Сколько стоит корона (СИ) - Коновалова Екатерина Сергеевна - Страница 37

Возможно, что-то удастся стрясти с банкиров и ростовщиков -- они дорожат своими деньгами и не захотят подвергать их риску, скорее уж заплатят. К сожалению, даже при таком раскладе на казну ляжет непростое бремя. Дойл недовольно отложил перо, стер с пальцев чернила и задумался о том, чем жертвовать.

Будь его воля, он просто на год прекратил бы все пиры и увеселения, равно как большие и малые охоты -- сэкономленных средств с лихвой хватило бы на все необходимое, включая наем и обучение проверяющих и увеличенное жалования для солдат им в охрану. Но Эйрих и совет никогда на это не пойдут. Уменьшать финансирование армии было нельзя -- пусть Остеррад и успокоился, границы нельзя было назвать совершенно надежными. Легче всего было бы прикрыть часть школ -- но их было жалко уже самому Дойлу.

Разумеется, всегда можно было поднять налоги -- однако это был плохой вариант. Налоги оставались неизменными уже четыре года, и крестьяне в провинции только-только начали чувствовать стабильность.

К тому моменту, как Джил шепотом сообщил, что пора собираться на пир, Дойл так ничего и не придумал, поэтому его настроение упало окончательно, и он едва не сорвался на мальчишке -- но удержал себя в руках, разве что обругал за криворукость, когда тот подлил в медную ванну слишком много горячей воды.

Наконец, одевшись, Дойл велел:

 -- Пойдешь со мной. Развлекайся как хочешь, но следи за моим кубком.

 -- М-милорд, вы опасаетесь, что вас могут отравить? -- уточнил Джил.

 -- Нет. Опасаюсь, что меня могут напоить. Так что смотри в оба -- даже за королем.

Он не стал добавлять: "Особенно за королем", -- хотя именно это и подумал.

От обычного пира этот отличался разве что антуражем -- под потолком зала были развешаны медные лики солнца, а в центре перед столом установили огромную чашу, в которой постепенно разгорался огонь. Вокруг пока неторопливо сновали ряженые в красное шуты, придворные -- тоже в основном в красном -- столпились кучками у столов, поглядывая не без жадности на выставляемые слугами блюда.

Дойл -- в черном, а не в красном, -- как обычно привлек внимание своим появлением: на время все разговоры затихли, а кучки переформировались так, чтобы дать Дойла возможность пройти к своему месту, ни с кем лишний раз не заговорив. Единственным исключением был выросший у него на пути Кэнт. Махнув своей ручищей, он радостно провозгласил:

 -- Да светит тебе солнце, принц!

Дойл скривился, но ответил:

 -- И тебе, лорд.

Кэнт расхохотался низким смехом и уже тише спросил:

 -- Ты так и не полюбил все эти пирушки, Торден?

 -- Я люблю пирушки, -- ответил Дойл, -- те, которые проходят у костра, в компании людей, готовых умереть друг за друга. А не с этими свиньями.

Кэнт снова засмеялся:

 -- Я тоже порой скучаю по тем добрым временам. Не думал никогда опять рвануть на север?

Дойл хмыкнул:

 -- Да кто мне даст. Я уже не младший принц, который может делать, что ему вздумается. Да и ты, Кэнт, давно уже не третий сын, которому наследство не светит.

Здоровяк погрустнел -- не только из-за упоминания об отце и двух старших братьях, погибших на войне с Остеррадом, но и из-за намека не лежащую на нем ответственность.

 -- Умеешь ты все испортить. А как хорошо было быть просто Стиви, на которого всем плевать.

 -- Не тот ли самый Стиви то и дело ныл, что после войны ему можно будет сразу топиться, чтобы только не подохнуть с голоду? -- отозвался Дойл. Кэнт состроил обиженную рожу и отошел, а Дойл обернулся -- как раз вовремя, чтобы встретиться взглядом с леди Харроу и преисполниться желанием немедленно последовать старому совету Стиви Кэнта и утопиться.

