Жил-был мальчик (СИ) - "SаDesa" - Страница 6

Я готов оплатить Жнецовым дезинсекцию и, конкретно Владу, моральный ущерб.

Слышу шаги на лестнице и, вместо того чтобы сделать вид, что все лучше не бывает, так и остаюсь в своей позе неправильного, скрюченного эмбриона.

Слышу шаги, которые замирают где-то в коридоре. Наверняка столкнулся с кем-то и треплется. Только что-то слишком долго треплется. Спина затекает, а мои надуманные страдашки заканчиваются. Хмурюсь и уже собираюсь отправиться на поиски своей пиздливой собственности, как сталкиваемся в дверях.

И Жнецов с широкой улыбкой и висящем на плече полотенцем заталкивает меня назад, щелкая дверной ручкой.

Его волосы беспорядочно торчат, а футболка, кое-где мокрая, пристает к телу. Белая, без всяких рисунков, обтягивающая и задирающаяся вверх из-за широкой резинки на его спортивных штанах. Отрыл где-то тапочки, и, кажется, шампунь у него везде один и тот же. И он выглядит просто до безобразия счастливым. Глаза горят, а улыбка такая, что скулы вот-вот треснут. Ни следа от того Жнецова, что хрипловатым низким голосом с ужимкой садиста рассказывал сказочки.

– Куда собрался?

Хватает меня за низ футболки и тащит ближе. Сопротивляться не хочется от слова «совсем», и поэтому спустя секунду я уже держусь за его плечи и носом касаюсь подбородка.

– Тебя искать.

– И как? Нашел?

– Вроде да.

– Так вроде или нашел?

Тянусь выше, привставая на носки и не торопясь касаюсь своими губами его. Раз – и назад, как и не было. Ощущение прикосновения только остается и мятный привкус зубной пасты.

– Еще не разобрался.

Тогда он обхватывает меня поперек торса, сжимает и протаскивает по своему телу. И ладони, до этого совершено невинно лежащие на его плечах, перетекают выше, зарываются в мокрые волосы и, поглаживая, опускаются на его шею.

– А теперь?

– Все еще не…

– Не? А если…

Если что? Если ты поцелуешь меня?

Не дожидаюсь, пока это сделает он, и, закрыв глаза, тянусь сам. Куда с большим энтузиазмом, чем в прошлый раз. Словно мы целую вечность не целовались. Ладно, минимум – две вечности.

Напирает, оттесняя от двери. Напирает, удерживая рядом, и кажется, что сейчас съест меня.

Начинает с нижней губы, а после явно собирается откусить мой язык.

Пусть, я не очень против.

Целует нагло, голодно и ладонью поймав мой затылок. Не позволяет ни отвернуться, ни даже отстраниться для того, чтобы подышать.

И маленькие яркие звездочки в темноте под веками вспыхивают подозрительно быстро.

– Ты дверь закрыл? – поддавшись черт знает откуда выглянувшей паранойе, шепчу прямо в его рот, пытаясь совместить это с короткими частыми поцелуями.

Уголок рта, верхние зубы, даже подбородок…

– Закрыл.

– И проверил?

Еще немного – и я попросту потеряю равновесие, натолкнувшись на кровать.

– Проверил…

Один шаг.

– А если кто-то… – упорно не желаю сдаваться, даже когда склоняется ниже, чтобы прикусить мой подбородок и проложить влажную дорожку вниз по шее.

– Нет.

– А если все-таки…

– Тоже нет.

Перехватывает меня за предплечье, тащит за собой и усаживает на матрац. После подхватывает под коленями и, легонько толкнув в грудь, укладывает на покрывало. Спешно отползаю назад, пока локти не упираются в подушку.

– И они же все знают…

Жнецов, уже было взявшийся за свою футболку и потянувший ее вверх, останавливается. Смотрит на меня, скептично вскинув бровь, и, вместо того чтобы рухнуть сверху, как собирался, присаживается с краю.

– Да, знают.

– И это как-то стремно, – пытаюсь подытожить, но Влад смотрит так, что, кажется, еще немного – и у меня волосы задымятся от количества излучаемого скепсиса.

– Стремно – это не заниматься сексом. И что за «стремно»? В общаге тебе не стремно, а здесь – стремно?

– Конечно, нет!

– Тогда закрой свой прекрасный ротик и не мешай мне тобой наслаждаться.

Вот. Опять. То самое. Не мешай, Кирилл. Я все сделаю сам. Так, что нам обоим понравится.

