Троянская война (СИ) - Бунтовский Сергей Юрьевич - Страница 4

Исключение составляли только Парис и несколько царевичей из соседних государств, которых троянцы не знали и первоначально даже не замечали. Постепенно из соревнований выбывали участники и определялись фавориты, одним из которых неожиданно для горожан оказался Парис, победивший в кулачном бою и пятибории.

В конце концов, именно пастух и царский сын Деифоб оказались лучшими из всех участников. Оба набрали одинаковое количество побед в разных состязаниях, и поэтому было решено устроить последнее испытание, которое и определило бы лучшего. Юноши должны были состязаться в беге. Тот, кто первым одолеет расстояние от храма до городских ворот и обратно, и станет победителем.

По сигналу судьи кинулись они вперед и почти всю дистанцию бежали рядом, но почти у финала вырвался вперед Парис и на два шага опередил Деифоба.

Поднял судья руку пастуха, объявляя его чемпионом, и разделились жители Трои. Одни криками приветствовали победителя, другие же угрюмо молчали, злясь на выскочку, посмевшего победить лучших юношей города.

Проигравшие собрались вокруг Деифоба и что-то с жаром ему доказывали.

Наконец, когда Париса подвели к царю для награждения, царевич вышел вперед и громко заявил:

— Этот юноша хоть и победил, но недостоин награды. Он раб, и если бы мы знали заранее об этом, то отказались бы участвовать в соревнованиях. Сейчас же я не позволю ему взять венок победителя.

С этими словами Деифоб преградил путь Парису, а кто-то из свиты подал царевичу меч.

Все замерли, не зная что делать дальше. Пастух, сдерживаясь чтобы не вспылить, ответил:

— Научись проигрывать достойно, все видели, что я лучший!

— Рабы рождены, чтобы общаться только с себе подобными, и никогда они не должны равняться со свободными. Ты же, придя на соревнования, дерзнул занять место, на которое не имеешь право претендовать. Знай свое место! Уходи сам из города и радуйся, что тебя не выгнали отсюда плетьми.

— Я честно победил и заслужил награду. Отойди и дай мне ее забрать.

В ответ Деифоб выхватил меч из ножен и кинулся на пастуха. Тот сумел увернуться от одного удара, но уже второй раз лезвие чиркнуло по его груди, оставив там глубокую царапину.

Парису хватило ума понять, что как бы ни был он ловок, без оружия и в кольце друзей Деифоба он долго не продержится. Убежать не даст плотная толпа, окружившая место боя, а броситься на царевича и попытаться убить его голыми руками, значит гарантировано сложить голову. Даже если и удастся победить, то ведь понятно, что царь сделает с убийцей сына.

Все это за мгновение пронеслось в уме Париса, и он уже мысленно простился с жизнью, как вдруг услышал голос:

— К алтарю!

Даже не подумав зачем, Парис бросился к жертвеннику и схватился за него рукой. В тот же миг занесенный над его головой меч замер. Несмотря на всю свою ярость, Деифоб не мог нарушить древнего правила: обратившийся за убежищем к божеству становился неприкасаемым до тех пор, пока касался алтаря или статуи. На некоторое время пастух был спасен и стал думать, как быть дальше.

Расталкивая зевак, к алтарю двинулись царские телохранители, за которыми шел сам Приам. Вот уже владыка рядом со своим сыном и чемпионом. Хоть он и не видел всего, но понять, что произошло, для него не представляло труда. Теперь он искал выход из ситуации, чтобы свершить правосудие и при этом сохранить честь царской семьи, да еще и не прогневать богов.

— Государь и отец, прикажи своему рабу отказаться от всех почестей и немедленно покинуть город. Иначе я убью его! — потребовал Деифоб!

Парис же в ответ протянул руку к царю и закричал:

— Справедливости!

Этот крик тут же подхватили пастухи и городская чернь, которой Парис понравился своей удалью.

— Отец, выбирай, кто тебе дороже — лучшие люди Трои или этот оборванец! — не унимался Деифоб.

В раздумье Приам принялся теребить бороду. Внезапно женский голос отчетливо произнес:

— А ведь он не раб!

Никто не заметил, как среди мужчин у алтаря оказалась хрупкая черноволосая красавица. Именно она и сказала эти слова. Причем сказала вроде бы тихо, не повышая голоса, но ее услышали все.

