Венец творения (СИ) - "chate" - Страница 1

========== Я - это я ==========

Говорят, от гениальности до безумия один шаг. Мой отец был гением. Мой отец был безумцем. Вернее, мой отец был сумасшедшим ученым, отдавшим науке все, что у него было, даже своего сына, то есть меня. Родился я от суррогатного омеги, подписавшего с отцом договор и отдавшего меня в возрасте трех месяцев, как и было оговорено. При рождении мне не смогли точно установить половую принадлежность, и в метрике я значился как бета, но со знаком вопроса. Так нередко бывало в небольших городах, где медицина была не на высшем уровне, так что беспокоиться было не о чем. Более точно половую принадлежность определяли в двенадцать лет, после всестороннего медосмотра, вот после него, не без помощи денег отца, как я теперь понимаю, мне присвоили статус «альфа». Поначалу я, естественно, ни о чем не догадывался. Рос с отцом, жутко завидуя тем детям, у которых был папа, поскольку папы всегда ласкали своих сыновей и баловали их, тогда как я жил строго по расписанию с кучей ограничений. Потом перестал завидовать, привык. Отец был строг и не терпел капризов, наказывая за них поркой или лишением ужина. Кроме того, мне почти каждый день утром приходилось выпивать какую-то гадость, иногда кислую, иногда горькую, мутную или прозрачную, а иногда он колол мне что-то, говоря, что это для моей пользы, так я стану сильнее и умнее. Я действительно был одним из первых учеников в школе, а кроме того, занимался в секции плаванья, восточных единоборств и в стрелковом клубе. Вообще-то, в стрелковый клуб принимали молодых альф с четырнадцати лет, бет с шестнадцати, а омег вообще не принимали, но отец, не знаю уж какими правдами и неправдами, умудрился отправить меня туда в двенадцать. При этом все мои тренеры пророчили мне большое будущее, надумай я заняться именно их видом спорта, но отец настаивал на всестороннем развитии, так что вскоре к спорту добавилось рисование и музыка. К счастью, художник из меня не вышел, так что промучившись год, я был избавлен от хождения в художественную школу, а вот от музыкалки отвертеться не получилось, благо выбрал отец для меня курс классической гитары, посчитав это более подходящим занятием для альфы. В четырнадцать лет я получил статус «действительного члена общества» с соответствующими документами, и отец очень этим гордился. Хотя я не особо понимал, чем тут можно гордиться? Все альфы получали паспорт гражданина в четырнадцать лет, беты в шестнадцать, а омеги в двадцать один, если не выскакивали замуж с разрешения родителей, но не ранее восемнадцати лет. И только через полтора года, когда отец погиб во время землетрясения, а я, разбирая дома бумаги, наткнулся на его дневник в потайном отделении стола, мне стало все понятно.

Собственно, наш дом не пострадал во время землетрясения, очень уж добротно он был построен, и останься он дома, моя жизнь вполне могла сложиться по другому, но… Судьба распорядилась по-своему. Именно в этот день отцу что-то понадобилось в городе. Он находился в аптеке, когда город сотрясли мощные толчки, и не успел выйти. Вместе с ним под бетонными плитами оказались погребены еще трое, но кому от этого легче… Я в это время находился в школе. Когда все началось, нас, школьников и преподавателей, эвакуировали за город, разослав оповещение всем родителям, и вернули в город только к вечеру, когда стало ясно, что повторных толчков не ожидается. Я понял, что с отцом что-то случилось, когда он даже к утру не вернулся домой. Я несколько раз звонил в больницу, надеясь, что он там, но приемные были переполнены пострадавшими, так что ничего внятного мне там не сказали. Только через два дня полицейские сообщили мне о найденном теле с документами моего отца, и я поехал с ними на опознание. Опознал, хотя это и было очень сложно. Получил сочувствующие хлопки по плечам от полицейских и призыв: «держись, ведь ты же альфа!», подписал документы и поехал домой, еще не до конца осознавая, что жизнь моя круто изменится с этой минуты. Три дня я находился словно бы в прострации. Ходил в школу, что-то отвечал, когда спрашивали, ел, пил, спал, и только когда наткнулся на кухне на пакет с какими-то травками, что по утрам заваривал мне отец, и рассыпал его, нечаянно зацепив, вдруг понял: он не войдет сейчас на кухню и не отругает меня за небрежность. Осознание того, что я остался один, больно ударило по нервам. Жутко захотелось плакать, но слез не было. Совсем. Была только странная тоска в душе, от которой хотелось завыть, оповещая весь мир о своем горе. Благодаря своему статусу альфы мне не грозила отправка в интернат, поскольку я уже был совершеннолетним. По инерции я еще продолжал ходить в школу и на все занятия, на которые записывал меня в свое время отец, но постепенно все кроме плаванья и учебы отсеялось. Аттестат об образовании мне нужен был в любом случае, а плаванье… вода умиротворяла меня, а необходимость совершать однообразные действия и не думать о чем-либо – помогали не сойти с ума. Я плавал от бортика к бортику, изредка прислушиваясь к требованиям тренера, и чувствовал себя живым, а потому вдвое увеличил время занятий, благо в деньгах мы никогда не нуждались, и приползал домой таким уставшим, что только и мог упасть лицом в подушку и вырубиться.

