Усмешка Люцифера - Корецкий Данил Аркадьевич - Страница 52

Но первым сдался замок. Высверлив крепеж, Студент с помощью пинцета и отвертки сдвинул его в сторону, вывел ригель из паза на другой раме. Краем глаза глянул на часы: без десяти минут три. Да, провозился достаточно, но время еще осталось. Успевает. Рама беззвучно отъехала в сторону.

Студент протянул руку… и застыл на месте. Луч фонаря выхватил из темноты изъеденное морщинами лицо землистого цвета, отразился в узких лисьих глазах. В глубине витрины, там, где только что лежали в ряд на обитых бархатом полках царские шапки и короны, сейчас стоял низкий трон-топчан с резной спинкой. На троне, подобрав ноги, сидел древний старик азиатской внешности, мерно покачивая увенчанной шапкой Мономаха головой.

— Ты… Ты кто такой?.. — охрипшим голосом выдавил Студент. — Что тебе надо?

Старик молча разглядывал его, неподвижный, как сфинкс, и только маленькая голова в шапке — влево-вправо. Не фарфоровый старик, не белолицый, а живой, темный и сморщенный, как сушеная груша.

— Ты китаец, что ли? Тот самый китаец, да? — крикнул потрясенный Студент, но из горла наружу вырвался только свистящий шепот.

Голова замерла на месте и мелко-мелко затряслась. Губы старика раздвинулись в страшной улыбке.

— Почему ты решил, что я китаец, глупец? — послышался скрипучий голос с легким восточным акцентом. Старик смеялся. Сердце Студента провалилось в живот.

— Мои предки и родичи покорили Китай точно так же, как покорили Русь, и Крым, и Сибирь… Я — Узбек-хан, сын Тогрулджая, прямой потомок Чингиз-хана, правитель Золотой орды, хозяин этой шапки! Когда-то, очень давно, во дни моего могущества, я подарил ее одному из ваших великих князей, моему слуге и вассалу. Вскоре его убили, и шапка перешла к следующему князю. И дальше, и дальше, и так она переходила от одного к другому… И все они погибли. Спроси меня, человек: даровала ли она хоть кому-нибудь покой и долгую жизнь — или, наоборот, отнимала? Зачем ты тянешь к ней свои нечистые руки?

— Мне наплевать! — прорычал Студент. Внутри у него все дрожало, но злость была сильнее страха. — Я пришел за этой шапкой и все равно возьму ее!

Дробный фарфоровый смех рассыпался по залу.

— Все так говорят… — проскрипел старик и улыбнулся еще шире.

— Отдай по-хорошему, слышишь!

Студент шагнул вперед. Ему казалось, он только хотел сдернуть шапку с головы Узбек-хана, но вместо этого вдруг ударил его. Причем в его руке каким-то невероятным образом оказался тяжелый нож. Раздался звон… Нет, хруст. Темная кровоточащая полоса перечеркнула лицо старика слева направо, и тут же вверх и вниз побежали, разветвляясь и утолщаясь, черные нити. В одно мгновение они оплели все сухонькое тело Узбек-хана, его вышитый золотом и шелком халат, вышитые ичиги на ногах, даже трон с резной спинкой…

А затем старик рассыпался, как фарфоровая статуэтка, на мелкие части, превратился в пыль. Как беззвучный взрыв. Исчез, будто его и не было. Будто морок сошел, прекратился.

Студент встряхнул головой. Перед ним открытая витрина — все как было. Шапка лежит на подставке, на своем обычном месте, среди других экспонатов. Нетронутые горки стальных опилок блестят на полу, рядом инструмент и сумка. Только непривычный тяжелый запах стоял в воздухе и сердце бухало, как обитый войлоком тяжелый колокол.

…Все, хватит с него. Больше ни о чем не думать, действовать быстро!

Он сунул руку в витрину, взял шапку, хотел сунуть ее в сумку… Вместо этого надел на голову. Думал, что-нибудь такое почувствует. Не почувствовал. Только тяжелая и по размеру маловата. «Ох, тяжела ты, шапка Мономаха! — вспомнил он. — Кто это сказал?»

Дальше. Конечно, никакой копии шапки, даже самой приблизительной, у него при себе не было. Если охранник повелся на его слова, то он просто дурак. Да и какой смысл в копии, если замок взломан и это никак не скроешь?

