Архангелы и Ко - Чешко Федор Федорович - Страница 32

Ниппель согласился обмякнуть лишь после того, как Молчанов охлестнул его многострадальными своими блинчатыми губами и сделал непонарошечный глоток. Пойло было тёплым и гадким, зато оно моментально прогнало отвратительную дрожь в руках-ногах и прочистило мозги. Настолько прогнало и прочистило, что Матвей попытался встать.

Отчасти это удалось. Он без особого труда поднялся на четвереньки, чуть передохнул и собрался было продолжить, но тут его правое колено поползло куда-то вправо, а левый кулак поехал куда-то влево… Через миг Матвей ляпнулся в исходную позицию, и всё, что было понавьючено у него на спине – энергобатареи, проклятая пулевая стрелялка, синтезаторы дыхательной смеси, еды и питья, что-то еще – вся эта переносная барахолка увесисто и многоугло пришмякнула хозяина сверху.

Затем рядом заслышалось ещё какое-то чавканье, постороннее. Неведомая могучая сила вздёрнула псевдобухгалтера на ноги, развернула, смахнула с вотч-амбразур синюю пакостную замазку, и Бэд Рашн получил возможность видеть.

Первым подарком вновь обретённого зрения оказалась возможность обнаружить прямо перед собой глазастую серозелёную образину, встопорщенную перфорированными бородавками выпускных клапанов и внешних микрофонов.

«Интересно, моё дыхание тоже отдаётся в наличник вот-таким идиотским ёканьем щёк?» – очень к месту подумал Матвей и ещё более к месту хихикнул.

– Очухался? – вопросительно прохрюкал в интеркоме голос, кажется, Крэнга.

– Очухался, – утвердительно прохрюкал в интеркоме чей-то другой голос. Молчанов немедленно озлился на анонимного непрошенного ответчика (какого, дескать, чёрта-дьявола лезет расписываться за других?!), однако почти сразу же понял, что злиться не на кого. Никто за него, Молчанова, не расписывался, а, значит, понятно, чьим тот утвердительный голос был. Такими вот изощрёнными трассами выдрючивается мысль разумного существа, не в свои штаны угодившего (про штаны – это на текущий момент как в переносном смысле, так и в прямом).

В общем-то, хулиганил не только мыслительный аппарат. Хулиганило всё. Ноги норовили разъехаться в стороны; дышалось с хрипом и свистом; где-то в недрах скафандра балансировал на границе слуха и подсознательного мировосприятия панический зуммер готовой захлебнуться и сдохнуть системы потопоглощения… Изрядно же твоих, псевдобухгалтер, силёнок сожралось давешним рекордным заплывом…

Малейшая попытка шагнуть при таком состоянии обещала завершиться (с вероятностью процентов этак в сто пятьдесят) неуправляемым броском по траектории совмещения старт-объекта «морда» с финиш-пунктом «грязь». Так что Матвей решил малость потянуть время, дисциплинировано стоя там, где поставили – ни уже толком на берегу, ни ещё толком в воде. А чтоб не стоять зазря, можно, наконец, оглядеться.

Оглядка принесла разочарование: заплыв бухгалтера Рашна, оказывается, вовсе не был рекордным. Бухгалтеровы спутники (кроме, разве что, исполнительного механизма) уже имели место на берегу, причём, судя по всему, довольно давно.

По чему всему судя?

А вот.

Клаус и Фурункул (опознанные методом исключения) переминались по щиколотку в синюшной губкообразной эрзац-траве шагах на тридцати от обреза мочеподобной эрзац-воды. Мало того: после них на Байсанской «синюхе» не осталось следов. А вот за Крэнгом (который уже ковылял прочь от берега, поскальзываясь на каждом шагу и на каждом же шагу разражаясь матерным лингвистическим ассорти) тянулся отчётливый след. Причём не только тянулся, но и затягивался. Еле заметно. Не спеша. Вальяжно. Матвею даже примерещилось, что внешние микрофоны доносят смачное медленное почавкиванье – словно этакий огромный губастый (ой, вот губастость сейчас поминать кому бы другому!) рот кривится, коверкается в беспрерывных самодовольных ужимках… Что ж, в причине для самодовольства поганой губке не откажешь. Изрядными проблемами может обернуться это её умение быстро заживлять следы: наверняка ведь она следы не одних только землян заживляет!

