. И ещё не было при Жмоте ни оружия, ни рюкзака с припасами. И одежда на нём и на доцентах превратилась в расползающиеся лохмотья, бронежилеты разваливались на куски.

- Это ты нам скажи, - прорычал Паша. - Где мы и как здесь очутились?

19. Фермерское поселение Кирзачи, 18 июня, 2112 года

- Виданое ли дело, вчера ещё помирала, а нынче здоровёханька? - тревожно вопрошала бабка Морозиха у Председателя, наблюдая за Манечкой. Манечка стояла возле ёжинного родника, но смотрела не вниз на ёжиков, а вверх на солнышко.

- В Поле живём, его милостью, - благодушно отвечал Сергушин. - Вчера больна, нынче здорова, хвала Полю. Али ты чудес мало у нас видела?

- Я все наши чудеса наперечёт знаю, некоторые сама делаю, - не унималась Морозиха. - Про чудеса ты Серёже Полоротому расскажи, он в чудеса верит. А я знаю, что если хочешь дождь крупяной, сперва солью болото засей, а если надо мёда из колодца, то всю ночь вокруг надобно хоростан водить.

- Дык и я знаю, что Поле просить не куст оросить! - воскликнул Сергушин. - Знаю, что меру надо знать, не нахальничать.

- А откуда ты это знаешь?

- Откуда и ты - от отца с матерью, да от деда с бабкой.

- А они откуда узнали?

- Вот дотошная ты, Морозиха, вот за это тебя и не любят. Выздоровела Манечка, ну и радуйся. Нет, тебе надо во всём дрянь выискивать!

Морозиха сердито топнула ногой, поморщилась от привычной боли в колене и вытолкала Председателя за калитку. Сергушин покрутил пальцем у виска, да и пошёл по своим делам. Некогда ему с вольтанутыми старухами разбираться. А Морозиха продолжала стоять у калитки и с тревогой поглядывала на Манечку. И увидела, как Манечка скосила на неё зелёный височный глаз, и продрало старуху нутряным холодом. Будто само Поле к ней в душу заглянуло, пошарило там и, не найдя ничего для себя ценного, оставило до поры.

20. Оазис, 18 июня, 2112 года

Бунт в Оазисе начали вовсе не запрессованные в шлюзах инсургенты и не каторжники, а мирные тихие полосатики. Больных полосатой болезнью содержали в резервации, но изгоями-то они не были. Болезнь не передавалась от человека человеку, поэтому полосатики свободно шарохались по Оазису, слегка побирались, чуток подрабатывали. Их жалели, давали мелкие поручения, жрачка в резервации не деликатесная, это всем понятно. Ну и подкармливали, под куполом жизнь такая, что ваще неизвестно - может, завтра и сам полосатиком проснёшься, а может на каторгу заметут, на карьеры.

Зам по науке, не утруждая себя поездкой за каторжниками, взял для экспериментов с генетическим стереопринтером больных полосатой болезнью. Два доходяги уже готовились тихо-мирно помереть, когда их уволокли на этаж к доцентам и засунули в установку. Один загнулся в ходе клонирования, второй выжил и с него даже успели снять вполне приличную копию. Тоже мёртвенькую. А оригинал, ничтоже сумняшеся, вернули в резервацию. Он без памяти был, думали, скоро окочурится. Как бы ни так. Он пришёл в себя и, само собой, всё рассказал. И тогда полосатики показали, на что они способны. Спецназу впервые пришлось иметь дело с противником, для которого бой всего лишь форма самоубийства. Полосатики шли в рукопашную с отчаянием обречённых, и спецназ в самом начале бунта понёс потери более ощутимые, чем потери в недавних разборках на нижних уровнях. Полосатики при этом были уничтожены почти полностью, но из шлюзов уже вытекал на верхние этажи шлюзовой народец, сильно обиженный последней зачисткой. Они были хоть и скверно, но вооружены. У них появились командиры подразделений и централизованное руководство. Они были очень злы и жаждали мести.