Элиминация (СИ) - Русая Василиса - Страница 8

— Мам, брось, это последний раз, честное слово! — Поцеловал я ее в щечку на прощание.

У моей мамы были короткие коричневые волосы, вьющиеся у концов, на ней была надета пижама серого цвета с розовым кроликом, косметики не было, лишь маленькие веснушки под глазами, которые были цвета глубокого синего моря. Я никогда не знал своего отца, мама сказала, что он ушел, как только узнал о беременности, но она не расстраивалась и никогда не таила обиды, рождение ребенка, вообще, не входило в ее планы на жизнь, потому как в возрасте восемнадцати лет ей поставили страшный диагноз — бесплодие. Она прожила десять лет своей жизни с человеком, который не хотел детей, они не предохранялись во время полового акта, редко ссорились и всегда сходились друг с другом в предпочтениях, их счастье закончилось в ее тридцать три года, когда беззаботную жизнь агента по недвижимости сменила тошнота, боль в груди и перепады настроения, а позднее тест показал две полоски и мужчина ее жизни быстро подписал документы о разводе и испарился в одночасье. Мама не унывала, ей помогали все, кого она знала, даже те, от кого она вовсе не ожидала поддержки. Мое рождение было чудом, самым настоящим, она никогда не скрывала от меня историю своей жизни, рассказывала что и как, про секс я узнал в четырнадцать лет, так же, как и про «откуда берутся дети» и уголовную ответственность, мама рассказывала про беременность, она не ограничивала меня в деньгах, каждый год мы на пару недель летали на море, ходили с ней по кафешкам и ресторанам, я был центром ее вселенной, мог спокойно говорить с ней про девушек и друзей, она не ругала меня за двойки и драки, хотя каждый раз проводила со мной подобие ликбеза и профилактических разговоров.

Но ничего не может длиться вечно. В пятьдесят лет у моей мамы развился рак, ее вылечили, но последствия были необратимы: у нее появились морщинки, которых никогда не было, кожа стала серой, а сама она ослабла. Пенсии перестало хватать и я устроился на неофициальную работу, из-за чего стал порой пропускать школу, а это отразилось на моей успеваемости и все пошло по наклонной. Когда мне, все же, удалось закончить одиннадцатый класс, то я понял, что мне нужно поступать на высшее, но только на бюджет.

Но по ужасному совпадению именно сегодня — двадцать первого июня — мне вдруг захотелось свободы, уйти из дома, развеяться и потусить. И я ушел.

Жара стояла нереальная, несмотря на подступающий вечер. На площадке играли дети, в тени домов прятались родители, хотя это не спасало. Это лето, вообще, выдалось аномально жарким, чего уж говорить. Пройдя пару домов, я оказался у друга, у него уже собралась целая толпа народа — большинство из них наши бывшие одноклассники, мы занавесили шторы, включили музыку и просто бесились, употребляя алкоголь и всю имеющуюся еду из холодильника. Мой телефон остался в куртке, один из приятелей сказал, что мне кто-то звонит. Я выбежал в коридор и ответил на звонок, это была мама, но из-за помех на линии было совершенно невозможно разобрать ее слова.

— Ребята, смотрите!

Мы вышли на балкон и все, как один, смотрели за падающим самолетом, грохот стоял нереальный, а потом огненная вспышка и крики. Мы все попадали на пол, девочки завизжали, да и мы с другом испугались, хотя не стали показывать этого.

— Саша! Саша, ответь! — Кричала мать в трубку.

— Мам? Мам, ты в порядке?

Помехи и шипение.

— Саша! Не… из…

— Мам! Я не слышу, мам!

В квартире поднялся крик, раздавались звонки, мой друг включил телевизор, там шли экстренные новости. Самолет упал так близко, что я чувствовал запах гари, тошнота подступала к горлу, как и дикая паника.

— Не выходи… — Продолжала мать.

По новостям передавали о чрезвычайном положении и запрете покидать свои дома.

— Не выходи… не выходи… на улицу! — Кричала она в телефон.

Я все понял за секунду и посмотрел на балкон, там стояли две девушки и ловили сигнал, чтобы кому-то позвонить.

