Алракцитовое сердце. Том I (СИ) - Годвер Екатерина - Страница 37

– И я не знаю. – Великан нахмурился. – Потому что я неправильный человек?

– Нет. Думаю, не поэтому.

Деян не без удивления понял, что вновь говорит правду: полной уверенности он не чувствовал, но если б дело было в этом – чародей бы, пожалуй, вовсе не разговаривал бы со своим созданием.

– Но почему тогда?

– Не знаю, – повторил Деян. – Может быть, он просто в дурном расположении духа. Спроси лучше о чем-нибудь другом, Джибанд.

Великан замолчал, понуро склонив голову, но, едва вышли на заросшую колючим кустарником прогалину, оживился:

– Почему тут нет деревьев?

Джибанда интересовало все, что попадалось ему на глаза. Расспрашивал он с детской непосредственностью, но с взрослой дотошностью, и умозаключения делал порой чрезвычайно странные и занятные. Впечатление все это создавало жутковатое, но Деян рад был отвлечься.

Последний раз он выходил к тракту много лет назад, незадолго до злосчастного падения со скалы. Многие места изменились до неузнаваемости, но какие-то выглядели как прежде, и память услужливо подбрасывала картинки: вот Халек Сторгич разводит костер под старой двуглавой сосной, Кенек и Барм спорят, можно ли есть змей; вот он сам – пытается наловить котелком юрких серебристых рыбешек…

Тогда им всем казалось хорошей идеей сбежать от родных и поглядеть на большой мир.

– В воде живет ры-ба? – переспросил великан, следом за Деяном подойдя к ручью. – Почему только в воде?

Странно было говорить с кем-то, кто никогда не видел рыбы.

– Так уж дело обстоит. – Деян, выплеснув остатки старой воды, опустил пузатую тыквенную бутыль-флягу в ручей. Вода в нем, как и много лет назад, была ледяная. – Понимаешь, нельзя одновременно приноровиться и к воде, и к земле, и к воздуху.

Словно в насмешку над его словами, на кочку неподалеку опустилась утка и принялась деловито чистить перья.

Деян прикрыл глаза, ожидая, пока наполнится фляга. От холода сводило пальцы. Птицы здесь не боялись людей; и тогда, тринадцать лет назад, Эльма сумела подбить такую из рогатки, чем спасла всех «путешественников» от голодной ночевки. Но спасти от порки по возвращению – увы! – их не мог никто, даже сам Господин Великий Судия, поскольку наказание было вполне заслуженным.

– То есть нельзя одинаково хорошо приноровиться ко всему разом, – тряхнув головой, поправил сам себя Деян. – Рыба ловчее всех в воде, медведь – на земле, птица – в небе; так уж заведено.

Великан уставился на свои огромные ладони.

– А кто так придумал? Чтоб так было?

Деян улыбнулся, вспомнив преподобного Тероша Хадема: уж на этом вопросе священник бы развернулся.

– Эй, болтуны! Долго вас еще ждать? – крикнул с дороги чародей.

– Сейчас! – Деян заткнул наполнившуюся бутыль пробкой и отдал великану. – Всегда так на людской памяти было, Джибанд. И так же, думаю, будет впредь. Почему – в точности никто не знает, а сочиняют люди всякое.

Джибанд, конечно, спросил, что сочиняют: было бы странно надеяться, что он вдруг умерит любопытство.

– Я могу пересказать что-нибудь, но не думаю, что тебе это будет понятно, – неохотно ответил Деян, предвидя множество новых вопросов, которые вызовет даже самый краткий рассказ. – Давай в другой раз, а?

– Почему не сейчас?

– Тяжело на ходу говорить.

Великан взглянул с неподдельной обидой и ускорил шаг, догоняя чародея.

– Погоди! – спохвотился Деян. – Ладно. Сейчас так сейчас.

Великан остановился, поджидая его.

Деян не знал, что именно сделает Голем, если Джибанд снова пристанет с расспросами, но готов был поспорить, что ничего хорошего. А великана было почему-то жаль, и совсем не хотелось смотреть, как тот с понурым видом выслушивает брань своего ненаглядного «мастера».

