Алракцитовое сердце. Том II (СИ) - Годвер Екатерина - Страница 29

– В смутное время всякое может случиться, – после долгого молчания с неохотой сказал Голем. – Но я надеюсь, все в порядке. Должно быть в порядке.

– Да. – Деян нашел в себе силы согласиться. Кроме очевидного желания успокоить его в голосе чародея чувствовалась какая-то странная убежденность, отчего немного больше верилось в то, во что так хотелось верить: все и впрямь в порядке. Пока еще в порядке.

«Я потеряю лишь один день, если уеду утром. Один день не имеет большого значения… Но тогда не так уж важны и три дня? Нет: многое может случиться за три дня, а задержка может выйти много, много больше. Если этот самый Венжар вообще меня не повесит, в чем никакой уверенности тоже нет… Мрак. Как же все запуталось!»

Деян со смущением и тревогой взглянул на чародея, уверенный, что тому известны все его нехитрые раздумья и сомнения, но Голем, все внимание направлявший на то, чтобы переставлять ноги, не замечал его терзаний. В молчании они прошли еще раз от стены до стены; после Деян подвел его к окну, закрытому тонким прозрачным стеклом.

– О-ох. – Голем с видимым облегчением навалился локтями на широкий подоконник. – Там правда снег валит, или это у меня в глазах рябит?

– Правда. – Деян поставил свечу на подоконник. Окно выходило на вход в харчевню; Лэшворт уже ушел, но тускло горел оставленный им фонарь, и мокрый мелкий снег проносился мимо – словно мгновения, часы и дни мимо человеческого взора: сверкающий круговорот настоящего исчезал во тьме прошлого быстро и неотвратимо.

– В самом деле снег. – Деян зябко поежился от пришедшего на ум сравнения. – Уже настоящие холода подошли, или опять колдовские происки?

– Наверное, и то, и другое, – Голем потер глаза. – Пора уже снегу.

«Надо уезжать». – Деян смотрел на проносящийся через пятно света снег; перед глазами мелькали лица. Трактирщик Лэшворт и лже-«Цвета», капитан Альбут и Харрана, Голем и его давно умершая жена, отчего-то представлявшаяся Деяну немного похожей на постаревшую Пиму, вдову Халека Сторгича. Судьба была жестка к ним, но несчастия следовали за их выбором и решениями, за их желаниями и страхами; даже у Харраны был выбор – выбор между гордостью и родиной: она выбрала гордость.

На границе освещенного круга, за крутящейся снежной кашей Деяну мерещилась темная призрачная фигура Эльмы; мираж манил, звал за собой. В этом тянущем чувстве было что-то общее с колдовским зовом лесной ведьмы-повертухи – с той разницей, что сейчас не было никакого колдовства.

«Надо уезжать. Пока не занесло, не закрутило это безумие…» – Деян сжал пальцы на холодном подоконнике, словно пытался удержаться за ускользающую реальность.

Мало было принять решение; еще нужно было решиться сказать об этом. Голем сам предложил ему уйти – и все же Деян чувствовал смущение и неловкость, будто собирался совершить нечто постыдное.

– Рибен, ты все-таки извини за сегодняшнее, – начал Деян.

– Брось.

– Нет уж. И сегодня, и раньше… Я много чего говорил и делал такого, чего говорить и делать не следовало.

– Это как посмотреть, Деян. – Голем бросил на него короткий взгляд исподлобья и снова уставился в окно. – Как посмотреть… Ты просил без шуток? Пожалуйста. Твоя доброта… ладно, твоя, если угодно, порядочность, – поспешно отмел он готовое последовать возражение, – она сохранила мне жизнь. Но твоя неприязнь сделала не меньше: она позволила мне сохранить рассудок… Возможно, и жизнь тоже.

– Я тебя не понимаю.

– Знаешь, как обычно проходит суд?

– Нет, – буркнул Деян, раздосадованный тем, что потерял нить разговора, так и не сказав главного. – При чем тут вообще это?

