Волчица лунного князя (СИ) - Замосковная Анна - Страница 87

Ворота в высокой стене вокруг источников гостеприимно распахнуты, погорельцы устраиваются под навесами у крупных бассейнов, отмываются от гари и пепла. Некоторые поскуливают.

— Всем замереть, — рокочет Ариан.

Все застывают. От Ариана щупальцами раскидывается серебристый, в контраст небесному алому свету, туман и окутывает оборотней. Те застывают со странным выражением лица, как недавно мои женихи, и, наверное, я, а потом начинают дышать, словно только что вынырнули из омута.

Интересно, Ариан только лёгкие почистил, или кровь тоже смог? Но спрашивать об этом в окутавшем нас почтительном молчании просто немыслимо: сам князь идёт, и оборотни, шумно с наслаждением дыша, расстилаются перед ним в поклонах.

Кланяются погорельцы, гости курорта выбираются из многоквартирных домов и отдельных домиков, расстилаются вдоль дороги. Холодное сияние Ариана будто покрывает всё вокруг изморозью, отвоёвывая пространство у мстительной красноты небесного светила.

И какое блаженство из кровавого света нырнуть в простое жёлтое освещение нашего домика, в подавляющий запах дыма тягуче-сладкий аромат привядших цветов.

На разложенном журнальном столе — тарелки с костями и вчерашним мясом, бокалы и бутылки. Но всё это словно принадлежит другой жизни.

Диван принимает меня в мягкие объятия. Я дую на пылающие руки, при свете внимательнее оглядывая покраснения: в принципе, ничего страшного.

— Можете садиться. — Ариан проплывает мимо и скрывается в кухоньке. Чем-то звякает, щёлкает.

Валятся на сидение напротив Пьер и Ламонт, а Вася — к моим ногам. Дьаар, щурясь, следит за сиянием в кухне. Катя пристраивается на краешек моего дивана, но когда на нас надвигается сверкающий Ариан, она, ойкнув, сползает на пол и прячется за Васю.

В сиянии не сразу видно, что в руках Ариана аптечка. Он усаживается рядом со мной. Так странно наблюдать, как светящиеся пальцы перебирают лекарства, обхватывают баллончик с обезболивающим спреем.

Холодящие капельки лекарства, шипя на вылете, покрывают мою кожу, гасят пожар жжения. Хорошо-то как! Ариан заливает меня обезболивающим. Остальные просто смотрят, в глазах отражается его позеленённый их зрачками свет.

От дружеской атмосферы предыдущего вечера не осталось и следа. Может, они не опомнились после пожара, возможно, их смущает то, что арестован один из вожаков. Но скорее всего, их почтение к князю так велико, что расслабиться рядом с ним невозмонжо. Понятно, почему Ариан предпочитает общаться от лица лунного воина.

Он ставит баллончик на стол, и звук получается неестественно звонким, подчёркивает гнетущую тишину.

— Я вернусь, когда надо будет доставить жрицу на суд. Пистолет в кухне не трогать. Приведите себя в порядок. За жрицу отвечаете головой.

Сияющий и неприступный, Ариан выходит из комнаты, и едва закрывается дверь, все слаженно выдыхают.

— Какой он ослепительный, — сочувственно глядя на меня, шепчет Катя. — И жуткий.

— Вблизи намного тяжелее его силу переносить. — Дьаар шагает к кухне. — Я буду вино, кто ещё?

— Вам не надо подлечиться? — Киваю на спрей.

Ламонт нежно мне улыбается:

— Тебе нужнее. Хоть ожоги и плохо затягиваются, но всё равно быстрее и безболезненнее, чем у людей.

— А почему плохо?

— Огонь противен нашей сути. — Вася с присущей ему жизнерадостностью зарывается во вчерашнее мясо, выискивая кусок помягче. — Поэтому ожоги заживают дольше, чем раны. Так же и солнечные не любят холод, а мы его отлично переносим.

Он вгрызается в ножку индейки.

Позвякивая бокалами, Дьаар усаживается перед столом, протягивает отягчённые стеклянными каплями руки:

— Разбирайте, не стесняйтесь.

Катя, со священным трепетом оглядев место Ариана на диване, мотает головой, будто запрещая себе даже думать туда садиться. И тогда на место Ариана перебираюсь я. Нечего зря диванной площади пропадать.

