Казнить нельзя помиловать - Чертанов Максим - Страница 9

– Это, по?твоему, хорошо? – спросила Марина.

– Понимаешь, – сказал я на сей раз чистую правду, – мне хотелось стать человеком без прошлого. И я к этому состоянию максимально приблизился. Люди на редкость нелюбопытны, когда видят, что не хочешь сближаться. Понимают, что не стоит тратить силы, да и у каждого хватает своих проблем. Москва – хороший город для одиночества, ничем не хуже Ле…

– Говори «Питер», не донесу… – хихикнула Марина. – Значит, одиночество в каменных джунглях? Если честно, я ожидала, что ты поведаешь нечто более ужасное. Ваня, это ведь случайность. От них никто не застрахован… А с работой?то у тебя что получилось?

– Ничего особенного. Нашел работу. По специальности, все путем. Зарплата хорошая, у нас во Владике о такой можно только мечтать. И народ вроде неплохой. Потом стало тошно, и ушел. Машину продал, хватит прожить с полгода или больше. Деньги кончатся – найду что?нибудь. А может, не найду, – я пожал плечами. – Мне в общем?то все уже безразлично.

– Нет уж, ты все?таки объясни, почему с работы ушел, – потребовала она.

– Сам не знаю. Надоело распевать гимны с молитвами каждое утро… И как раз очередная проверка на Шарикове приближалась, а я этих дел не люблю. Одна моя личная жизнь чего стоит…

– На полиграфе, что ли? О?о, это серьезная причина, – уважительно протянула Марина. – А разве нынче за твою личную жизнь сажают? Впрочем, я не очень слежу за законодательством в этой области, – сказала она, и уголки тонких губ чуть дрогнули от сдерживаемого смешка.

– Вроде не сажают, – сказал я не очень уверенно, ибо за нашим законодательством и вправду довольно трудно уследить, – но с работы бы выкинули по статье. А так я ушел по собственному. Большая разница.

– А что твои истории? Ты и сейчас в них по уши погряз?

– Представь себе – нет. Ну… то есть редко. И без эксцессов. Так, ерунда всякая. Чувствовать?то я ничего не могу, и душа во мне давно издохла. Ничего мне не хочется. Все время помню, хочу забыть и не могу.

– Про отца? – уточнила Марина.

Все?таки она вытянула из меня немножечко правды. Мелкой, но мучительной. Воспоминания о мертвых всегда тяжелы. Отец меня возил в Москву на зимние каникулы, когда я был маленький. Он хотел меня повести обедать в какой?то кабак, сейчас уж не помню, как называется; а я заявил, что он плохо одет, и я с ним не пойду. Придурок. Отец весь как?то сжался, будто стал меньше ростом. Потом я сменил гнев на милость, и мы все?таки пошли. Он заказал все самое дорогое, а я ничего ел, отказывался. Руки у него дрожали… Как вспомню, мне не по себе, будто нож в сердце поворачивают. И всякая подобная ерунда лезет в голову, каждый день что?нибудь да вспоминается, какая?нибудь еще мелочь.

– Зачем я тебе это рассказал… Извини, Маруся, – сказал я уныло. Настроение у меня упало. – А ты как здесь оказалась? – осведомился я больше из любезности, чем из любопытства.

– Мне иногда кажется, – она улыбнулась криво, – что Москва – это какой?то отстойник для отбросов общества… Ты правильно говоришь: в большом городе так легко затеряться! Вот я и затерялась. Да так успешно, что захоти я теперь найтись – ничего не получится… Вообще?то я МГУ заканчивала, потом уехала обратно домой, потом с мужем развелись. А я тоже не захотела там оставаться, взяла да и приехала, тогда еще Москва столицей была…

– А дети у тебя есть?

– Дочь и сын. (Она не сказала, как любая из тысячи женщин: «сын и дочь».) Они то со мной живут, то с отцом. Но в основном с ним. Он богатый.

– И ты с тех самых пор и ведешь такой образ жизни, как сейчас?

– Не совсем. Сначала мне не попалось работы по специальности. Пошла в «фирму». Без денег?то жить сложно. С полгода работала.

– Как же тебя отпустили? – с живейшим интересом спросил я, припомнив душераздирающие телевизионные истории о том, как желающая «завязать» проститутка непременно оказывается в морге с изуродованным лицом.

– Глупости это, будто хозяева путан не отпускают, преследуют их, – разочаровала меня Марина. – Какой смысл? Желающих на освободившуюся вакансию – что собак нерезаных. Во всяком случае, мне никто слова не сказал. Правда, я подстраховалась. У нас была хорошая крыша.

– Чем хорошая крыша отличается от плохой? – полюбопытствовал я.

