Сколько стоит корона (СИ) - Коновалова Екатерина Сергеевна - Страница 48

 -- На все вопросы, на которые распространяется власть короля, -- ответил он жестко. -- И, если моего слова кажется мало, я привезу вам письменный запрет, подписанный рукой Его Величества. Никаких доков.

Глаза леди Харроу вспыхнули, потемнели, губы побелели -- но гром не грянул, глаза не начали метать молний, с губ не посыпались злые проклятья. Напротив, лоб разгладился, глаза посветлели, губы стали мягче. Плавным движением она опустилась на колени, но в этом жесте не было ни покорности, ни подобострастности -- он выглядел так, словно леди просто желала взглянуть на Дойла снизу вверх. Он дернулся было поднять ее -- но не решился коснуться локтя.

 -- Милорд, прошу вас, не повторяйте этого запрета. Мы снова поссоримся -- а мне бы этого не хотелось.

Уступить сейчас было проще всего на свете. Отказать было почти невозможно -- не тогда, когда бешеный пульс застучал в ушах, а воздух покинул легкие. Она была совсем рядом, и Дойлу достаточно было бы сделать одно почти незаметное движение, чтобы коснуться ее губ.

Вместо этого он отклонился назад, насколько позволяла проклятая спина, и сжал пальцами край скамьи так сильно, что, кажется, мог бы раскрошить дерево.

 -- Леди Харроу, я дорожу вашим расположением, -- он сумел выговорить это твердо, но голос все-таки сорвался, и Дойлу пришлось сделать над собой усилие, чтобы продолжить: -- но вашей жизнью дорожу больше. И если придется выбирать, я пожертвую удовольствием находиться в вашем обществе...

Он не договорил, но, хвала Всевышнему, леди Харроу это сделала за него:

 -- Чтобы сохранить мне жизнь? -- также плавно она встала с колен, расправила подол платья и отошла к камину, кажется, не испытывая ни капли неловкости -- разве что (и Дойл позволил себе считать так) можно было подумать, что она покраснела от смущения, а не от того, что на нее пыхнуло жаром.

 -- Именно, -- чуть запоздало согласился он. -- К тому же, ваше присутствие в доках ничего не изменит. Даже у искушенных в разных науках эмирцев нет лекарства от чумы.

 -- Нет, к сожалению. Но я могу дарить этим несчастным хотя бы немного тепла.

 -- Им от него мало прока. А лекари не обрадуются новому больному, -- опершись о спинку скамьи, Дойл встал. Почему-то сильнее прежнего заболела нога, и он перенес с нее вес на другую. -- Если вы хотите... -- идея была внезапной, но, кажется, спасительной. Он продолжил: -- если вы действительно хотите помочь, составьте из своих трав самые душистые букеты, сделайте их много, и лекари развесят среди больных, чтобы немного освежить отравленный воздух.

Лицо леди Харроу преобразилось мгновенно, на нем расцвела улыбка.

 -- И вы распорядитесь доставить эти букеты?

 -- Разумеется, -- кивнул Дойл. -- Но с условием, что сами вы в доки не пойдете. Не нужно бесполезной самоотверженности. Настоящая помощь важнее, -- он невольно вспомнил о том, какая помощь городу придет от него -- ему предстоит разобраться в виновности зачинщиков погромов и проследить, чтобы самые ретивые получили достойное наказание. Узнав об этом, леди Харроу едва ли улыбнется ему.

 -- Спасибо вам, милорд. Я буду рада помочь. И... -- она вздохнула, эти слова дались ей нелегко: -- я обещаю не бывать в доках.

В узкой щели между ставнями посветлело -- занимался рассвет. Дойл низко поклонился и сказал:

 -- Мне нужно идти, леди. Пришлите ко мне слугу, когда букеты будут готовы. И еще раз благодарю вас за лечение и за вино.

Леди Харроу присела в реверансе и ответила:

 -- Берегите себя, милорд. Храни вас Всевышний.

От этой простой фразы стало тепло в груди. Сдерживая улыбку, Дойл вышел на улицу. Похолодало. Коновязь покрылась белым инеем, шкура коня засеребрилась. Рукавом проведя по седлу и стирая капли и льдинки, Дойл не без труда дотянулся до стремени и сел верхом. Сжал бока коня коленями, высылая его вперед, но далеко не уехал -- на Рыночной площади вновь царило какое-то оживление. В сонном городе далеко разносились крики.

