Моя свекровь и другие животные - Демина Карина - Страница 2

Змей она не любит.

– Ну да… – братец поскреб ухо.

Тоже блохи?

И хвост вон дернулся, мазнул кисточкой по ковру.

– И что ты предлагаешь?

Визор с раскрытой и честно или почти честно заполненной анкетой лежал рядом. Одно касание, и анкета уйдет, чтобы навсегда изменить жизнь Нкрумы.

– Допустим… послушай маму.

– А сам?

– До меня еще не скоро очередь дойдет. – Гарджо был младшим в семье, а потому искренне полагал, что взрослеть ему вовсе не обязательно. И матушка по неизвестной прихоти поддерживала в нем эту уверенность.

Может, ждала, когда он притащит в дом змеиные яйца?

– Когда-то и я так думал, – вздохнул Нкрума, отодвигаясь от визора. – И не только я.

– Да ладно.

Братец проводил взглядом толстую бабочку-белянку, впорхнувшую в окно. Та заплясала, закружилась, роняя с крыльев белесую пыльцу.

И по комнате поплыл сладкий аромат переспелой джарвы.

Захотелось пить.

И на свободу.

На свободу больше…

– Что страшного в женитьбе? Всем рано или поздно приходится…

– Посмотрим, как ты запоешь, когда твоя очередь наступит.

– Не скоро, – младшенький оскалился. – Я не собираюсь совершать выдающихся деяний, а значит, хорошую партию мне не предложат. А без хорошей партии матушка настаивать не будет. Так что, братец, сам виноват. Сидел бы на своей границе тихо, гулял бы свободным. Нет же, подвигов захотелось.

В чем-то он, баловень, был безусловно прав. Но вся натура Нкрумы отказывалась эту правоту признавать.

– А вообще, выбери кого-нибудь. Если все равно, то просто закрой глаза и ткни пальцем.

– Нет.

– Почему?

Бабочка носилась вокруг лампы, ударяясь об абажур, и тогда рыхлая пыльца падала едва ли не комками, а в аромате проскальзывали гнилостные нотки.

– Потому… – Нкрума вздохнул. Как ему объяснить?

И не только ему.

Братец не желает понимать очевидного.

Брачный ошейник – это далеко не просто ритуальное украшение, которого рано или поздно удостаивается любой круонец. Это ошейник и есть.

– Отец счастлив…

– Ему так приказано, – огрызнулся Нкрума. – Пусть бы только посмел не быть счастливым… посмотри на Джая…

– А что с Джаем?

– Ничего.

– Да успокойся ты. И объясни толком, – братец сел, и хвост его раздраженно щелкнул по подоконнику.

– Толком?

На визоре вспыхивали и гасли золотые лепестки.

И время от времени раздавался тот самый вкрадчивый голос с угрожающим обещанием обустройства личной жизни.

– Толком… раньше Джай делал то, что считал нужным. А теперь – то, что полагает правильным его дорогая супруга. Маррет… его когда-то называли надеждой Шадара. И в итоге? Эта надежда надышаться на свою красавицу не может, разве что туфельки в зубах за нею не носит, и то только потому, что боится ткань попортить. Берго…

– Хватит, – младшенький махнул рукой. – Я понял. Ты боишься повторить их судьбу.

– Еще как.

Нкруму передернуло.

А может, ну его? Матушку, род, Совет Галактический… тоже ничего хорошего, одна сплошная бюрократия… пусть отлучают. И тогда он, Нкрума Безымянный, будет свободен.

Отправится на границу.

Не адмиралом – безродным не положена своя эскадра, – а обыкновенным наемником. Припишется к какому-нибудь боевому шлюпу и заживет простой и понятной жизнью, где не будет иных обязательств, нежели прописанные в типовом контракте.

Красота.

– Ты боишься женщин! – младшенький соскользнул на пол и потянулся до хруста в костях. А кости его, еще окончательно не застывшие, хрустели как-то особенно смачно. – Наш бесстрашный адмирал боится женщин!

– Любой нормальный круонец, если он в здравом уме, боится женщин.

Младшенький захихикал.

Вот же… никакого понимания момента. Тут, может, вся жизнь перед глазами пролетает, усыпанная треклятыми лепестками, а он хохочет, как ошалевший грахан.

– Ладно, давай сюда свою анкету.

– Стой!

Но младшенький успел сграбастать визор.

– Так, это о тебе. Имя, пол, возраст, статус… ничего интересного. Увлечения. Братец, ты что написал?