Он достал из сумки припасенную для этого случая ушанку, которую надевал однажды на «разведку» в Новоазовский краеведческий музей, маскируясь под обычного работягу. Ушанка — чисто для форсу. Чисто стебануться над ментами. Можно обойтись и без этого, но тогда, по мнению Студента, чего-то не будет хватать для красоты и законченности всей картины. А этот штрих придаст краже века особый цимес, и говорить о нем будут на всех зонах и пересылках Союза, да и на воле тоже…

Студент бережно уложил ушанку на подставку, полюбовался. Губы сами собой растянулись в улыбочку. Красота. Просто бомба. Особенно рядом с императорской короной и прочими царскими регалиями… Хотел бы он видеть, как вытянется лицо у того, кто первым обратит внимание на это маленькое несоответствие… Что там у них на табличке написано?

Наклонился, прочел: «Шапка Мономаха, XIV в., Золотая орда. Предположительно дар ордынского правителя Узбек-хана московскому князю Юрию Даниловичу. В XV–XVII вв. — одна из главных государственных регалий, символ царской власти, использовалась при венчании на царство русских государей…».

— …А во второй половине XX века была успешно присвоена легендарным ростовским вором по кличке Студент. И жили они долго и счастливо, — вслух досочинил он надпись на табличке.

Ну вот и свершилось. Пора сваливать отсюда. Он поставил раму на место, кое-как закрепил ее. Сгреб опилки в газету, спрятал в карман, убрал инструменты в сумку. Возвращаться в душный возок он не собирался. Пройдя через весь зал к лестнице, увидел дремлющего за столом под лампой охранника Короедова. Тот сидел, уронив голову на руки, и лицо его было безмятежным, как у ребенка в новогоднюю ночь.

До открытия Оружейной палаты оставалось еще несколько часов. Точнее, четыре часа с четвертью. Студент провел их в комнате электрика. Не в тесной, неуютной электрощитовой, где его мог обнаружить Короедов, а в соседней комнате, с относительным комфортом устроившись на дерматиновой кушетке.

Шапку положил на живот. Водил ногтем по золотым бороздкам филиграни. Пересчитал все камни: точно — сорок три. Выбрал из них самый красивый, самый бездонный — синий сапфир на верхушке, у изножия креста. Даже хотел отковырнуть ножичком, чтобы лучше рассмотреть, почувствовать в ладони его холодную тяжесть. Не решился. Смотрел на него, просто смотрел и тонул. И уснул в конце концов.

Приснился ему старик Узбек-хан в кроличьей ушанке. Злой как черт. Ругался, топал ногами в мягких ичигах. А потом неожиданно быстрым и ловким движением сдернул с его руки перстень. И исчез…

Студент проснулся как от толчка, едва не свалившись с кушетки. За стенкой в электрощитовой что-то гремело и лязгало, будто там демонтировали оборудование. Потом послышался громкий рев Короедова:

— Сука, тварь!!! Сбежал!!! Все равно найду!!!

«Интересно, додумается хотя бы постучать сюда?»

Не додумался. Хлопнула дверь, прозвучали неровные, спотыкающиеся шаги. Все стихло. Студент глянул на свой перстень. Никуда он не делся, плотно сидел на пальце. И оберегал его, как всегда…

Разве что черный камень в пасти льва теперь показался ему тусклым и мертвым после океанической глубины сапфира.

Первых посетители Оружейной палаты запустили в десять утра. Хмурый, с мелким дождиком понедельник не предвещал ничего необычного. Правда, заступивший на утренний пост старлей Голубев заметил, что капитан Короедов, только что отдежуривший ночь, выглядел уставшим и каким-то растрепанным. В последнее время с ним такое уже случалось — говорят, капитан пытается завязать с пьянкой, «ломается», переживает… Да и сегодня нервничал, торопился, видно, не терпелось опохмелиться… К водке привязаться легко, а отвязаться трудно!

Ах да. Еще Короедов предупредил, что в пульте сигнальная лампочка перегорела, от десятой витрины в четвертом зале. И на это тоже никто не обратил особого внимания. Лампочки перегорают постоянно, а сам не поменяешь — пульт-то опломбирован. Придут электрики, все наладят, не беда!

Дежурный уселся на свое рабочее место, положил в стол только что начатую пачку «Севера», развернул воскресный выпуск «Футбола»… Ну а тут и электрик как раз проходил мимо.