Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Алракцитовое сердце. Том I (СИ) - Годвер Екатерина - Страница 19


19
Изменить размер шрифта:

– Мало ли, почему так. Он безумец.

– Не знаю, Деян. Он поколотил Беона, да, но если ты не преувеличил – наш старик себя так вел, будто того и добивался; кто угодно ему вдарил бы за грубость. Пока этот Голем никого не убил, ничего пока не разрушил, Киана с Вакиром не тронул, хотя те дали повод. Все вмиг может измениться, но пока, если судить без домыслов, по делам, – выходит, что не так уж он и страшен, твой Голем. Ты согласен?

– Нет. – Деян упрямо мотнул головой. От одного воспоминания о гримасе на лице чародея передергивало. – Но признаю: доказать не могу.

– В любом случае, прежде чем что-то делать, нам обоим стоит успокоиться, как думаешь?

Эльма убрала ящичек с лекарствами на место и достала из резного настенного шкафа, сделанного еще ее прадедом, большую бутыль зеленого стекла: Петер Догжон любил пропустить глоток-другой крепкой, до жжения в горле, облепиховой настойки.

– Брат не обидится, – вытирая покрывшееся пылью стекло, Эльма вздохнула. – Хотела бы я сама хоть вполовину верить в то, в чем день через день убеждаю Пиму и девочек… И теперь еще этот чародей, сожри его волки! – Она грохнула дном бутыли об стол. – Нет, ты как хочешь, Деян, а я хочу и намерена сегодня напиться. Вдруг с этой отравы прояснится в голове; брат говорил – ему помогает… Эй! Я разве сказала что-то смешное? По какому поводу веселье, Деян Химжич?!

Прежде, чем он нашелся, что ответить, рвущийся наружу смех застрял у него в горле.

– Мне тоже накапай, – слезая с полатей, проскрипела Шалфана Догжон, о присутствии которой он умудрился совершенно забыть.

– Ох-хо… По такой-то погодке всяко польза. – Старуха, ворча и кряхтя, устроилась за столом. – Ну, чего встала, малая? Жаль старую уважить?

– Нет, что ты, сейчас, бабушка!

Эльма, выйдя из оцепенения, засуетилась, выставляя на стол кружки, тарелки и котел с оставшейся с завтрака кашей, который, по уму, давно стоило поставить греться.

– Чего удумала, с облепиховкой стылую кашу подавать?! – Старуха недовольно зыркнула на внучку. – Пошарь в погребе, принеси хоть солений каких! А ты чего молчишь, сосед? – Она пристально уставилась на Деяна, подслеповато щурясь. – Смелости, что ль, нет – на девку прикрикнуть? Но, – тон ее смягчился, – ты не думай плохого. Так-то малая у меня умница.

Деян сглотнул, когда старуха подмигнула ему, лукаво и по-свойски, и улыбнулась во всю ширь морщинистого лица, показав желтые, но удивительно ровные и крепкие зубы. Часто Шалфана Догжон принимала его за Петера или за своего покойного сына, но сегодня у нее был один из редких светлых дней: она узнавала и его, и Эльму. Давно ли старуха проснулась, что из их разговора успела услышать – или, хуже того, увидеть, – оставалось только гадать. Прежде в здравом уме Шалфана всегда относилась к нему по-доброму, но… Но насколько далеко простиралась ее доброжелательность, он не знал и предпочел бы не проверять.

Хотя то, что она проснулась в ясном сознании, все равно радовало.

– VIII –

– Гулять так гулять! – Эльма вернулась из погреба со шматом сала, припасенным к праздникам. – Денек сегодня… слов нет.

– Ажно на печи – и то кости ломит, – покивала старуха. – Что сидишь, как кол проглотил, Деян? Накапай пока для аппетита. Молодежь, ум цыплячий, всему-то вас учить… И что за беда у вас с чародеями приключилась?

– Да ничего такого пока вроде… Но ходил тут один по округе. Ты не беспокойся, бабуль, – ответила Эльма, мелко кромсая закуску.

– Было бы о чем. – Старуха по-кошачьи фыркнула, принюхиваясь к салу. – Слыхала я о чародеях. Ветерок шальной энти чародеи: сегодня здесь, завтра там. Небось уже и не сыщешь энтого, вашего, ищи ветра в поле. Но коли что надо – так вы Вильму старую спросите, нехай подскажет что. Волковские ее ажно саму ведьмой кликали, да какая из нее ведьма? Но баба ученая, грамотная, поспрошайте, коли надо вам.

– Бабуль, Вильма десять лет как померла, – переглянувшись с Деяном, мягко сказала Эльма.

