Ракеты и люди - Черток Борис Евсеевич - Страница 29

Исаев уже успел установить контакт с дивизионной разведкой и «смершем». Командование дивизии выставило охрану ко всем видимым входам в подземный завод и к концентрационному лагерю смерти «Дора». Бургомистр обещал к утру собрать, если найдет, немцев, работавших на заводе, для встречи с нами.

Пока мы плутали по городу, обнаружили, что на улицах еще носятся на бешенной скорости американские военные «джипы» с явно подвыпившими неграми, у которых на широких ремнях болтались кобуры с тяжелыми пистолетами. Американские солдаты за два месяца пребывания в Нордхаузене завели здесь немало подружек. Несмотря на приказы о размежевании зон оккупации отказаться от очередной встречи нелегко, а наш патруль получил строгое указание: «Никаких конфликтов с военнослужащими союзных армий, пока не будет установлена пограничная охрана».

Полночи проговорили с Исаевым о впечатлениях и приключениях, тем более, что, несмотря на усталость, чувствовали мы себя на этой разоренной темной вилле, спрятанной посреди таинственного загустевшего сада, очень неуютно.

Утром выяснилось, что к нам после призыва местной власти набралась целая очередь желающих предложить услуги.

Мы начали с советского офицера, который представился: «Шмаргун, бывший военнопленный, освобожден из лагеря американцами». По его заявлению, он был старшим лейтенантом, политруком, попал в плен в 1944 году и был направлен после всяких пересылок через Бухенвальд в лагерь «Дора». Вид у него, экипированного в форму американского солдата, был отнюдь не лагерного доходяги. Стандартный вопрос: «Почему остались живы?» — «Потому, что перед приходом американцев было очень много работы — приказано было убрать и сжечь более 200 трупов, доставленных с завода в лагерь. Мы были нужны еще живые для этой работы. Но сжечь всех не успели. Около сотни тел еще лежало неубранными, когда ворвались американцы. Немцы разбежались. Нас откормили, переодели. Я и еще несколько доходяг отказались уходить с американцами и решили ждать своих.

Теперь могу быть проводником по лагерю и знаю нескольких немцев, которые работали на заводе и не ушли. Согласны помогать в расследовании всего, что тут творилось. Могу быть на связи с «той стороной». Среди американских офицеров много хороших ребят. В городе много и русских девушек, они были домашними работницами или работали на фермах. Хорошо знают язык, пока их еще не отправили в репатриацию, можно набрать переводчиц. Я знаю места, в которых эсэсовцы прятали самую секретную аппаратуру Фау-2, и американцы их не нашли. Мы, заключенные, много знали».

Такой помощник сразу располагал к себе, но все наше предыдущее воспитание требовало бдительности: «А не американский ли это агент?».

Мы с Исаевым решили: если наш «смерш» его не трогает, то в интересах дела (к черту бдительность!) пусть работает и помогает нам. В конце концов мы приехали сюда за секретами, а сами секретов не привозили.

Начали с осмотра страшного лагеря смерти «Дора». Здесь американцы уже навели порядок: все мертвые были захоронены. Оставшихся в живых лечили, кормили и доходяг поставили на ноги. Теперь уже наши военные особых частей готовили лагерь к заселению опять же русскими, бывшими в плену или угнанными в Германию, для сортировки и последующей репатриации.

Шмаргун повел нас в дальний барак, где в темном углу, разбросав кучу тряпья, торжественно показал на большой обернутый одеялами шарообразный предмет. Вытащили, положили на ближайшую койку, развернули многослойную упаковку из одеял, и я обомлел: это была гиростабилизированная платформа, которую я в первый раз увидел в Берлине на заводе «Крейзельгерет». Тогда мне пояснял ее устройство тоже первый раз ее увидевший «цивильный» полковник Виктор Кузнецов.

Как гироплатформа, еще не ставшая штатным прибором Фау-2, попала в этот барак смертников? Шмаргун толком объяснить не мог, сказал только со слов других, что когда вся охрана лагеря разбегалась, какие-то немцы не из охраны и не из персонала Миттельверка притащили красивый ящик в барак, забросали всяким тряпьем и быстро убежали. А уже когда пришли американцы, то оставшиеся в живых заключенные, обнаружив ящик, вскрыли его и кто-то из них сказал, что это очень секретно. Решили спрятать для русских, когда придут. Ящик использовали для упаковки всяких своих вещей, которыми начали обзаводиться после освобождения, а узнав, что Шмаргун остается ждать русских, ему раскрыли тайну и все упаковали в грязные одеяла — так у американцев, по их мнению, будет меньше подозрений.

