Russia Pragmatica (СИ) - Scharapow Wladimir - Страница 1

Scharapow Wladimir

Russia Pragmatica

Жизнь Анны Монс, дочери то ли золотых дел мастера, то ли виноторговца из Вестфалии, складывалась отлично. Ее любовником, покровителем и неофициальным мужем стал сам царь России, Петр Алексеевич Романов, а вместо одной из многочисленных «немецких девок» в России она стала достаточно знаменитой и состоятельной фигурой. В январе 1703 года Петр уже в который раз при личной встрече в ее доме [1] одарил ее новыми дарами, пожаловав в вотчину ей Дудинскую волость в 295 дворов. Пробыв некоторое время в Москве, рядом с Анной, Петр отбыл на север — строить корабли и Петербург, и решать прочие государственные дела. И каково было его удивление, когда вскоре он получил письмо с весточкой о том, что Анна Монс беременна. В конце 1703 года у нее родился крепкий здоровый мальчик, названный в честь отца Петром. Дабы закрепить положение своего сына и жены, Петр I женился на Анне Монс, крещеной в православие как Анна Алексеевна. Петр Петрович был объявлен царевичем и наследником престола после Алексея Петровича, старшего сына царя от Евдокии Лопухиной.

Однако при всем этом Анна была женщиной себе на уме, и весьма вероятно, что вместо любви к Петру она испытывала страх за свою жизнь в случае отказа от внимания со стороны самого царя России. Это, а также частые и долгие отъезды Петра из Москвы стали причиной того, что Анна Монс стала искать внимания на стороне. Ее любовником, возможно даже не единственным, стал саксонский посланник Фридрих Кенигсек. И уже 11 апреля 1706 года случилась беда — во время очередного пиршества Петра в Шлиссельбурге Кенигсек упал с мостков и утонул в Неве. Труп не нашли, зато обыскали его вещи, где среди прочего нашли медальон с портретом Анны Монс и ее письма с признаниями в любви, датированные еще восьмилетней давностью. Петр был раздавлен и прервал любые связи с Анной, а заодно приказал посадить ее под домашний арест, под надзором своего доверенного лица, начальника Преображенского приказа розыскных дел, Федора Ромодановского. Анна постоянно писала письма Петру, извиняясь и оправдываясь, утверждая, что кроме Петра у нее никого не было и что у нее есть тому доказательство — общий сын, но письма эти царь даже не читал. В конце концов, в 1708 году Петр официально развелся с Анной Монс, уже живя с новой любовницей — Мартой Скавронской.

Уже подросшего царевича Петра Петровича было приказано забрать у матери и передать его на воспитание любимой сестре Петра, Наталье, которая в то время жила под Москвой — после этого отец и сын не виделись много лет, царь попросту отказывался видеться со своим возможным сыном. При этом Петр Петрович лишался всех титулов и исключался из порядка наследования — после предательства Анны Монс Петр сомневался в том, чей на самом деле у нее родился сын, и отныне бывший царевич носил фамилию Михайлов [2]. Таким образом царь одновременно и перестраховался, взяв воспитание своего возможного сына под свой контроль, и совершил свою небольшую месть своей бывшей жене, отобрав у нее ребенка. А между тем мальчик быстро рос и развивался. В год он уже уверенно ходил и хорошо для своего возраста разговаривал, в три учился читать и писать, в пять приступил к изучению наук. Очень рано он стал понимать многие сложные для ребенка вещи — что Наталья Алексеевна ему не мать, но фактически заменила ее, и потому он настойчиво называл ее «мама»; что отец не просто так отказывается с ним видеться, и что не просто так ему никто не говорит о судьбе его настоящей матери. С 1712 года по инициативе Петра Петровича начинается его переписка с отцом. Царь первоначально игнорировал эти письма, но потом стал читать их и даже отвечать. Царевна Наталья полностью поддерживала эту переписку, и сама просила Петра познакомиться с сыном поближе, считая, что это пойдет обоим на пользу, но эта просьба оставалась неудовлетворенной, а во время визитов Петра мальчика отправляли в другие места. С восьми лет Петр Петрович стал активно интересоваться военным делом в общем и судостроением в частности, что вызвало у его отца бурный восторг. В конце концов, когда мальчику исполнилось 10 лет, по указанию Петра его отправили в Европу вместе с группой других детей дворян, с негласным приказом сопровождающим всячески содействовать любопытству и образованию мальчика. В Европе Петр Петрович пробыл с 1714 по 1719 год.