– Военный суд строг и скор на расправу; но в мирной жизни иначе. Кроме обвиняемого и судей есть обвинитель – прокурор. И есть защитник – адвокат; они изучают обстоятельства дела и выставляют их перед судом в выгодном для обвинения или защиты свете. Я не верю в Высший Суд, которым твой друг-священник стращал меня, Деян; я сам себе судья и сам себе обвинитель. Но своими попытками уязвить меня ты нечаянно оказал мне большую услугу. Обыкновенно твои нападки были, по правде, слишком наивны, но чувство, которое ты в них вкладывал, задевало меня за живое... Сделавшись моим прокурором, ты отнял эту роль у меня самого и вынудил выступать самому себе адвокатом. Лишь на время, но этого оказалось достаточно, чтобы удержаться на краю. Прими мою благодарность за то, за что желаешь извиниться; если бы не это, я…

Чародей замолчал надолго. Затем произнес нарочито по-деловому:

– Достаточно на сегодня разговоров. Давай лучше спать.

И так ясно видна была в эти мгновения прошедшая через все его существо трещина, в которую Варк Ритшоф и Ян Бервен накануне забили новые клинья, что Деян так и не сумел заставить себя сказать то, что собирался.

«Завтра. Скажу с утра; невелика разница. Чего зря сон портить?» – в молчании он провел чародея до кровати, пожелал тому доброй ночи, вернулся в свой угол, затушил свечу и повалился на пахнущее сыростью одеяло. Глаза после бессонной ночи и тяжелого дня слипались, но сон не шел; в темноте под сомкнутыми веками все несся и несся из ниоткуда в никуда серо-белый снег.

И, сколько бы Деян ни ворочался в холодной сырой постели, – снег падал все время в одном направлении.

– XI –

Утром, когда Голем растолкал его, Деян едва смог разлепить веки.

– Я дал бы тебе отоспаться, но тут появилось одно дело, – извиняющимся тоном сказал Голем; вид он имел по-прежнему потрепанный, но держался на ногах без посторонней помощи.

– Да ничего… – Деян, зевнув, неохотно выбрался из-под одеяла и сел. Солнце поднялось уже довольно высоко. У окна стояла Харрана, с безразличным видом глядя на улицу.

Что-то еще непривычное было в этом утре, но спросонок никак не удавалось ухватить, что.

Отчаянно зевая, Деян заставил себя встать, плеснул в лицо воды из таза на столе, еще раз осмотрелся – и лишь тогда понял, что показалось странным. В комнате было слишком много места, потому как в ней отсутствовал Джибанд.

– А где Джеб? – спросил Деян, натягивая куртку. – Ждет внизу?

– Надо думать, уже где-то на полпути к переправе, – сказал Голем. – Он уехал ночью.

Глава четвертая. Что однажды записано

– I –

– Как так – Джеб уехал? – тупо переспросил Деян. – Совсем?

– Вместе с тем музыкантом, Выржеком, и его приятелями, – буднично пояснил Голем. – Ты крепко спал, и Джеб не стал тебя будить. Он сожалеет, что не попрощался с тобой как следует, и просил передать извинения.

– Но он бы никуда не ушел без твоего позволения! – воскликнул Деян.

– Я отпустил его.

– Зачем?!

– У Джеба нет причин испытывать на прочность милосердие Венжара ен’Гарбдада: он сделал выбор в пользу жизни и свободы, – сказал Голем. – Кто я такой, чтобы мешать ему в этом?

– Ты…

– Безумец? – невозмутимо подсказал Голем. – Или просто дурак?

– Знаешь, Рибен, иногда очень похоже на то. – Деян тяжело опустился обратно на кровать. Мысли со сна едва ворочались, но чем лучше он осознавал случившееся, тем сильнее ему хотелось проснуться вновь – и чтоб ничего этого не было. – Ты хоть видел, что за тип этот Выржек? Говорят, он музыкантом только прикидывается, а сам из ваших… из колдунов то есть. Шпионит то ли на Бергича, то ли на этот ваш Круг или как его там.

Голем кивнул:

– Да, Джеб понимает это.

– И ты все равно его отпустил!

– Вряд ли господин Выржек более опасный спутник, чем я, – сказал Голем, усаживаясь на табурет. – У Джеба память ребенка, Деян, но разум взрослого чародея. И больше права поступать так, как ему вздумается, чем у меня или у тебя, потому как от рождения этого права он был лишен… Небеса мне в свидетели, я хотел бы задержать его подле себя, но это было бы по отношению к нему огромной несправедливостью. – Он вздохнул. – Очень скоро я начну сожалеть о таком решении. Но это лучшее… это единственный верный мой выбор с тех пор, как я вернулся.