Глава 30

На площади действительно вновь теснилась толпа -- но в этот раз без дубин, вил и факелов. Люди стояли тесным многослойным кольцом вокруг чего-то. Дойл приподнялся в стременах, замахнулся кнутом и выкрикнул:

-- Именем короля! Дорогу! -- конец кнута свистнул в воздухе, заорали мужики, и перед Дойлом освободился узкий проход. Сдерживая фыркающего коня, он проехал по нему, и его взгляду предстало неприятное зрелище -- во влажной дорожной пыли каталась и орала седая растрепанная старуха.

-- Приди, приди! -- визжала она и билась так, что двое стражников не могли ее схватить.

-- Эй! -- окликнул Дойл, и один из стражников заметил его, кинулся вперед, почти коснулся стремени и нервно спросил:

-- Милорд, что делать? Она совершенно без ума.

-- Приди, королева наша! Спаси нас! -- верещала старуха.

-- О чем она кричит?

-- О своей королеве, милорд. мы пытались схватить ее, но она расшвыряла нас обоих как детей или щенков. Она...

-- Здесь не без колдовства, -- оскалился Дойл. -- Облейте ее водой!

Пока тащили ведро от колодца, припадок не прекращался. Дойл едва ли мог разобрать хоть слово -- кроме все повторяющихся призывов "приди". Наконец, старуху окатили ледяной водой, и она, вскрикнув, затихла. Всего на мгновение, но его хватило, чтобы двое стражников скрутили ей руки и, оторвав грязный кусок от подола ее платья, запихнули в рот на манер кляпа. Она продолжала вырываться, но, кажется, чудовищная сила в ней иссякла, и ее попытки больше не увенчивались успехом. Стражники поволокли ее к замку, попутно крича возбужденной толпе:

-- Расходитесь! Все кончено, расходитесь! Ведьму схватили!

Эти крики, а также присутствие Дойла подействовали -- вскоре не площади установилась естественные для раннего утра тишина и покой. А Дойл, больше нигде не задерживаясь, проследовал за стражниками. Если неудачливые погромщики могли подождать, то старуха-ведьма -- никак. С ней нужно было разобраться как можно быстрее.

Без отца Рикона подземелья замка стали холоднее -- и неприятней. Тени склонились в глубоких поклонах, приветствуя Дойла, и бесшумно последовали за ним.

-- Где старуха?

-- В камере для ведьм, милорд, -- отозвался один из теней. -- Ее связали, как полагается.

Для ведьм в подземелье Шеана была особая камера -- с особо прочными цепями, железными намордниками и пыточными инструментами для женщин. Дойл стащил через голову колет и скинул его на руки тени, поправил рукава рубахи и прошел в камеру. Старуха была грязной и немытой, от нее воняло застарелым потом, грязной кожей, прогорклым салом и кислятиной. Дойл преодолел естественное отвращение. Подвинул себе табурет, сел, крикнул, чтобы принесли жаровню: после допросов в ледяных подземельях у него всегда начинало ныть колено. Старуху избавили от самодельного кляпа и снабдили намордником, руки обмотали тряпками так, чтобы нельзя было и пальцем шевельнуть, и приковали цепями к стене. Длины цепей не хватало, чтобы она могла спокойно сесть, а стоять у нее сил не было, поэтому она висела на руках, чуть сгибая ноги. Увидев Дойла, она замычала и задергалась.

Дойл указал тени на нее и велел:

-- Прижми нож к горлу и сними намордник. Слушай, старуха, -- церемониться с ней он не собирался, -- одно лишнее слово, которое покажется мне похожим на заклинание, и тебе проткнут горло. Причем ты не умрешь -- не сразу, по крайней мере. Но не издашь больше не звука. Поняла? Моргни.

Старуха моргнула, из-под морщинистых век заструились слезы, прочертившие две светлые дорожки на серой коже. Щелкнул крюк намордника, и старуха начала судорожно хватать ртом воздух.

-- Кого ты призывала на площади?

-- К-королеву, -- проскрипела она. -- Нашу королеву, которую мы так долго ждали.

-- Королева далеко от города.

Старуха не то закашлялась, не то засмеялась: