Архангелы и Ко - Чешко Федор Федорович - Страница 35

– К вопросу о понятии «зад», – раздумчиво сказал Клаус.

– Так как же мне теперь?.. – осведомился Крэнг, ёрзая.

Фурункул вдруг выпустил его плечо и бочком (но тем не менее весьма проворно) отправился прочь:

– Я, короче, это… Я поднимусь на тот склон, огляжу окрестности, – сообщил он, будучи уже по щиколотку в ручье и продолжая наращивать скорость передвижения.

Если даже непосредственный и весьма дисциплинированный подчинённый столь явственно продемонстрировал нежелание уступить начальнику экспедиционной охраны свой сантехнический очиститель, то про остальных и говорить нечего. Афганонемец промямлил что-то вроде «действительно, нужно оглядеться, а то вдруг там всадники» и отправился вслед за Фурункулом. Исполнительный механизм, вероятно, сочтя мямленье каракальского капитана долгожданным распоряжением, тоже кинулся вверх по склону. Минуты не прошло, как все трое скрылись из глаз.

– Ну чем же мне?.. – голос Крэнга прервался звуком, подозрительно смахивающим на всхлип.

– А вон любую блямбу сорви, и валяй, – посоветовал бухгалтер Рашн, страгиваясь вслед за ушедшими. – Только сперва шипы с неё пообщипывай… если, конечно, хочешь. И поторопись: согласно комп-данным, более тридцати минут контакта со здешней атмосферой вызывает на оголенной… гм… коже сочащиеся влажные язвы, имеющие тенденцию к спонтанному распространению…

Пронзительное стенание, изданное другом Дикки, наверняка не взялся бы расшифровывать и наимощнейший транслэйтор.

– Что это мне тут мешает, – вдруг оборвал свой медицинский доклад Матвей, на ходу запуская руку в один из многочисленных комбинезонных карманов. – Ты смотри: санблочек. Не мой, мой на поясе. Может быть, это твой, а, Дик? И как он ко мне в карман угодил – ума не приложу!

– Отдай, гад!!! – если бы в шлемах не было интеркомов, этот вопль всё равно показался бы оглушительным. – Отдай, ты, засланец вражий!!!

Даже это давнее, ностальгических детских времён ругательство, намеренно употреблённое Крэнгом, Молчанова не разжалобило.

– Не тебе бы сейчас поминать засланцев, – сказал неразжалобленный Молчанов, роняя микробиде на песок. – У нищих слуг нет. Сам возьмёшь.

Он представил себе, как давний друг Дикки будет добираться до вожделенного предмета, и почувствовал, что настроение круто пошло в рост.

Впрочем, росту этому не судилось быть долговечным.

…Успевшие уже перевалить за гребень склона (противоположного тому, на котором бедолага Крэнг разбирался со своими кишечными проблемами), оказывается, стояли, будто приголубленные полицейским хальтером – говорят, появились уже такие, что даже и на роботов действуют.

Впрочем, ни один хальтер по эфекту воздействия не сравнился бы с пейзажем, открывавшимся с откосного гребня.

Нет, правильнее было бы назвать это не пейзажем, а… как там это – жанровая композиция? Многофигурный портрет?

Ну никак не удавалось Матвею избавиться от укрепившейся за бездельно-честные годы столь опасной для жулика привычки думать вслух. Причём не просто так, а машинально, самому себе в этой «вслухности» не отдавая отчёта. Вот и теперь, взявшись вроде бы просебя подбирать увиденному искусствоведческое именованье, он вздрогнул от внезапной подсказки.

«Натюрморт», – скрипнул интерком голосом Клауса. Хоть удаётся уже кое-как различать искаженные коммуникационной электроникой соратничьи голоса, и на том спасибо. А проклятые мысли вслух когда-нибудь аукнутся тебе неприятнейшими проблемами. Может статься, такими же неприятнейшими, как что-то аукнулось вот тем, которые впереди.

Действительно, удачней чем «натюрморт» и не скажешь.

Не дальше, чем в полдесятке шагов, лежали вдавленными мордами к зрителям, а брюхами – в синюшном грибе пять транспортно-исполнительных механизмов типа «скакун». На брюхах они лежали потому, что ноги их, с мясом выломанные из суставов, были аккуратно понатыканы вокруг в виде этакого прозрачного частокола… если, конечно, бывают частоколы, жерди которых имеют по четыре шарнира и в шарнирах этих выкручены по-немыслимо безобразному.

