Идущие в ночь - Васильев Владимир Николаевич - Страница 20

Звериный вопль отчаяния и боли вырвался из моей груди.

Крик был подхвачен. Десятки человеческих глоток ответили мне ревом, воем и улюлюканьем.

Я медленно повернулась к ним. К зрителям.

Смоляные факелы, установленные по краям огромной и глубокой ямы с плоским утоптанным дном, освещали ее тревожным, пляшущим, неровным светом – кроваво-красным, как свет Четтана. Моего солнца.

Где-то там, за лесом, мое солнце опустилось к самому горизонту. Его последние лучи еще играли на верхушках деревьев, и небо еще было достаточно светлым, чтобы можно было различить толпу зрителей вокруг ямы. Это сюда, на дно, не попадало даже отблеска закатных лучей. Только чадящие факелы разгоняли тьму.

Чтобы зрителям хорошо было видно, как я буду умирать.

Позади толпы, скопищем навозных мух облепившей край ямы, глухо и не в лад ударили барабаны. Как всегда в минуту сильного волнения я провела пальцем над правой бровью, вдоль несуществующего шрама. В тот раз, когда Карса получила рану, от которой у меня нет и не было шрама, мы с ней остались жить. Сегодня, похоже, нам это не удастся.

Нет, во мне не распознали оборотня – тогда бы моя смерть оказалась короче, уродливее и вернее. Хотя куда уж вернее?

Меня подвел магический ошейник, тот самый, который сегодня утром спас. Когда после длинного торга мой новый хозяин – я внутренне усмехалась при этих словах – попытался снять с меня колдовскую вещь, чтобы надеть взамен свой ошейник, обыкновенный, я просто растерялась. Не снимать ошейника – это было одним из условий нашего договора с колдуном. Самым простым из условий, как показалось мне тогда в Айетоте.

Моя растерянность обошлась горожанам в несколько стражников, покалеченных мной при неудавшейся попытке бегства. Но я сама заплатила дороже.

Из меня сделали зрелище. Строптивая рабыня, отданная на растерзание зверям для увеселения зрителей.

Десятки жадных глаз впились в меня, как острия отравленных кинжалов. Я с трудом подавила желание зажмуриться. Что может быть страшнее для оборотня, чем глазеющая на него толпа?

Барабаны забили громче и дружнее. Что-то больно укололо меня в спину. Я рывком обернулась. Косомордый стражник ощерился из-за решетки, убрал пику и подбросил на ладони кусок тухлого мяса.

– Давай, выходи на середину! – радостно ухмыльнулся он. – Не то схлопочешь по роже вот этим!

– Сам жри, – буркнула я и сделала шагов пять прочь от перекрытого решеткой выхода.

Там, в невидимой дали, нижний краешек Четтана соскользнул за горизонт. Я знала это совершенно точно. Мои чувства вдруг обострились до предела. Я ощущала, как заходит мое светило, чувствовала его движение кожей и плотью, душой и мыслями. Восхода мне уже не увидеть.

Я выпрямилась и подняла голову. Не хочу умирать! Слышишь меня, Карса? Карса!

И что-то внутри меня откликнулось на зов. Только невероятная обостренность чувств позволила мне уловить ответ. Темное небо! Неужели мы с Карсой можем встретиться – внутри одного тела? Хэй, Ка-арса-а!!! Я испустила мысленный призывный вой на языке карс…

Нет, я сделала это не только в мыслях. Мой хриплый звериный клич заполнил яму, отразился эхом, вырвался наружу и хлестнул толпу, как обжигающий кнут. Толпа дрогнула, но не отступила от края.

В этот миг загремели, открываясь, решетки в противоположной стене ямы. Распорядитель зрелища дал знак выпустить зверей.

Четтан почти скрылся за краем мира, и сознание уже ускользало от меня, а я все цеплялась за него, как утопающий за скользкие бревна. И я успела увидеть их, несущихся ко мне невесомыми прыжками. Кровавый свет факелов словно поджег рыжую шерсть: клочьями пожара летели они ко мне.

Ко мне на помощь неслись дикие карсы, ответившие на призывный вой.

Последним усилием человеческой воли я улыбнулась.

И рухнула во тьму, чувствуя, как моя улыбка превращается в звериный оскал.

ГЛАВА 6

Меар, день третий

Я судорожно выныривал на поверхность, как засидевшийся под водой пловец. Как ныряльщик за жемчугом где-нибудь на Коралловых отмелях дальнего юга… я никогда там не бывал. Из зыбких глубин пересветного небытия, когда зверь во мне ненадолго засыпает и прячется в глубину уже измененного тела. И когда просыпается человек. Просыпается Моран.