– Никаких «субботников». Два парня приезжали, забирали бабки, но нашими услугами не пользовались. Один, Серега, красивый такой, вроде тебя, но покрепче, хищное лицо, а глаза… будто он не мелкий рэкетир, а какой?нибудь скрипач?вундеркинд, что ли… Мы часто разговаривали, но он ко мне не клеился. Не из брезгливости, а он вот такой был… сложный. Как решила уходить – дождалась дня, когда они приехали за выручкой. Хозяин?то ко мне хорошо относился, я его сыну экзамен по немецкому помогла сдать. Но на всякий случай… Я попросила Серегу сказать хозяину, что он меня забирает себе. Серега согласился. Мне показалось, что ему нравится эта затея. Они ведь презирают сутенеров… Он еще сказал хозяину что?то, так тот сам принес мои шмотки и вежливо попрощался, пожелал успехов… Серега отвез меня домой…

– И что? Вы поженились и жили долго и счастливо, пока он не погиб в перестрелке?

– Да, по законам жанра здесь должен последовать рассказ о большой и чистой любви, – согласилась Марина, – но все было намного прозаичнее. Я предложила ему подняться… выпить кофе. Он поблагодарил, но сказал, что должен ехать по своим бандитским делам… Обещал, что позвонит мне в ближайшие дни, и, если я буду не против, мы «сходим куда?нибудь вдвоем», как он тактично выразился. Через пару дней позвонил, но мне инстинкт самосохранения подсказал, что разумнее отказаться. Я отказалась. Знала, что больше он не позвонит. И он не позвонил. И я ему не звонила, хотя у меня был его домашний телефон, и мне иногда хотелось его увидеть. Но…

– Странно, что он не позвонил тебе еще раз, – сказал я.

– Может, замочили, – равнодушно отозвалась Марина. – Ты не думай, что это приключение оставило в моей душе неизгладимый след. Я про этого Серегу вспомнила первый или второй раз за десять лет. Просто такой разговор пошел, что хочется рассказать о себе какую?нибудь дрянь.

– Я бы не сказал, что ты рассказала такую уж дрянь. Очень романтично. Интеллигентный сутенер, храбрая маленькая женщина и благородный жулик. Прямо сюжет для романа. А дальше?

– Работу нашла. Я экономист. Несколько лет трудилась, потом осточертело. Придумала другой способ себя обеспечивать. Закалка соответствующая уже была… Меня устраивает. Времени свободного вагон. Никакого начальства. Пять?шесть вечеров в месяц, и все.

– Хорошие, однако, у тебя друзья, если за пять вечеров в месяц можно припеваючи жить, – сказал я. – Где ж ты все?таки их отыскиваешь? Сомневаюсь, чтоб такие душевные люди просто пачками в Интернете болтались.

– Это мое ноу?хау… Лучше расскажи мне что?нибудь про свой Владивосток! Всегда мечтала там побывать, мне казалось, что это такой романтический город… Моряки, военные…

– Красивые, здоровенные… – согласился я. – Но чего мне здесь недостает – это воды. Окна нашей квартиры выходили прямо на океан.

– Вот, наверное, красотища?то…

Давно мне не было ни с кем так уютно и спокойно. Вообще?то я всегда дружил с женщинами. Они чуткие, тонкие создания, а большинство из них любит нас, хотя, ей?богу, никогда не мог понять за что. А Марина – именно то, что доктор прописал.

Она… знаете, когда картины, представляющие художественную ценность, нелегально провозят через границу, поверх них рисуют какую?нибудь ерунду, а потом снимают верхний слой, и через мазню постепенно проступает неподдельная красота. Так и под ее поверхностной манерой общаться угадывались теплота, и глубина, и ровный, сильный свет, который, казалось, светит только вам.

Профи высокого класса. Мягкая ирония, ненавязчивое внимание. Никого не осуждает, ничему не удивляется. Проблемы рядом с ней казались надуманными, тревоги – преувеличенными. Когда она произносила какую?нибудь очередную банальность вроде «жизнь – сложная штука», создавалась полная иллюзия, будто человек говорит нечто глубоко обдуманное, идущее от сердца. Только с таким собеседником нужно держать ухо востро. Все свои реплики она произносила с одинаково серьезной, задумчивой интонацией, и было трудно понять, когда она говорит серьезно, а когда потешается над вами. До невозможности банальные, ее высказывания тем не менее постоянно обманывали партнера: ждешь сочувствия, а получаешь по лбу, настраиваешься на оплеуху, а на тебя льется мед. И постоянно присутствовал в ее речи неуловимый обертон, заставлявший посреди пустого трепа ждать каких?то откровенных, удивительных слов.