Возвратившись из Европы, Петр Петрович тут же отправился в Петербург, и там произошла первая встреча между Петром-сыном и Петром-отцом с младенческих лет последнего. При его виде ни у кого не осталось сомнений по поводу того, кто же был его настоящим отцом: Петр Петрович ростом и лицом был весь в отца, хоть и отличался намного более складным телосложением, широкоплечим и крепким, с более пропорциональным телом. Как и отец, он страдал приступами судорожной головной боли, имел тягу к флоту, интересовался военным делом и считал, что России нужно многому научиться у Запада перед тем, как пойти по своему пути. Пообщавшись с сыном, Петр I назвал его «моим сыном», пускай и неофициально, и оставил его в Петербурге подле себя. Вместе с Петром Петровичем в Петербурге остался Григорий Воронов — один из тех детей, кто отправился в Европу вместе с сыном Монсихи на обучение, сын гвардейца из Преображенского полка. Петр и Григорий за время учебы сильно сдружились, Воронов был предан своему другу не меньше, чем был предан Меншиков царю, но в отличие от того же Меншикова Воронов был намного более скромным, даже в чем-то аскетичным, в чем отлично подходил к Петру Петровичу, который и сам был человеком весьма умеренным.

В Петербурге он быстро сошелся с основными приближенными своего отца, в частности с Александром Меншиковым и Екатериной Скавронской. С первым он смог найти общий язык, хоть их отношения и оставались достаточно холодными. С Екатериной он уже был знаком по Измайлово, и имел с ней достаточно дружеские отношения, однако именно в Петербурге они вдруг «заиграли» новыми красками. Царь Петр долгое время не мог довериться своему сыну, ожидая от того подвоха, но тот стойко продолжал вести себя достойно во всех возможных смыслах. Почти все время Петр-младший проводил в делах, обучаясь чему-то новому, пропадая на верфях, заводах или среди солдат. Особым его вниманием пользовались русские промышленники и купцы, с которыми он устанавливал вполне дружеские отношения и при необходимости отстаивал их интересы. Завел он дружбу и с Посошковым — первым теоретиком-экономистом России, поспособствовав изданию его «Книги о скудости и богатстве», которая стала основой развития всего русского купечества [3]. Посещал Петр Петрович и православную церковь — показательно, с такой расстановкой, чтобы это видели как можно больше людей, завел переписку с церковной верхушкой России. Однажды, во время откровенного разговора с Екатериной, он честно признался ей, что давно знает, кто его кровная мать, и даже был на ее могилке, но своей настоящей матерью продолжал считать царевну Наталью, которая воспитывала его до отбытия в Европу, и очень сожалел, что не смог проститься с ней, когда та умерла в 1716 году. Петр никогда не поднимал вопрос о своем статусе, довольствовался малым, был скромным и достаточно тихим, хотя в моменты раздражения, как и отец, мог потерять контроль над собой. Приказы отца он выполнял неукоснительно и образцово. В конце концов даже Меншиков признал, что парень подает большие надежды и очень способен во всем, с чем связывается. Сравнявшись в одних навыках с отцом, он превзошел его в других — так, Петр Петрович отлично знал восемь иностранных языков, мог свободно изъясняться на них и писать. Не любил он и пирушки и обильные возлияния, которым предавался его отец, предпочитая все свободное время посвящать техническим вопросам и работе. Его деятельность уже в начале 1720-х годов начала давать свои плоды — повлияв на отца, он смог добиться создания сети хранилищ для длительной сушки корабельной древесины, что позволило бы в будущем повысить качество постройки отечественных кораблей. Побывав за границей и усвоив там много интересного, он, тем не менее, оставался ярым приверженцем русского языка и русской культуры, из-за чего у него иногда даже случались размолвки с отцом, которые, впрочем, быстро заканчивались.