На берегах тумана - Чешко Федор Федорович - Страница 11

Да, ценность. Железных вещей в Долине всего три: меч вот этот, Лардин нож, за который меняла из нее целого круглорога вымогнул да еще невинность девкину в придачу хотел, и котел, что у Гуфы хранится, — память глупости пращуров, расточавших редкостный оружейный металл на безделки. Но возможно, что в расточительстве этом вовсе не пращуры повинны. Ведь Древние железо сами варить не умели, привозили им его из дальних краев, каких теперь уже нет. Потому и мало его так в Мире, железа-то. И нынешние умельцы из Несметных Хижин в той беде не подмога. Где им железо, они даже бронзу толком сотворить не способны. Против дедовской теперешняя куда как плоше выходит — больно мягка.

Прерывисто и тяжко дыша, следили воины, как Хон пробует ногтем иззубренные в бесчисленных схватках, но все еще острые кромки светлого широкого лезвия (даже Ларда перестала смотреть на дорогу, косилась через плечо на Хоновы руки). Вот это — оружие, не слишком уступающее даже проклятым клинкам бешеных. Когда рядом такое, то на копья с остриями из молочного камня, увесистую шипастую палицу Торка, неуклюжие бронзовые топоры остальных и смотреть-то не хочется.

— А похоже, последнее лето доживает меч. Ишь, иззубрился как — того и гляди, переломится при ударе.

От чистого ли сердца сказал Торк такие слова, от безысходной ли зависти, слезами звеневшей в его голосе, — этого никто не успел понять. Телега резко вильнула в сторону, с треском грохнулась бортом о камень, и сидящих в ней швырнуло на тот же камень и друг на друга. А Ларда, изо всех сил, но слишком поздно натянувшая вожжи, вылетела из телеги и брякнулась чуть ли не под копыта бьющемуся в спутавшейся упряжи вьючному.

Придавленный тяжелыми мужскими телами, Леф собрался было захныкать, но не успел. Хонова рука больно вцепилась ему в плечо, рванула, поставила на ноги, быстро ощупала локти и ребра: «Цел, что ли?» Леф закивал торопливо, однако отца уже не было рядом, он побежал помогать ставить на колеса другую телегу, опрокинувшуюся посреди дороги. Вот, значит, что получилось: заглядевшаяся на меч Ларда не уследила, как из-за поворота навстречу вывернулся запряженный двумя вьючными возок.

Пока ловили и вновь впрягали вырвавшуюся из сбруи перепуганную скотину, пока две вывалившиеся из встречной телеги бабы, охая и причитая, забирались обратно, Хон поймал за загривок дрожащего, то и дело оглядывающегося парнишку, судорожно тискающего в кулаке рукоять трепаного ременного кнута. Поймал, встряхнул пару раз, словно надеясь вытрясти из него связные слова:

— Говори, что в Луговине?! С Хиком что?!

Тот мутно глянул белыми от страха глазами, забормотал:

— Посекли Хика. И братьев его посекли, и Соту, и Кролу... И Тиса в хижине сгорела, так кричала она, так кричала страшно... Прочие в скалы убежали, попрятались, а мы на телеге... Бездонная надоумила за дровами с утра поехать, только-только вернуться успел, и сразу — дым... Пока дрова скидывал, пока баб собирал — эти нагрянули, и хижина загорелась, и Тиса кричала, кричала... А нас Бездонная спасла-сохранила, почитай, что в самый последний миг из-под ножа вывернуться позволила... Хвала ей и слава...

Хон снова встряхнул его:

— Ты сам, что ли, видел, как Хик погибал? Ну, говори, бестолочь! На Пальце есть кто-нибудь?!

Подошел Торк, буркнул:

— Да брось, все одно — толку с него теперь никакого. Пусть катится.

Хон сплюнул в сердцах, разжал пальцы. Парень шмыгнул на тележный передок, подхватил вожжи, заорал, завыл дурным голосом, и ополоумевшие вьючные с места рванули вскачь.

Некоторое время мужики мрачно глядели вслед уносящейся к Галечной Долине колымаге. Потом Торк опомнился, заторопил:

— Ну что в затылках скребете, ровно девки на выборе? Ехать надо, поспешать. Ларда, рот закрой — скрипун впрыгнет! Трогай!

И снова — топот, грохот колес и выматывающая душу тряска.

