Усмешка Люцифера - Корецкий Данил Аркадьевич - Страница 15

— Да, интересно, — ошарашенно молвил Трофимов.

— Надеюсь, с вами такой метаморфозы не произойдет, — Афористов рассыпался необычным для него тоненьким сухим смешком. Иван подумал: а вдруг это не Афористов? Вдруг кто-то на кафедре решил его разыграть?

— Я… ну… Я всегда пожалуйста, помогу, чем смогу… — промямлил он. — Буду рад…

— Вот и замечательно, Иван Родионыч!

Последнюю фразу Афористов произнес уже обычным своим голосом, правда, слегка растягивая слова, будто там, у себя в кабинете, заполнял как раз в это время какой-то формуляр, прижав телефонную трубку к уху плечом.

— До свидания, Сергей Ильич, — сказал Трофимов после еще одной небольшой и неловкой паузы.

— А, конечно! Всех благ! — сразу отозвался Сергей Ильич. — Кстати, секундочку, секундочку… — Он пошелестел какими-то бумагами. — Да, хотелось бы уточнить: так все-таки Арсенальная набережная или лучше Смольная? А, Иван Родионович?

Часть вторая

Пират Дрейк

Глава 1

Каждый хочет богатства

Англия, 1548 год

… — А ну-ка, быстро выйди за дверь! — прикрикнула Нэнси — опытная повитуха, известная не только в Кроундейле, но, может, и во всем Девоншире. — Нечего тебе здесь делать. Иди гуляй, пока не позовут…

Накинув на плечи основательно залатанную куртку, и нахлобучив картуз, Френсис вышел во двор, провожаемый душераздирающим криком матери. Было сыро, холодно и ветрено. Он знал, что когда ему будет позволено вернуться в дом, число его братьев и сестер пополнится еще одним визгливым младенцем, от которого будет вечно вонять нечистотами. Ему было восемь лет, и он был старшим среди еще семерых своих братьев и сестер. Их число неуклонно увеличивалось ежегодно, и юному Френсису казалось, что мать его с кем-то соревнуется в плодовитости. А отец, Эдмунд Дрейк, небогатый сельский священник, каждый раз смотрел на новое пополнение с таким искренним удивлением, словно не понимал, как такое вновь могло произойти, и будто он не имел к этому событию никакого отношения.

Френсис стал подниматься на высокий холм, покрытый розовым ковром вечнозеленого вереска. Сверху хорошо просматривался не только их дом с подворьем, но и весь Кроундейл с редкими прохожими, неторопливо бредущим стадом и стремительно носящимися собаками. Это захолустье наводило на него уныние. Приход был маленьким и бедным, священник еле сводил концы с концами. Иногда отец затевал разговоры о переезде в поисках лучшей жизни, но они так и оставались разговорами.

«Интересно, как выглядит Лондон, — подумал мальчик. — Отец рассказывал, что там тысячи людей, сотни повозок, а вечерами улицы освещают светильники… Это настоящее чудо! Удастся ли когда самому посмотреть или так и буду прозябать в этой деревне? Хоть в Тейвисток перебрались бы!..» Туда отец брал его пару раз, когда ездил за свечами в окружной приход, и этот городишко произвел на Френсиса сильное впечатление. Но он чувствовал, что и Тейвисток не то место, где ему хотелось бы провести всю жизнь.

Френсис замерз и стал спускаться вниз, надеясь, что мать уже разрешилась от бремени и его могут пустить в дом. «Нет, — бормотал он себе под нос, — я никогда не останусь в этом Богом забытом месте. Отец рассказывал, что есть немало славных городов и помимо Лондона — Ливерпуль, Глазго… А еще за морем столько разных стран!.. Я непременно увижу их. Нужно только немного подрасти и уехать отсюда куда подальше…»

Через семь лет, когда в семье Дрейка была уже полная дюжина ребятишек, а они наконец переехали в оживленный портовый Плимут, где жизнь стала постепенно налаживаться, отец спохватился и решил, что время плодить ребятишек закончилось, пора выводить их «в люди». Священник начал со старшего, Френсиса. Благо представилась возможность: Эдмунда навестил старший двоюродный брат — капитан торгового барка «Посейдон» Джером Саймон, который согласился взять юнгой крепкого пятнадцатилетнего юношу, который к тому же показался ему смышленым.