— Кассандра, Кассандра, — зашептали в толпе, а девушка вскинула украшенную роскошным браслетом руку и прикоснулась ко лбу Париса. Ее глаза широко распахнулись, дыхание стало глубоким. Внезапно ее красивое лицо исказила гримаса ужаса, и она отскочила от парня.

— Напрасны были сегодняшние поминальные игры, отец мой! Два десятилетия назад твой сын уцелел, и теперь стоит перед тобой, — произнесла она. — Вот он, факел, который погубит наш город, — рука пророчицы ткнула в грудь Париса.

Такого не ожидал никто. Толпа замерла в молчании, а Приам сделал шаг вперед, внимательно всматриваясь в лицо пастуха.

— Кто ты? — требовательно спросил царь.

— Я Парис Александр, пастух с северного склона Иды.

Тишину разорвал далекий крик:

— Слова! Слова!

Через толпу к алтарю пробивался старый пастух, которого Парис всю жизнь привык считать отцом.

По царскому знаку его пропустили к владыке и, упав на колени, пастух сказал:

— Прости меня, Приам Лаомедонтид, илионский владыка. Ты уже, наверное, и не помнишь меня, но это я отнес твоего несчастного ребенка на съедение зверям. Прости царь, я тогда не выполнил твой приказ! Как и было сказано, я оставил младенца на горе, но спустя три дня пришел, чтобы похоронить его кости. Однако ребенок был жив. Дикая медведица нашла его и кормила, как своего детеныша. Увидев такое чудо, я решил воспитать ребенка, как своего сына. Мальчик ничего не знал!

— Видно, такова воля богов! Мой сын вернулся и отныне займет свое законное место рядом со мной! — объявил Приам. Это решение было с восторгом поддержано растроганной толпой, и никто не услышал, как Кассандра заявила:

— Отец, он принесет беду. Прикажи его казнить!

Однако Приам, обнявший Париса, уже не слушал дочь. Он поспешил отвести вновь обретенного сына во дворец, где уже ждала извещенная о чуде мать Париса, царица Гекуба и ее дети.

В знак своей радости Приам устроил богатый пир для всего города. Сотни быков и овец были заколоты и зажарены с пряными травами, десятки пифосов вина из дворцовых кладовых были опустошены на радость троянцев. Знатные горожане были приглашены во дворец, простые — пировали на улицах и площадях, где были наскоро сколочены столы и расставлены угощения. До поздней ночи гуляли люди, славя своего царя и его сына.

Герой праздника был усажен по правую руку от царя на почетное место, которое раньше принадлежало Гектору. Однако если кто-то ждал, что непобедимый царевич обидится на это, то они просчитались. Опытный не по годам Гектор лишь усмехнулся: мол, с меня не убудет. В конце концов, он старший сын и наследник государя, а еще он лучший воин Трои и любимец армии, так чего же ему обижаться по мелочам?

Вот и ушел Гектор на некоторое время в тень, чтобы не затмевать Париса. Тому же пришлось добрый десяток раз рассказывать историю своей короткой жизни и в ответ выслушивать о терзаниях своей безутешной матери. В результате бывший пастух так устал, что воспользовался первой же возможностью улизнуть из-под опеки своих родителей. Поэтому когда его позвал за собой какой-то паренек, Парис не раздумывая пошел за ним.

— Мне показалось, что тебя надо спасать от родительской любви! — улыбнулся он, уведя Париса в неприметный коридор, а затем по лестнице проведя на закрытую галерею, опоясывающую под потолком весь зал. Отсюда можно было рассмотреть всех пирующих, оставаясь при этом незамеченным.

— Я часто тут прячусь во время торжеств, — улыбнулся он. — Возьму внизу какой-нибудь еды, винца и тихонько сюда. Все как на ладони, а меня никто не замечает. Никто не будет ворчать, что детям не место среди воинов, никто не отберет вино. Удобно.

Наконец-то Парис рассмотрел говорившего. Тот, большеглазый и худой, был опрятно и добротно одет, на поясе носил оправленный в серебро нож и явно был своим человеком во дворце. При этом он достиг того возраста, когда уже и не ребенок, но еще и не юноша.