— УЙДИТЕ С БАЛКОНА! — Завопил я, что есть мочи.

Обе они обернулись, но слишком поздно. Яркая вспышка света ослепила меня и всех окружающих даже через неплотные шторы. У меня свело все тело, легкие перестали дышать, клянусь, даже сердце на мгновение перестало биться, а потом я потерял сознание.

Глава 8. Артём

Сегодня мне пришлось делать вскрытие тела своей обезумевшей дочери. На момент, когда лезвие моего скальпеля разрезало ее грудную клетку — она все еще была жива. Моя милая девочка была прикована к столу, то и дело она ерзала и брыкалась из последних сил. Ее сердце было похоже на сгусток черной липкой глины, оно не билось. — Запись ученого исследовавшего заболевание Безумия профессора Никулина С.Х.

«Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста» — стучало у меня в голове.

Я, наверное, сейчас выглядел самым жалким в нашей группе, проходя мимо большого торгового центра со стенами увешанными зеркалами и по счастливой случайности местами уцелевшими — я обратил взгляд на то, как сейчас выгляжу: потрёпанная армейская куртка с вышитой на груди фамилией и инициалами, лицо чумазое от пыли, глаза красные, светло-русые волосы стоят дыбом, а руки дрожат.

— Чего стоишь? Идти надо. — В полголоса обратился ко мне Шрам.

Я посмотрел на него и кивнул, оценивая его же состояние, как удовлетворительное, но явно не лучше моего. Тем временем, Даша с Сашей уже ушли вперёд, однако, они почти не разговаривали в течении всего дня, даже не прикасались друг к другу.

Перед началом нашего так называемого «небольшого похода» мы около часа сидели на открытой местности и не боялись ничего. Правда и сидели все молча, ели, да пили, потом Шрам вновь связался с кем-то через КПК и сказал, что у нас осталось не так много времени, чтобы дойти, если мы не хотим сделать это ночью, конечно же. По нашим лицам было видно, что потеря двух братьев сильно дала нам под дых. Одни лишь Даша с Ваней сидели и просто поддерживали всеобщую обстановку, они не знали их так, как мы. В конце концов, нам пришлось закончить трапезу и скорбеть продолжая наш путь.

— Долго ещё? — Спросил я.

Шрам уткнулся в свой КПК и касаниями пальцев прокручивал карту. Его взгляд был чёрствым и уставшим одновременно, я понимал, что ему приходится тяжелее многих из нас — он терял людей за которых нёс ответственность.

Ваня крутился впереди нас, несходя с места он описывал ногами круги по земле, после чего наткнулся на какую-то жестяную банку и злостно пнул ее ногой.

— Он устал. — Пробормотал Шрам и протер пыльные глаза тыльной стороной ладони. — Мы все устали.

Я вдруг взглянул на него под новым светом: усталость, разочарование, голод, тоска… он натягивал на себя маску железного человека, но сейчас она сыпалась по кусочкам.

— Шрам?

— Ещё час. Час и мы в Кремле. — Бесстрастно ответил он и резко двинулся прочь.

Мой лоб покрылся потом, руки и ноги медленно, но верно, становились «ватными».

Усталость, недосып и потери — давали о себе знать. Теперь уже Даша вела под руку Ваню, а Саша шёл рядом со Шрамом, они обсуждали что-то не столь важное, потому как их голоса были спокойны. Темнота подступала и окружала нас, накрывая куполом и защищая от вечной осенней погоды. Лёгкий ветерок, серое тучное небо и холод теперь стояли круглый год, кроме зимы — зимой было хуже всего. И дело было вовсе не в безумных, нет, они прятались в туннелях метро и не вылезали до самой весны. Однако, зима таила в себе больший ужас — холод стоял под минус сорок градусов, приходилось зарываться под десятки одеял, озлобленные голодные звери блуждали по улице в поисках пищи, люди дрались за места и консервы, в ночлежках прибавлялось народа, однако не все они доживали до весны. Закапывать тела не было ни сил, не возможности, разжигать огонь на улице — не вариант, это лишь привлечёт вандалов или животных, да и развести костёр на снегу получалось не у всех. Тела оставляли в закрытом помещении рядом или в самих ночлежках и там они тухли до весны.