Старенький «Посейдон», скрипя корпусом и хлопая многократно штопанными парусами, все же исправно бороздил Северное, Средиземное и Аравийское моря, перевозя шерсть, табак, корицу, кофе, чай и пряности. Старый моряк не ошибся: Френсис быстро постигал морское дело и к семнадцати годам стал уже помощником капитана. Пятидесятипятилетний Саймон, проведший всю свою жизнь в скитаньях по морям и океанам, своих детей не имел, а потому к юному Дрейку привязался, как к родному.

Однажды в порту Портленда «Посейдон» пришвартовался рядом с галеоном «Русалка» под командованием Джона Ролингса, который являлся родственником Саймону: они были женаты на сестрах. Ролингс пригласил свояка на борт, тот взял с собой Френсиса. Так молодой человек оказался в просторной, отделанной красным деревом и богато обставленной каюте на корме галеона, с большим окном, из которого открывался панорамный вид на море. Ролингс оказался дородным мужчиной с грубым красным лицом и жесткими глазами. Пышные, с сединой бакенбарды переходили в усы, длинные, до плеч, волосы были тщательно вымыты и блестели. Ему было тоже пятьдесят пять, но выглядел он гораздо моложе, чем Саймон, наверное потому, что тщательно следил за собой, да и одет был гораздо богаче. К тому же у Саймона было морщинистое лицо потрепанного жизнью человека, а волосы полностью седые.

За уставленным яствами и изысканными закусками столом хозяин демонстрировал чудеса гостеприимства и доброжелательности, хотя Френсиса что-то в нем настораживало. За этой трапезой Дрейк впервые пил тягучее и сладкое португальское вино, старшие пили выдержанный ямайский ром.

— Тебе давно пора поменять корабль, Джерри, — говорил Ролингс. — «Посейдону» уже лет двадцать, он может в любой момент развалиться…

— Торговля шерстью не приносит достаточных доходов, — ответил Саймон. Он явно неловко себя чувствовал, наверное оттого, что молодой Дрейк мог сравнивать его со свояком и сравнение это было явно не в его пользу.

— Я же не раз предлагал тебе войти в мою флотилию и торговать черным деревом! — воскликнул Джон. — У меня уже шесть кораблей, и дела идут очень неплохо!

— А я отвечал, что мне это занятие не по сердцу…

— Ну и зря! А что думает о нем молодой моряк?

— А что такое «черное дерево»? — поинтересовался Френсис.

— Африканские рабы! Мы забиваем ими свои трюмы и за один рейс можем окупить новый корабль!

Идея Френсису не понравилась, но виду он не подал.

— Честно говоря, я об этом не задумывался, — скромно, как и подобает его возрасту и положению, отозвался он. — К тому же я служу у дядюшки Джерри и делаю то, что он велит.

— Но скоро тебе надо будет начинать собственное дело, — со смехом сказал Ролингс. — Если надумаешь — обращайся ко мне, и я тебе помогу!

«Вряд ли это случится», — подумал Френсис, но вслух поблагодарил нового знакомого.

Они засиделись в гостях допоздна, и опьяневшего Саймона пришлось, как товар, грузить в шлюпку. А утром «Посейдон» ушел в очередной рейс. Одновременно из порта выходила и «Русалка», но дальше их пути разошлись в разные стороны.

Средиземное море, борт барка «Посейдон», 1560 год

…Дверь капитанской каюты была приоткрыта, и Френсис не удосужился постучать, а просто вошел, чтобы доложить о сдаче вахты и сказать, что волнение моря несколько утихает, а ветер весело дует им в паруса. Переступив порог, юноша сразу остановился, напоровшись на холодный колючий взгляд.

— Юноша, — раздраженно проскрипел Саймон. — Ты входишь ко мне так, будто не я капитан, а ты!

Любимец капитана никак не ожидал такой реакции. В каюте было темно. Свет трех свечей бросал неверный призрачный отблеск на лицо Саймона. На столе был развернут какой-то свиток, а сверху лежали морщинистые руки дядюшки Джерри, препятствуя увидеть то, что на нем изображено.

— Простите, сэр! — Френсис сделал шаг назад. — Дверь была приоткрыта, и я подумал, что вы отдыхаете… Не хотел вас тревожить… Еще раз простите!..