Как видим, операция прошла блестяще. Теперь на меня и Исаева легла ответственность за эту бесценную находку. Снова завернули в одеяла: другой тары не было, и отвезли в штаб дивизии, а там попросили хранить, пока мы не заберем ее в Москву.

Спустя примерно полгода за обладание этой гироплатформой развернулась борьба, которая привела к первой трещине в отношениях между ставшими мне вскоре друзьями Виктором Кузнецовым и Николаем Пилюгиным. Но об этом ниже.

После короткого осмотра страшного лагеря «Дора» мы поспешили на обследование самого Миттельверка.

Должен честно признаться, что мы спешили уйти из лагеря не потому, что уже совсем не было времени. Ужасы, о которых нам начали рассказывать Шмаргун и откуда-то пришедшие живые свидетели, настолько не вязались с сиянием жаркого июльского дня и нашим настроем страстных охотников, дорвавшихся, наконец, до настоящей добычи, что непроизвольно появилось желание сбросить с себя это наваждение. Нам показали площадку, где лежали трупы до подачи в крематорий, куда выгребали пепел. Теперь никаких следов пепла уже нигде не было. При американцах здесь уже поработала комиссия, фиксировавшая злодеяния и военные преступления. Лагерь превращался на наших глазах в общежитие для перемещенных лиц. Но не видимый нами пепел начинал стучать и в сердце, и в висках.

Перед входом на «Миттельверк» нас уже ждала группа немцев, которые объявились в результате действий службы бургомистра. От группы отделился молодой немец, сухощавый, с тонкими четкими чертами лица. Он смело подошел, представился: «Инженер Розенплентер из Пенемюнде». Объяснил, что эвакуировался из Пенемюнде вместе со всеми сюда, в Нордхаузен, а потом их расселили недалеко отсюда в Бляйхероде. Там же первое время жили фон Браун и Дорнбергер, которых он лично знает. Они уехали из Бляйхероде дальше на Запад.

До прихода русских американцы переправили почти всех специалистов в города Ворбис и Витценхаузен. Он и еще несколько десятков специалистов отказались от переезда, а американские офицеры, сверившись со своими списками, и не настаивали. Но некоторых сопротивлявшихся брали, не считаясь с желанием.

Розенплентер все это говорил быстро, очень волнуясь. Шмаргун не успевал переводить. Кто-то доехал до лагеря и оттуда привез русскую девушку, которая переводила быстрее, чем говорили немцы. Эта переводчица всех очаровала. Ее звали Ляля. С этого дня мы объявили ее нашей штатной переводчицей-секретарем, а потом оформили ее статус у военных властей. Розенплентер сам предложил свои услуги по ознакомлению с техникой Фау-2. Но «Миттельверка» он не знал и рекомендовал другого пенемюндовца, часто бывавшего на «Миттельверке» с контрольными задачами. Но, предупредил Розенплентер, к тем зверствам, которые здесь творились, они никакого отношения не имели.

На первый осмотр легендарного подземного ракетного завода «Миттельверк» мы затратили почти два дня.

Миттельверк дословно переводится «средний завод» или «завод, находящийся посередине». Он действительно находился в середине Германии. Строительство этого завода шло под шифром «Миттельбау» — «Средняя стройка». Оно началось в 1942 году, еще до удачных стартов ракет Фау-2 (или А-4). Не потребовалось сильно углубляться в землю. Строители удачно использовали естественный рельеф.

Лесистый холм, который местная география гордо именует «гора Кокштайн», возвышается в четырех километрах от Нордхаузена почти на 150 метров над окружающей местностью. Известковые породы, составляющие начинку этой горы, легко поддавались проходке. В горе по диаметру основания были прорублены четыре сквозные штольни, каждая длиной по три с лишним километра. Все четыре штольни соединялись 44 поперечными штреками. Каждая штольня была отдельным сборочным производством.