Все то дерьмо, что крутилось в моей голове, всплывает на поверхность снова. Да еще и ладно бы оно одно… Про остальных я невольно вспоминаю тоже и, не особо осознавая, что делаю, погруженный в свои мысли, отталкиваю его потянувшиеся к моей коленке пальцы.

– Ой. – Гляжу виновато и словно только что проснувшись. Не понимая, как это только что произошло. – Прости. Я задумался.

– И мне заранее страшно спрашивать, о чем. – Забирается с ногами на жалобно скрипнувшую кровать, складывает их по-турецки и сжимает оголившуюся лодыжку правой, пальцами. Выглядит терпеливым настолько, насколько может быть вообще. – Выкладывай, любитель разводить драмы.

– И вовсе я не…

– Кирилл.

– Окей, ладно. Я снова грузанулся. Да.

– Может, уже пора перестать страдать ерундой? Мы же договаривались: если тебе что-то не нравится, ты открываешь рот и говоришь об этом.

– Ну, я его и открыл. Около двери.

Отмахивается и прикусывает губу. Ухмылку-то удалось спрятать, а вот сверкнувшее в глазах веселье – нет. Жнецов, Жнецов.

– Это не в счет. Я соскучился.

– Ну конечно.

– Не съезжай с темы. Что за новое дерьмо поселилось в твоей головенке?

Хорошо. Замечательно. Я смогу.

Давай, Кирилл, покажи, насколько ты взрослый. Выскажись уже и забудь про это. Давай-давай, мешок с костями и тонной сомнений. Он твой парень, он тебя любит, он тебя слышит…

– Тот вопрос. Про то, сколько их у тебя…

Терпеливая улыбка превращается в оскал, а взгляд Влада медленно перемещается на потолок. Секунды проходят всего, а он выглядит уже откровенно злым.

– Я ему башку оторву, – обещает в пустоту, да так, что я только по нескольким слогам улавливаю смысл. Произносит слишком тихо.

– Да ты, вообще-то, уже ответил. И весьма нехило. За что ты с ним так?

Оп, а вот и та самая тема, которую, в свою очередь, он не хочет обсуждать. Бывшие? Да пожалуйста – колупайся, сколько хочешь, но вот это… Это он не желает поднимать вообще. Почему?

– Мы будем обсуждать комплексы твоего ранимого дружка или о нас поговорим?

Вздыхаю и покорно опускаю голову. Тут он прав. На «нас» времени почти нет, а проблемы его взаимоотношений с моими друзьями вполне можно обсудить и в Вотсе. Или по телефону. Или как-нибудь еще. И, кстати, наверное, стоит спросить, почему имени моего дружка он никогда упорно не называет. Словно забывает его и все.

– Так много их было?

– Я же сказал: больше, чем присутствующих здесь. Больше шести, если тебе угодно.

– А я вхожу в эти «больше шести»?

– Нет, не входишь. И если ты сейчас спросишь, в чем ты хуже других, я клянусь: отправлю баиньки, выставив челюсть. А после, страшно виноватый, буду кормить тебя орехами. Грецкими и в скорлупе. Мы поняли друг друга?

Рвущийся из глотки смех удается сдержать, только закусив ворот футболки. Да и то от глуповатого похрюкивания это не спасло. Но Влад так мило злится, что, кажется, еще немножко – и моя надуманная, невесть на кого направленная обидка растает и вытечет через нос. И вот это уже будет пипец как не смешно.

– Можно я все-таки рискну?

– Не можно. Твой странный дружок в одном был прав: я их не помню. Никого из них. А тебя я знаю до последнего шрама и скола на левой нижней семерке. До крайнего идиотского комплекса и привычки вечно что-то выдумывать. Я тебя знаю, потому что люблю, и не могу сравнивать с кем-то. Равно как и думать, что раньше было лучше. Хотя бы в чем-то. Не было – и точка. Вздумаешь сомневаться, я возьму маркер и нарисую ее на твоем лбу, – договаривает и вдруг становится опасно задумчивым. Размышляет о чем-то, приподняв бровь, и перебирается на «мою» часть кровати. Опирается на спинку, свешивается влево, к простому с одним только выдвижным ящиком столу, и едва не валится на меня сверху, пока шарится в нем.

Я, впрочем, впечатленный его речью, не очень-то и против. Скорее, даже наоборот. Обнимаю поперек торса. Пользуясь возможностью, соскальзываю ниже и укладываюсь на подушку дожидаться, пока он закончит.