Ракеты и люди. Лунная гонка - Черток Борис Евсеевич - Страница 2

С Юрием Александровичем Мозжориным мы были сопредседателями оргкомитетов ежегодных научных чтений в области ракетной техники и космонавтики. В феврале 1998 года Мозжорин поведал мне интересные факты из закулисной истории H1, которые я не мог найти ни в каких архивах. Он обещал мне еще о многом рассказать и написать в своих мемуарах, над которыми начал работать. 15 мая 1998 года его не стало. Ушел из жизни не только большой ученый в области ракетной техники и космонавтики, но и человек, воспоминания которого могли бы в ближайшие годы обогатить нашу историю.

Очень заинтересованно к моим трудам относился Аркадий Ильич Осташев. Я не раз обращался к его феноменальной памяти для уточнения деталей происшествий при наземных и летных испытаниях. Иногда мы с ним не сходились в оценке характеров и роли участников событий. Однако наши споры всегда были доброжелательными и взаимно обогощающими. Последний обмен воспоминаниями с Осташевым у нас состоялся 2 июля 1998 года при посещении Новодевичьего кладбища. Мы отмечали 85-летие нашего общего друга Леонида Александровича Воскресенского. 12 июля Аркадий Осташев ушел из жизни. Перед смертью он просил, чтобы его прах был захоронен на Байконуре в той самой братской могиле, в которой вместе с десятками погибших при катастрофе 24 октября 1960 года покоится и его старший брат Евгений. Воля Аркадия Осташева была выполнена.

В мае 1998 года я уходил из нашего Дворца культуры после ритуального прощания с Мозжориным вместе с Анатолием Петровичем Абрамовым. Само собой зашла речь о трактовке истории H1, которую я намерен был изложить в четвертой книге. Абрамов обещал мне сочинить «записку» с воспоминаниями о попытке Бармина сохранить H1 и его соображениями об ошибках Королева, Мишина и Глушко. Тяжелая болезнь помешала, и 15 августа Абрамова не стало.

С Михаилом Ивановичем Самохиным в последние годы я общался только по телефону. Ему перевалило уже за девяносто, но он поддерживал меня своим неукротимым оптимизмом даже тогда, когда жестко критиковал власти, разрушающие армию и военное могущество государства. 22 августа в ритуальном зале военного госпиталя им. Н.Н. Бурденко для прощания с Самохиным собрались офицеры военно-морской авиации, многие из которых, по моим соображениям, живого Самохина никогда и не видели. Михаил Иванович пару лет назад весело говорил, что при всех современных бедах в армии сохраняется «полный порядок» по захоронению генерал-полковников. Действительно, Министерство обороны позаботилось о всей процедуре вполне достойным образом.

При встрече в Доме журналиста Марк Лазаревич Галлай порадовал меня высокой оценкой, которую он дал первым двум моим книгам. Вскоре он прислал мне свою последнюю книгу – «Небо, которое объединяет». Выслав ему свою третью книгу, я по телефону рассказал о своих планах по главе «Человек в контуре управления» для четвертой книги. Он очень заинтересовался и попросил, если это будет возможно, ознакомить его с этой главой, так как окончательный срок выхода книги я ему назвать не мог. Нет, не успел я переслать Галлаю рукопись главы. Его скоро не стало.

Для тех, кто не читал мои первую и вторую книги «Ракеты и люди», кратко повторюсь. С Гермогеном Сергеевичем Поспеловым мы вместе прошли все курсы МЭИ с 1934 года и в 1940 году защитили дипломные проекты на электромеханическом факультете. Гермоген Поспелов, получивший в студенческом обществе прозвище Сынок, среди выпускников МЭИ был одним из наиболее талантливых и увлеченных теоретическими исследованиями. В начале войны Гермоген был призван в армию рядовым, попал в стрелковую часть, оборонявшую Москву. Чудесным образом он остался жив и закончил войну капитаном Военно-Воздушных Сил. В прославленной Военно-воздушной инженерной академии им. проф. Н.Е. Жуковского Поспелов достиг чина генерал-майора, получил ученое звание профессора, степень доктора технических наук, в 1966 году был избран членом-корреспондентом, а в 1984-м – действительным членом Академии наук СССР.

На одном из последних академических собраний Гермоген не забыл в очередной раз похвалить меня за первые две книги «Ракеты и люди» и упрекнуть, что я не принес ему третью и «чикаюсь» с четвертой.