– В начале Белой книги, по которой церковники ребятню учат, сказано так: «Матерь Сущего есть все и ничего, небытие и присутствие, сияние небесное и мрак подземный, Луна и Солнце», – процитировал по памяти Деян. – «Твердь земная – плоть Ее, огонь и вода в Ее жилах разлиты. Всякий человек и зверь, всякая тварь живая есть плоть от Ее плоти, кровь от Ее крови, дух от Ее духа. Всякая жизнь от Нее исходит; держит Она всякую жизнь в своих ладонях».

– А дальше? – требовательно спросил великан, когда Деян замолчал.

– Дальше про другое.

– Расскажи.

– «Беспредельна Матерь Сущего и непостижима», – продолжил Деян. – «Правая рука Ее – Господин Великий Судия, Всевышний, Всемогущий, Всеведущий, отец небесный рода людского. Левая рука Ее – Владыка Мрака подземного, рода людского ненавистник и губитель. Одарил отец небесный человека сердцем, что к добру тянется; разумом, что добро от худа отличить может; силой, что может путь проложить. Отравил Владыка сердце человеческое гневом и завистью, одурманил разум лживыми речами; подточил силу. Кто невежествен и слаб, кто низкие помыслы в себе взрастил – тот во мраке идет, и, лишь во мрак обратившись, душа его к Матери вернется. Тот же, кто сердцем и разумом чист, кто в помыслах ввысь тянется, себя не жалеючи, – тому, волею отца небесного, иная участь уготована; будет он тепло и свет вкушать в покое облачных садов, а когда настанет час к Матери вернуться – вольется душа его в сияние первородное, станет новой жизни началом».

– А в облачных садах рыбы тоже есть? – поразмыслив, спросил Джибанд.

– Не думаю, что они существуют, эти сады, – мягко сказал Деян. – Но если существуют – наверное, есть.

– Существуют, – с огромной убежденностью в голосе заявил великан. – Я видел.

Деян поперхнулся.

– Что ты видел?

– Облачные сады. Только они очень страшные, – тихо добавил великан и замолчал.

Больше вопросов он не задавал до самого тракта: возможно, не мог выбрать, с какого начать.

Солнце скрылось за тучами; пошел дождь.

– III –

Тракт за тринадцать лет изменился мало: только бессчетное множество следов от башмаков и сапог, подков и колес впечаталось в землю, искорежив ее так сильно, что никакие дожди не могли смыть эти шрамы. Где-то среди них терялись те, что оставил Кенек Пабал.

– Беженцы, – заключил чародей, осмотрев следы. – Войска здесь пока не проходили.

– Почему ты так думаешь?

– Армия разбила бы дорогу куда сильнее.

«Еще сильнее…»

Деян поморщился. На тракте он чувствовал себя совсем неуютно: казалось, в следующее мгновение воздух наполнят крики возниц и лошадиное ржание, все эти бесчисленные повозки вывернут из-за поворота и понесутся прямо на них с лязгом и грохотом, – и даже колдовская сила не сможет их остановить.

Прежде, когда Голем обмолвился, что не собирается идти проезжей дорогой, Деян мысленно обругал его, не стесняясь в выражениях, но теперь был рад такому его намерению.

– Куда дальше, мастер?

Джибанд беспокойно озирался по сторонам: ему тракт тоже пришелся не по нраву.

– На север. Пока не упремся в следующий большак.

Чародей быстрым шагом пересек тракт, прошел чуть вперед по обочине и свернул на поросшее кустарником и молодыми деревцами старое пожарище. Деян, оглянувшись в последний раз на дорогу к Орыжи, поспешил следом.

Дальше, за трактом, начинались незнакомые ему места, которых он никогда не видел и не надеялся увидеть. Неизвестный лес впереди внушал трепет: пусть он и выглядел так же, как тот, что остался позади, – это уже был лес большого мира…

Деяну подумалось, что в эти мгновения он стороны похож на Джибанда – так же глазеет на все вокруг с выражением глуповатой озадаченности на лице.

– Стойте! – вдруг скомандовал чародей, предостерегающе вскинув руку. Деян послушно отступил назад. – Тихо.

Чародей замер на месте, будто прислушиваясь к чему-то и со свистом втягивая воздух. Затем опустил руку.

– Можем идти.

– Химеры мерещатся? – негромко спросил Деян, надеясь, что голос не выдаст его страха.

Сам он ничего не слышал, но чувствовал какое-то тревожное неудобство: будто кто-то, человек или зверь, пристально наблюдал за ним из зарослей.