Прочь Тьму из сознания… надо открывать глаза.

И я открыл. Лучше бы я этого не делал, потому что в следующую секунду леденящий ужас сковал все мое естество.

Перед глазами была деревянная решетка, такая частая, что между прочных тисовых жердей не пролез бы и тощий лесной кот. А сам я находился в просторной клетке. Ясное дело, запертой.

«Меня раскрыли, – понял я, с трудом удерживаясь от паники. – Что делать?»

Я зажмурился, не в силах отогнать страх и встать. И в тот же миг горячий влажный язык перечеркнул мне лицо.

Глаза раскрылись сами собой.

Надо мной стоял громадный полуседой вулх. Истинный вулх, а не оборотень. Уж я-то умею различать.

Вулх снова лизнул меня в лицо. Я скосил глаза – еще шесть зверей, еле заметно виляя хвостами, наблюдали за мной. Эти были помоложе и поменьше и без благородной седины в шерсти. Тоже истинные.

Опираясь на руки, я все-таки встал и задумчиво потрепал вулха-вожака по мощному загривку. Вулх ткнулся лобастой головой мне в бедро, щекоча кожу.

– Здравствуй, серый брат, – прошептал я. – И вы, братья!

Хвосты выразительно завертелись. Не так, конечно, как у деревенских псов. Вулхи вообще спокойнее выражают свои чувства. Впрочем, чувства вулхов ничуть не мельче и не холоднее собачьих.

Итак, я в плену. Где – пока непонятно… Разглядели ли во мне оборотня? Или решили, что я просто вулх?

Ответ я нашел спустя несколько секунд, едва взглянул на запор клетки. И волна облегчения захлестнула меня, как прилив те же коралловые отмели… где я никогда не бывал. Человек мог открыть такой запор без малейшего труда – даже изнутри клетки. Вулх – нет. Значит, никто не думал, что с пересветом в клетке окажется человек вместо вулха. И значит, нужно выбираться, пока меня здесь не заметили.

Синие тени укорачивались с каждой минутой. Меар полз к зениту, медленно, но неумолимо.

Клин-запор полетел на землю; я толкнул ладно сработанную решетчатую дверь и выпрыгнул наружу.

– Вы свободны, братья, – тихо сказал я, и серые тени беззвучно вытекли следом за мной. Вокруг не было ни души – но где-то совсем рядом ревела толпа, заглушая мерный рокот больших барабанов. Ревела нетерпеливо и азартно. Словно шла охота на оборотня. Страх снова стал медленно вползать мне в израненную временем и скитаниями душу.

Первым делом – одежда. Я даже не слишком осматривался, где нахожусь – скользил невнимательным взглядом. Какие-то обросшие ветвями домики, тропы, убегающие в редколесье, стволы старых тисов с древесиной черной как уголь… Резьба на стволах. И на стенах домов, не слишком, впрочем, отличающихся от стоящих частоколом живых деревьев. Даже на крышах пузырится листва… Город лесовиков, не иначе. Потом, потом…

Рычание вулха вернуло меня к насущному.

Из-за живой изгороди торопливо выкатился не то воин, не то стражник – парень, кругов двадцати с короткой пикой наперевес и таким же коротким мечом на поясе. Ладная кожаная куртка, штаны мехом наружу, грубоватые, но несомненно крепкие сапоги – как раз то, что мне и нужно. Парень заметил меня, лицо его удивленно вытянулось, но он даже не успел замереть. На него прыгнули сразу три вулха. Молча, без рычания и лишнего шума. Повалили на землю, прижали к тропе, обнажив сверкающие ряды зубов. Вулхи все понимают…

Я торопливо склонился над пленником, спеша расстегнуть ремень и стянуть штаны прежде, чем он их испачкает… изнутри. Почему-то страшно не хотелось надевать обгаженные. Или хотя бы мокрые.

Я успел. Штаны. Меч на пояс. Сапоги. Куртка. Пика – в грудь бедолаге… Прости, парень, я тоже хочу жить. А моя жизнь мне дороже. Вулхи сомкнулись передо мной в серый шерстистый клин.

Полдела сделано. Я – человек. Пусть в стане врагов, пусть один, но я – человек. Оборотень забыт… до следующего пересвета, когда настанет время Четтана. Теперь – найти коня, припасы, найти карсу-спутницу. Наверняка она тоже сидит где-нибудь в клетке. Ей-то открыть людские запоры не под силу. И прочь, прочь отсюда – из места, где вулхов, истинных вулхов сажают в клетки.