– Спеши, – сказал он, – а то ведь не успею прочесть. Инфаркты – это пострашнее самых жестоких бомбежек на фронте. Там мы верили, что если прыгнуть в свежую воронку после взрыва, то останешься жив, потому что в одну и ту же воронку две подряд бомбы попасть не могут. Во время войны каждый фронтовик имел шанс выжить. Теперь нам с тобой за восемьдесят и никакие воронки и никакие изобретения не спасут. С каждым днем растет вероятность попадания, которое заканчивается «летальным исходом». В утешение родным паталогоанатом скажет: «Удивительно, как он дожил до такого возраста».

Я попытался отвлечь Гермогена от таких мрачных мыслей и спросил, помнит ли он свою речь, которую произносил на моей свадьбе в 1936 году, и прогнозы за праздничным столом, когда мы встречали Новый, 1941, год. Несмотря на близость к президиуму академического собрания, мы, перебивая друг друга, пытались воспроизвести наше видение мира 57-летней давности. Стремясь «объять необъятное», я попросил Гермогена Сергеевича Поспелова – академика, генерала и старого друга – встретиться и серьезно поговорить о его последних работах в области искусственного интеллекта.

В марте 1998 года на академическое собрание Гермоген пришел с палочкой. Оправившись после очередного инфаркта, он не потерял чувства юмора.

– Продолжается прицельная стрельба по нашему с тобой квадрату. Недолет, перелет и, наконец, попадание.

Несмотря на такой прогноз, мы договорились о встрече в Вычислительном центре Академии наук на улице Вавилова.

– Посидишь в нашей «башне из слоновой кости» и убедишься, что искусственный интеллект не способен одолеть тупость человеческого, – сказал Гермоген.

Не могу себе простить, что в повседневной суете так и не приехал на предложенную Гермогеном встречу.

27 ноября 1998 года я возвращался «Красной стрелой» из Санкт-Петербурга, где участвовал в научной конференции и собрании Академии навигации и гироскопии. На Ленинградском вокзале меня встретил мой сын Валентин и отвез в ритуальный зал Российской академии наук. Здесь, у гроба, в котором лежал Гермоген, я подсчитал, что мы знали друг друга 65 лет!

Стрельба без промаха невидимого снайпера по «квадрату», в котором находились герои моих мемуаров, продолжалась.

Пока я был в Санкт-Петербурге, в городе Королеве похоронили Героя Социалистического Труда Владимира Ивановича Морозова. Это был тот самый легендарный слесарь-сборщик, который вместе с ведущим конструктором Олегом Генриховичем Ивановским дважды закрывал люк гагаринского «Востока» 12 апреля 1961 года. Дважды, потому что после первого закрытия на пульт в бункере не поступил сигнал о плотном закрытии крышки спускаемого аппарата. Об этом инциденте на башне обслуживания высотой в 15-этажный дом Морозов любил рассказывать на Гагаринских чтениях, которые ежегодно открывались 9 марта – в день рождения Юрия Гагарина – в городе его имени.

1 января 1999 года скончался Иван Иосифович Райков. Вместе с Исаевым он прилетел в Германию в 1945 году, участвовал с нами в организации института «Рабе». При работе над этой книгой я прибегал к его помощи для уточнения истории разработки двигателей ракеты H1. Он был в этой области для меня наиболее авторитетным и объективным консультантом.

27 января в ритуальном зале Центральной клинической больницы (ЦКБ) состоялось прощание с генерал-лейтенантом Львом Михайловичем Гайдуковым. В речи у гроба я счел необходимым напомнить, как велики и бесспорны его заслуги в организации гвардейских минометных частей времен Великой Отечественной войны. Однако его роль в истории создания нашей ракетной техники еще недостаточно оценена. В 1944-1947 годах Гайдуков проявил исключительную настойчивость и смелость в организации работ по захвату и восстановлению немецкой ракетной техники. Он многим рисковал, когда в обход Лаврентия Берии обратился непосредственно к Сталину с предложением поддержать нашу инициативу по организации в Германии совместного с немцами института и получил одобрение на отправку в Германию только что освобожденных, но еще работавших в казанской «спецтюрьме» Королева, Глушко и многих других специалистов. Именно он, Гайдуков, став начальником института «Нордхаузен», сделал Королева своим заместителем и главным инженером, поставив Королева над Глушко. Ему в первую очередь мы должны быть благодарны появлением теперь уже легендарного Совета главных конструкторов. Заслуги Гайдукова еще ждут достойной и высокой оценки.