Кажется, в недавнем прошлом механизмы были новёхонькими, одной из самых последних модификаций. Кажется, потому что наверняка это мог бы утверждать разве только какой-нибудь роботовский паталогоанатом, причём не просто любой, а непременно полицейский, специализирующийся на делах об извращённом садизме. Ни единого индикатора или датчика – вообще ни единой детали, которую можно было бы разбить, раздавить, выдрать или проломить, не осталось неразбитой, нераздавленной, невыдранной или непроломленной. Даже сверхпрочные керамопластовые корпуса обильно щербатились глубокими выбоинами.

А вот человеческие фигуры, седлающие двоих из этих вдрызг изувеченных роботов… Две фигуры в экспедиционных комбинезонах (дорогие комбинезоны, настоящая «мокрая кожа»), в лёгких дыхательных элластик-шлемах – совсем таких же, как тот, что вгрызается своим изолирующим уплотнением в Матвеев затылок… Даже несмотря на абсолютную неподвижность «седоки» казались бы невредимыми и живыми – особенно если бы сидели в сёдлах, а не так по-дурацки, на самых крупах своих «скакунов». И ещё если бы не странно прямая посадка.

Лишь с изрядным трудом Матвей углядел-таки невысокие размочаленные комельки, торчащие над покойничьими макушками, и понял, что седоки эти, словно колекционные бабочки, пришпилены к спинам транспортных механизмов. Пришпилены этакими деревянными булавками, воткнутыми, вероятно, в гнёзда, оставшиеся от выкорчеванных штыревых антенн.

– Вот это и есть наши с вами конкуренты, – Клаус указывал на этикеткообразные наклейки, украшающие «мокрую кожу» мертвецовских комбинезонов.

Наклейки, в свою очередь, украшал известный всему человеческому миру герб «Макрохарда». А чуть ниже герба было написано на глобале красивой золотой вязью: «Макрохард груп. Байсан Аутпутбрилл л. т.д. Департамент снабжения».

– У наших конкурентов неприятности, – продолжал Клаус, приближаясь к покойникам вплотную. – А ты, господин Бэд, развлекаешься со своим дружком детскими шуточками. Выбрал, понимаете, время. И место. Хочешь, чтобы и нас вот так?!

«От бэда слышу, – мрачно подумал Матвей. – Именно выбрал. И время выбрал, и место. Хоть бы ж ты, умник, прежде, чем отдавать мне свою комп-иформацию о Байсане, сам её просмотрел. Перед первым нападением всадники обязательно предупреждают. Всегда и всех.»

– Например, вот таким вот весёлым образом, – зло фыркнул Кадыр-оглы, трогая закраину шлема одного из убитых.

Молчанов тоже злобно фыркнул:

– Именно! Ясного же ясней, что нам по-дружески советуют не ходить дальш…

Он вдруг осёкся. Он совершенно точно помнил, что про «обязательно предупреждают» некто Матвей именно подумал. Не вслух. Как же Клаус умудрился так связно поддержать беседу?!

Ишь, экстрасенс чёртов… Телепат… Вон он, стоит, как ни в чём не бывало возится с покойничьим шлемом… Э, э! Ну точно – шлем! Шлемное уплотнение, которое давит затылок! ЗАТЫЛОК!!!

Матвей торопливо взбросил руку к болящему месту. Так и есть. Сантиметров на пять повыше совершенно никаких неудобств не причиняющего уплотнителя обнаружился этакий подковообразный валик. Сука ты, господин Клаус. Экстрасенс, мать твою телепать… Я вот тоже бы таким телепатом стал, ежели б тебе в шлем нейровод всобачил… Интересно, а где сам мыслеуловитель? Его-то так вот просто не спрячешь – слишком громоздок… А-а, небось в роботе. То-то ты этакий нештатный исполнительный механизм с нами погнал, вместо специализированного охранника или хоть транспортника! Ишь, хитрец хренов! Рассчет, небось, был на фейерверк физическ ощущений, подаренных своим визитерам планетой Байсан – что неудобства от нештатного вложения в шлем утонут в нем, в фейерверке этом. И оправдался рассчет, но только отчасти – до тех пор, пока Эм Молчанов не подосвоился с общими неудобствами бытия. А он уже подосвоился. И заметил. И сейчас примет необходимые меры.

Сцепив зубы и заранее обмирая, Молчанов-Рашн примерился да изо всех своих сил звезданул себя кулаком по затылку. В глазах сверкнуло по-ледяному; под кулаком хрустнуло – то ли в самом затылке, то ли на нём… Всё, герр Кадыр-оглы. Нейроантенна – штучка привередливая, хлипкая. Так что больше тебе, падлюке, мыслей моих не слушать.