– Ох, верно. А я и забыла. Упокой Господь ее душу…

Старуха хлебнула настойки, закашлялась.

– Мир праху, добрая баба была, хоть и чудная. Чародея энтого вашего – выкиньте из головы. Коль ушел, так уж не вернется. А то, вишь, ходите смурные, сил нет глядеть.

– Спасибо, бабуль, – Эльма улыбнулась старухе. – Твои бы слова да Господу в уши.

– Чем Господа поминать, лучше б сами старую послушали.

– Так мы и слушаем.

– Вижу я, как вы слушаете, – проворчала старуха, посасывая сало.

– Уж как умеем: сама говоришь, молодежь – ум цыплячий. – Эльма со смехом пододвинула ей тарелку. – Ешь, бабуль, а то вперед тебя все склюем.

– На здоровье, малая: будешь есть вдосталь – глядишь, ума и прибавится. Откуда ж уму взяться, если в теле кости одни?

«Если вот так судить по сложению – Джибанд из всех самый умный. – Деян, выдохнув, в один глоток ополовинил кружку. Облепиховку он не очень-то жаловал, но погода и все другие обстоятельства и впрямь располагали. – Эх, бабуль… Хоть что-то хорошее за сегодня. Не так уж и мало!»

Иногда Шалфана Догжон спала целыми днями, иногда без смысла и порядка начинала суетиться, воображая себя «молодой хозяйкой», иногда принималась капризничать или скандалить из-за каких-то несущественных – или вовсе не существующих – мелочей. А временами, принимая Деяна и Эльму за покойных сына и невестку, требовала объяснить, куда подевался внучек Петер; жена Петера тогда забирала дочерей и уходила из дома или запиралась в малой комнате.

Деян переносил эти старческие капризы и расспросы почти спокойно – так же, как когда-то припадки старой знахарки. Но Эльме Шалфана приходилась родной бабкой, и она была привязана к ней не меньше, чем к матери.

Спокойные дни, когда Шалфана пребывала в ясном сознании и добродушном настроении, с весны были наперечет, а часы, когда с ней становилось возможно, как прежде, поболтать за столом, выдавались и того реже. Поэтому сейчас Эльма буквально светлела лицом, глядя на старуху. Даже смеялась искренне, от души, что в минувший с отъезда Петера год случалось редко… Если случалось вообще.

Деян, как ни старался, не смог припомнить, когда слышал ее смех последний раз.

«Прости, Серая. Я не задумывался… не замечал, чего тебе стоит держаться, да еще поддерживать всех нас».

Он перевел взгляд на ее руки, мелькавшие над столом, – шершавые от мозолей, с въевшейся рыжиной у ногтей из-за алракцита. Про эти руки, эти мозоли он думал много, думал едва ли не каждый день, корил себя, что не может помочь, делать больше, чем делает; а настоящая беда тем временем подкрадывалась с другой стороны. Для Эльмы, казалось, не существовало и не могло существовать непосильной ноши, однако впечатление это было обманчиво… Она не боялась никакой работы, никаких тягот, но груз на душе давно уже сделался для нее одной невозможно велик.

– Деян, чего приуныл, а? – Старуха зыркнула на него из-под седых бровей. – Деревяшка на погоду ноет?

– Нет. Задумался, бабушка Шалфана.

– Будешь думать за столом – облысеешь до срока. Ешь-ка лучше, пей. Напьешься, так не беда, токмо дом не круши – кому его чинить потом, если ты день-деньской сидишь, да думаешь?

– Не буду. Спасибо, бабушка. – Деян благодарно улыбнулся старухе.

Вряд ли она многое поняла из того, что слышала, но чуяла висящую в воздухе тревогу и на свой грубоватый лад старалась развеселить их – не только родную внучку, но и его, хотя какое ей, казалось бы, дело до его напастей?

Деян выпил еще; по телу разливалось тепло. Только сейчас он понял, что за день на ветру и в сырости продрог до костей. Устал и проголодался, как волк, – хотя еще недавно о еде не мог и думать. Душащий, сдавливавший все внутри ком напряжения рассосался. Он – здесь и сейчас – чувствовал себя дома…

«Дома?» – Деян по привычке бросил взгляд наверх.

Строились Химжичи и Догжоны когда-то в один год, потому стыки балок и резные рейки-украшения здесь были почти такими же по виду, как в его родном доме; едва заметные отличия поначалу, когда он только переехал к Догжонам, буквально сводили с ума. В бессонные ночи он вглядывался в них до рези в глазах, и в темноте чудилось, как углы дрожат, расплываются тенями, обретают привычный вид…