Хон тер подбородок, хмурился. Неладно складывается в этот раз, ох как неладно! Снова проморгали послушники, чтоб им на Вечную Дорогу, да не вдруг, а намаявшись... Кончилась Сырая Луговина, уйдут уцелевшие, побоятся на погорелье вернуться — а ну как вновь повторится страшное? Потянутся теперь в Черноземелье, где спокойно, да только ведь тесно там, нету лишней земли. Небось свой огород никто с пришлыми не разделит. Так и будут век прозябать, на других за кусок брюквы горбатясь. Зато в безопасности... За нашими спинами.

— Это уж третий раз на Хоновой памяти отшатнутся пределы обжитого людьми Мира от Ущелья Умерших Солнц. Теперь Галечная Долина окажется крайней. Плохо... Впрочем, случалось и из худшего выкарабкиваться. А сегодня удастся ли выкарабкаться? Вряд ли. Ведь как плохое к плохому лепится! И бешеных нынче трое, и Нурд в отлучке... А дальние соседи из-за послушнического ротозейства запоздали подняться, не успели к сборному месту, и очень может такое статься, что будут проклятые рубить малые воинские ватаги поврозь, одну за другой.

Хон глянул на вцепившегося в тележный борт, грызущего губы Лефа и заскрипел зубами. Зря мальца с собой потащил, ни к чему это. Понадеялся на оброненные как-то Гуфой слова о том, что до настоящего летнего тепла с мальчишкой уж точно ничего плохого не станется. Оно конечно, Гуфа ошибаться вовсе не умеет, да только верно ли он ее понял? Но сомневаться поздно. Остается лишь на милость Бездонной уповать. Не возвращаться же... Да и что подскажет, где Лефу безопаснее нынче — дома или с ним, Хоном? Этого никто знать не может.

Мужики тем временем переговаривались тихонько, поглядывая на уже застившую полнеба чадную гарь впереди.

— Ишь полыхает, — вздыхал чернобородый. — Скирды горят, что ли?

Рыжий сосед покосился на него, дернул плечом:

— Сдурел? Какие весной могут быть скирды?

Торк ударил кулаком по колену, рявкнул:

— Вы, чем пустое болтать, лучше думайте. Что делать будем?

— А чего тут думать? — изумился чернобородый. — Засядем на Пальце, и как сунутся — камнями их. Глядишь, может, и повезет кого зашибить. А там и дальние подоспеют...

Хон встряхнулся, сказал досадливо:

— Экий ты умный, однако... А вот ежели не пойдут бешеные по дороге, ежели они в скалы подадутся да еще разбредутся врозь — тогда как? В Серых Отрогах за ними гоняться — все одно что гальку обстругивать: трудов много, а толку чуть. И поди знай, где они потом объявятся нежданными...

— Выдумать бы такое, чтоб приманить их к Пальцу, — вздохнул Торк.

Телегу тряхнуло. Прикусивший язык бородач невнятно помянул подвернувшийся под колесо камень и Лардино умение править. Потом, кривясь и отплевываясь красным, заговорил громче:

— Слышь, Хон... Помнишь, Нурд рассказывал, будто проклятые — они не как люди, а вроде скотины? Будто ума человечьего у них вовсе нету, только желания. Ну, убивать — это самое, конечно, сильное, но и прочие все имеются — как вот, к примеру, у вьючного. Есть, пить, спать... Помнишь?

— Ну, помню, — Хон дернул щекой. — А к чему ты это?..

— А вот к чему. Ежели все так, может, их девкой поманить можно? Вот ею, — он кивнул на Ларду. — Пущай им тело свое сверху покажет. Бездонная ей простит ради благого дела, а уж мы зажмуримся, не станем смотреть. А как бешеные к Пальцу сбегутся, уж тогда-то...

Ларда оглянулась, и Леф с изумлением понял, что она перепугана не на шутку. Оказывается, шальная Торкова дочь все-таки умеет бояться?

— Чтоб я перед этими разделась?! — Лардин голос сорвался на жалкий взвизг. — Да лучше я с Пальца вниз головой кинусь, чем такое!

Она резко отвернулась, пряча набрякшие слезами глаза. Торк молча сунул кулак под нос чернобородому: я, мол, покажу тебе, как дочку бесчестить!

— А теперь меня слушайте. — Хон говорил тихо, вроде бы даже нехотя, но все разом повернулись к нему. — На Палец засадим Ларду и Лефа. Цыть ты! — рявкнул он на вскинувшуюся спорить девчонку. — Будешь сидеть наверху и Лефа стеречь, поняла?! А как проклятые сунутся... Там все есть, чтобы тебе их встретить как должно. А уж подманывать бешеных станем мы. Пособит Бездонная, так, может, и сдюжим.