Через пару месяцев после гибели отца я, наконец, решил перебрать бумаги в его кабинете. До этого времени я даже не помышлял о том, чтобы зайти в его комнату или кабинет, словно он все еще был рядом и мог отругать за нарушение этого запрета, а тут… Встал рано утром, пошел готовить себе завтрак, прошел мимо двери в кабинет и… Очнулся, уже дергая ручку на себя. Его кабинет всегда казался мне мрачным местом, и тот день не стал исключением. Перво-наперво, я раздвинул гардины и распахнул окно, позволяя свежему весеннему ветру ворваться в царство тьмы и тлена. Потом оглядел книги и брошюры, стоявшие на книжных полках. Все они касались химии и биологии, так что их я трогать не стал. Стряхнув пыль с кресла, я присел на него и занялся столом. Много бумаг было исписано рукой отца. В некоторых были какие-то формулы, рецепты и записи, некоторые страницы оказались зашифрованными, их я откладывал в сторону, не зная, что делать, поскольку прочесть их было нереально. Складывая все по стопкам, я добрался до нижнего ящика, оказавшегося пустым. При этом я заметил, что выдвигался ящик с трудом, словно ему что-то мешало. Недолго думая, я встал на колени, полностью вынул ящик из стола и залез туда рукой, но ничего не нашел, зато на обороте того самого ящика обнаружился своеобразный карман, в котором и находилась тетрадь-дневник. Приладив ящик на место, я прихватил дневник и отправился на кухню. Поначалу мне было немного страшно открывать его, но любопытство победило. Допив чай, я перевернул обложку, открывая первую страницу, и замер, потрясенно вчитываясь в первую фразу на титульном листе:

«Свершилось! Я нашел изначальный ген. Ген изначального альфы! Ген, отличающий истинный венец творения от полоумного чрева, коим являются омеги, и безропотного подчиненного – беты. Теперь, если мне удастся создать альфу, я стану равен богу! Я стану Богом!»

Когда смысл написанного дошел до меня, я оттолкнул злополучную тетрадь так, что она шлепнулась на пол, а потом сбежал в свою комнату, едва сдерживая рвотные позывы. Очень уж мне не хотелось быть сыном сумасшедшего, но позабыть отцовские откровения, не прочтя их, все же не смог. Только к вечеру я решился вновь взять тетрадь в руки и начать читать. И чем дальше я углублялся в написанное, тем страшнее мне становилось. Начну с того, что отец оказался из довольно обеспеченной семьи. Когда он увлекся наукой, его альфа-отец учредил фонд, из которого и поступали денежные средства на всевозможные разработки. Поначалу мой отец хотел усовершенствовать человека, избавить его от неизлечимых и наследственных заболеваний, исправляя геном еще до зачатия. Увы, все его разработки заинтересовали военных, и те прибрали лабораторию отца к рукам, поставив перед ним задачу создания универсального солдата из любого альфы или беты. Возможно, именно с этого момента отец помешался на своих идеях, поскольку именно тогда появились фразы про изначальный геном. Что это такое я никак не мог понять, расшифровки не было, но и так становилось понятно, что ничего хорошего ждать не приходилось. Отец буквально помешался на этом проклятом геноме, но «выделить» его из «исходного материала» не мог в течение трех лет, о чем сильно сокрушался. Потом лабораторию по какой-то причине закрыли. Отец несколько месяцев после этого ничего не писал кроме ругательств и проклятий в адрес «узколобых дегенератов» зарезавших его проект, да еще и за ним слежку устроивших, чтобы он не вздумал переметнуться на сторону. Отец писал, что его могут ликвидировать в любую минуту, очень уж много он знал, а потом он исхитрился подпалить лабораторию, инсценировав свою гибель, и сбежать. Нелегально поменяв имя и фамилию, отец приехал в этот город, арендовал небольшой дом с подвалом, где создал свою собственную лабораторию и продолжил исследования с помощью украденных до пожара образцов. Так же из дневника я узнал, что отец зарабатывал деньги на продолжение своих опытов, создавая какие-то психотропные вещества. Более полной информации дневник не давал, но зато я понял, что было на тех листах бумаги, что нашел ранее. Формулы и рецепты его изобретений. Возможно даже запрещенных изобретений. Я даже помню из своего детства, как к нам в дом заглядывали поздней ночью люди, прячущие лица. Как мне хватило ума не показывать отцу, что я видел его гостей – и сам не знаю. Вряд ли он меня убил бы, за раскрытие своей тайны, но… Кто его знает.