– Вышивание. Крестиком, – Нкрума попытался ухватить младшенького за хвост, но тот оказался на диво прыток. И хвост убрал вовремя, только кисточкой по носу щелкнул. – Мне и вправду нравится…

– Это я знаю, что тебе нравится, но, поверь, это несерьезно. Вот ты хочешь, чтобы твоя будущая супруга с тобой считалась? Хочешь или нет?

Нкрума тяжко вздохнул.

– А кто будет считаться с существом, которое, уж прости меня, в свободное время крестиком вышивает?

Это он зря.

Вышивание успокаивало. Помогало сосредоточиться. Да и вообще расслабляло. И ничего-то зазорного в этом занятии Нкрума не видел.

– Нет! – палец брата мазнул по визору, стирая информацию. – Ты должен внушить к себе уважение еще на этапе знакомства! Я имею в виду заочное знакомство. Так, увлечения… Охота на пиратов? Нет, как-то не звучит. Коллекционирование… Да. Предмет коллекции? Допустим, уши и иные конечности. Иногда физиология не предусматривает наличия ушной раковины. Пишем: и иные конечности асоциальных элементов… Внушает?

– Отдай!

– Обойдешься. Я тебе помогаю, – братец вскарабкался на подоконник. – Вот увидишь…

И вниз сиганул, только хвост мелькнул.

– Стой!

Нкрума взлетел на подоконник. В лицо пахнуло остывающим ветром.

– Стой!

– Догони, если сможешь! – крикнул братец и, зажав в зубах визор, бросился прочь.

Сможет?

Думает, что Нкрума слишком стар стал, чтобы в пустыню выбираться?

Он соскользнул вниз, привычно цепляясь когтями за неровную стену дома. Взлетели растревоженные бабочки, и старый паук заскрежетал, выражая недовольство этаким вмешательством в охоту. Что ж, Нкрума его понимал.

Он остановился, на мгновение вдохнув еще горячий воздух.

Прислушался.

Загудели сторожевые камни, но вскоре успокоились: братец миновал преграду, не потревожив чувствительные нити. Что ж, и Нкрума знал пару-тройку способов выбраться из поместья.

Свобода?

Этой ночью он будет свободен.

Он тенью проскользнул через освещенную полосу, и живые пески лишь вздохнули, проглотив лепестки горицвета. Теперь уснут на несколько ударов сердца, которых хватит, чтобы добраться до сторожевых камней. Те, растревоженные младшим братцем, тускло светились, а самые матерые, на телесах которых набрякли уже ростовые почки – похоже, матушка перестаралась с подкормкой, – пульсировали.

Нкрума остановился.

Он слушал ночь.

И слышал.

И понимал, что никогда не откажется… от дома, рода – быть может, но не от пустыни, голос которой звучал в его крови. Нкрума осторожно ступил, ставя ногу меж сплетением ветвей.

Шаг.

И еще один.

И замереть, позволив тончайшей поликристаллической ветви скользнуть по шкуре. Нкрума замер. И сердце привычно остановилось. Он затаил дыхание, начав про себя отсчет.

Один.

И ветвь треснула, выпустив чувствительные нити.

Два.

Они рассыпались по шкуре, которая остывала, как остывал окружающий Нкруму песок.

Три.

Щупы попробовали пробить шкуру, но та оказалась слишком плотной.

Четыре и пять.

Камень вспыхнул, пытаясь решить непосильную задачу. Живое или нет?

Живое должно быть сожрано.

Или хотя бы схвачено.

Ветвей стало больше… и щупы опутали Нкруму сетью, они прислушивались к малейшему звуку, пытаясь уловить эхо дыхания или стук сердца, что было вовсе не позволительно.

Десять и одиннадцать.

Отступили.

Они убирались медленно, иные вовсе рассыпались, чтобы стать частью почвы.

Сто двенадцать.

Легкие начинали гореть, а когда-то Нкрума был способен досчитать до двухсот, не испытывая никаких существенных неудобств.

Сто сорок пять.

Запасное сердце дрогнуло и застучало глухо, мелко. И основное запустилось, хотя и не сразу. До края полосы оставалось три шага, и Нкрума будет свободен.

Почти.

Пустыня пела.

Стремительно остывающие пески издавали высокие звуки, в которых Нкруме по-прежнему слышались голоса песчаных богов, которым поклонялись Древние. И в хор этот, в торжественное песнопение, столь заманчивое, что не один молодой круонец уже утратил разум и голову, поддавшись ему, примешивалась печаль.