Синюха… Эрзац-трава… Губка… Никакая она не губка и – тем более! – не трава. Поправде она гриб. Не совсем такой, как земные, зато совсем один. То есть нет, «один» – это, конечно, преувеличение. Поэтическая гипербола. Согласно комп-информации, на Байсане аж целых восемнадцать грибных… как бишь это… а, во: плодовых тел… площадью от пяти до трёхсот миллионов квадратных километров. Кому что, а Молчанову, например, всегда мечталось узнать, каково гуляется микробу по шляпке мухомора. Синего такого мухомора, на каждое движенье тяжеленных микробьих башмаков отвечающего мерзким навозным чавканьем и облачком рвущегося на волю… ч-чёрт, даже внутри микробьего газоизолирующего шлема воняет очень подходяще к внешнему виду озера! Какой кретин регулировал синтез-корректор дыхательной смеси?! Кретин, не соображающий, что допредельные и допустимые концентрации могут запредельно и недопустимо вонять!

От горизонта до горизонта разлеглось плодовое тело холмистой Байсанской степи. Больше всего это напоминало диванную обивку цвета свежего сочного бланжа. Грубую обивку, старую, комковатую. Местами безобразно продавленную. Местами – там, где уцелевшие матрасные амортизаторы ещё пытаются исполнять свои никому уже не надобные обязанности – протёртую до грязной серой подложки.

От горизонта до горизонта.

Только где-то так далеко, что почти и не различить, берег дующегося пакостной пеной озера словно бы сизым дымом подёрнут. Это, небось, и есть обитель тех самых пресловутых флайфлауэров. Как это – псевдомангры? Нет, псевдомангр. Потому, что подмявшая полконтинента чащоба слагается из одного-единственного куста. На комп-картинке это выглядит мерзостно, но в натуре (которую, Бог даст, вскорости придётся увидеть) наверняка покажется ещё того мерзостней.

А сверху всё перечисленное великолепие прихлопнуто отсырелым, мохнатым от плесени потолком. И правильно. Именно такое небо как нельзя лучше подходит миру, где вместо степи – найденный на свалке диван, вместо воды – моча, вместо джунглей – чёрт-те что, вообще никакому сравнению не поддающееся… и гнойный свищ вместо солнца. В чём Байсану, перетак его, не откажешь, так это в безукоризненной целостности имидж-образа.

Однако же и долгонько предстоит тащиться мусорной диванною степью к опушке кишащего поганью бескрайнего куста. Нужно будет подняться на охватившую озеро холмистую гриву. По ней идти наверняка легче – там почти нет проклятой синюхи, и песок там слежавшийся, плотный… то есть он таковым выглядит… издали. И аммиачный смрад там наверняка слабее… И видно оттуда дальше… правда, и идущих там будет видно издалека: на фоне неба никакая мимикрия не выручит, даже если чёртовы комбинезоны обладают-таки способностью к оной…

Но боже-боженька, какой же путь предстоит! До самого горизонта, который почему-то кажется ненормально далёким… И почему-то никак не проходит гнетущая усталость, неуверенность, из-за которой просто-напросто боязно стронуться с места… Почему-то? Нет, господин бухгалтер, ты всё-таки идиот. Дарёный Клаусом комп говорил чётче некуда: плотность девяносто шесть процентов земного эквивалента, диаметр – аналогичного эквивалента процентов сто двадцать девять. Вот тебе и ответы на оба твои «почему?». Горизонт действительно ощутимо дальше, нежели земной или Новоэдемский. А усталость по-правде никакая и не усталость. Плотность та же, объём больше, а гравикомпенсаторы лежат на озёрном дне в составе утопленника по имени «Каракал». Всё понял?

Откуда-то из-за спины, из невидимой опасной близости ударил по внешним микрофонам длинный натужный плеск. Матвей смыкнулся, разворачиваясь и дёргая с плеча оружие. Ноги, как заполошные куры, вознамерились порскнуть в разные стороны (одной захотелось на берег, а вторая почему-то сунулась обратно в озеро); стрелялка, естественно, за что-то там зацепилась, и Молчанов, рванув её посильней, только того и добился, что окончательно разделался с остатками равновесия…

Самое обидное, что вся вышеописанная акробатика оказалась напрасной – он понял это уже сидя в курящейся давленной синюхе и обалдело пялясь на виновника своего испуга.