Расслабление приходит только со вторым бокалом. На бледном лице Дьаара вспыхивает румянец, Катя улыбается. Ламонт внимательно смотрит на баллончик с обезболивающим, будто пытается найти в нём ответы на все вопросы. И лишь Пьер мрачно цедит почти чёрную жидкость.

От смутных догадок о мотивах Лутгарда так тошно, что разум их вытесняет: не хочу думать об этом, не сейчас. Да и знать не хочу, если честно, но никто ведь не спросит, придётся узнать.

Дверь практически слетает с петель, и в гостиную вваливаются мальчишки и девчонки.

— Вася! Дядя Вася! — верещат они и, отпихнув Катю, наваливаются на жующего Васю всем скопом, виляют отросшими хвостами. — Самый лучший дядя Вася.

— А ну брысь… — ворчит он, улыбаясь из кучи тел и размахивая костью.

— Мы же не кошки, — смеётся кто-то из детей.

— Поесть дайте…

— Поиграй, поиграй с нами…

Они кучей-малой откатываются от стола, вваливаются в вазы и банки. Вода и цветы летят в разные стороны, мелькают хвосты, куча весело порыкивает, обрастает шерстью и хохочет.

Катя с блюдом стейков и бутылкой вина взвивается на диван и, попивая из горла, следит за эпичным сражением спасённых со спасителем.

— Ой, только не щекочите, — вопит из мохнатой кучи Вася.

— Щекочите-щекочите, — подбадривает Катя и откусывает от стейка. Заметив мой пристальный взгляд, протягивает кусок. — Ты ешь, не переживай, князь со всем разберётся.

В дверь заглядывают пятеро бледных мужчин с блюдами, полными дымящихся стейков. Кланяясь, они подходят к сидящему на полу Дьаару и выставляют блюда перед ним.

— Благодарим за спасение наших жён и детей, да будут лапы твои быстры, глаз зорок, да не иссякнет твоя сила до последнего вздоха, отмеренного судьбой.

— И вам долгих лет жизни. — Дьаар слегка склоняет голову. — Старший должен быть старшим даже в гостях.

Сопящие и урчащие волчата прокатываются по ещё нетронутым цветам вдоль стены.

— На лужайке удобнее, — советует Катя и машет стейком в сторону двери, куда уже отступают отблагодарившие Дьаара мужчины.

Призыв не срабатывает, и тогда Катя кивает на блюда:

— Дьаар, поделишься?

— Да, — усмехается он, и в глазах появляются весёлые искорки.

Катя перескакивает через стол, хватает стейк и закидывает в кучу-малу из обратившегося в волка Васи и детей.

— Сюда, мои сладкие, сюда мои волчики, — подхватив блюдо и пятясь к двери, она потряхивает ещё одним куском.

Расправившись с брошенной добычей, волчата, сверкая глазами и скалясь, окончательно разматываются из кучи и вместе с помятым Васей идут за ней, перепрыгивают через стол.

— За мной! — размахивая блюдом, Катя вылетает на озарённую алым светом улицу, сбивает там кого-то охающего и ахающего.

Орава зверят выскакивает за дверь. Там кто-то взвизгивает, что-то разбивается.

— Надеюсь, она не пострадала. — Ламонт перегибается через подлокотник и пытается разглядеть происходящее на улице.

— Так проверь, — Дьаар прихватывает кусок посочнее. — Она же твоя будущая родственница.

— Гирдх не может её догнать, а Катя ему не поддастся, так что наша родственность под большим вопросом. — Он зевает, запрокидывает голову. — Ну и пробуждение выдалось.

У них восхитительное чувство такта: ни единого вопроса о произошедшем.

Катя возвращается с пустым блюдом и прикрывает дверь.

— Там благодарные собираются, готовьтесь.

Благодарящие мужчины являются с мисками еды, бусами из камней и костей. Если еду они могли добыть, — скотины много выжило, — то бусы с себя, что ли, сняли?

Понеслись благодарности:

— За жену, сына, дочь, отца, мать, брата, сестру…

Было десятка три благодарящих, но в маленькой гостиной от них, входящих маленькими группами, и их даров стало тесно и слишком сильно запахло мясом. Все женихи кого-то спасли. А долю смелого лунного воина сдают мне, чтобы передала.

Один мужчина приводит знакомую беременную, они кланяются залившемуся румянцем Пьеру.

— Я был на охоте и не мог защитить свою семью, и я счастлив, что старшие были здесь. За жену, нерождённое дитя и мать мою прими дар, — мужчина протягивает миску со шматом дымящегося мяса и охотничьим ножом.