Она сегодня не была вдовой -- в праздник солнечного поворота траур оставляли, это было время торжества жизни, на котором не было места смерти. На ней было красное платье с тонким черным кантом, и оно оттеняло ее белую кожу. Волосы не были спрятаны под вдовий убор, а только сколоты наверху и забраны нитками жемчуга. Дойл почувствовал, что у него шумит в ушах.

Не задумываясь и не сомневаясь, леди Харроу подошла к нему и сделала низкий реверанс, а потом негромко произнесла -- не то обращаясь к Дойлу, не то к самой себе:

 -- Я никогда не знала вашего имени, милорд, а сегодня случайно подслушала. Торден... -- Дойл не любил это обращение, но он был готов забыть об этом, потому что ее губы произнесли его имя удивительно приятно и мелодично.

 -- Я... -- ему пришлось сначала сглотнуть, чтобы заговорить, -- я надеюсь, что ваше самочувствие улучшилось.

 -- Вы знали, что мне нездоровилось, милорд?

 -- По долгу службы я стараюсь знать обо всем, что происходит в стране, -- ответил он.

 -- Даже о таких пустяках? -- она улыбнулась и заметила: -- Я думала сообщить вам, что на время оставлю двор, но не сочла это уместным.

Дойл хотел было сказать о том, что собирался послать к ней слугу, но не нашел в себе достаточно мужества для этого и сменил тему. Почему-то ему показалось, что леди Харроу отлично поняла, о чем именно он ей не сказал -- во всяком случае, ее глаза блеснули очень лукаво и немного насмешливо. Ответив на несколько его вопросов, она сказала:

 -- Вы сегодня очень задумчивы, милорд.

Разумеется, стоило сообщить, что он думает о ее несравненной красоте (тем более, что отчасти это было правдой), но вместо этого Дойл признался:

 -- Королю нужны деньги, и я думаю о том, где их взять.

Он собирался добавить что-то вроде извинения за свою возможную рассеянность и заверить леди Харроу, что он счастлив ее видеть, но не успел -- она рассмеялась и спросила:

 -- Королю нужны деньги? Или вам?

 -- Мне. На нужды короля, -- честно ответил Дойл.

В этот момент зарубили трубы и загрохотали барабаны, и в зал прошествовал одетый в золото Эйрих. Среди своих придворных он сиял так ярко, как сияет солнце в сравнении с кострами.

Глава 23

Подозревая, что праздник будет скучным, Дойл и не представлял, насколько окажется прав. Когда спустя два часа шуты не перестали козлами скакать через огонь, корча рожи и то и дело издавая непристойные звуки, он понял, что его терпение медленно, но верно иссякает. Что думал о представлении Эйрих, сказать было сложно -- он выглядел благодушным и довольным жизнью, улыбался, прикладывался к кубку и то и дело поворачивался и что-то шептал на ухо королеве. Королева кривилась и дула губы, но не из-за праздничной программы, а из-за того, что ей не дали для праздника утянуть талию -- ее крики по этому поводу слышал весь замок, но Эйрих был непреклонен, и Дойл, если бы кто-то спросил его мнения, полностью поддержал бы брата. В конце концов, кое-кто утверждал, будто уродство Дойла -- как раз результат того, что его мать до последнего дня старалась стянуть живот потуже. Правда это или нет -- рисковать здоровьем наследника не хотелось.

Дойл не сдержался и широко зевнул, едва успев прикрыть рот рукавом. Эйрих обернулся и спросил:

 -- Скучаешь, братишка?

 -- Веселюсь от души, -- отозвался Дойл. Очередной шут в очередной раз перескочил через чашу с огнем и победоносно закукарекал. -- Что может быть приятней, чем наслаждаться таким изысканным зрелищем.

 -- Дай тебе волю, ты вообще запретишь развлекаться.

 -- И сэкономлю половину годового бюджета.

Собственно, если бы вместо еды на столе была чернильница и пара листов бумаги, Дойл проводил бы время с куда большим удовольствием -- у него появилось несколько идей, где бы раздобыть деньги, не разоряя при этом казну, но числа были слишком большими, чтобы считать их в уме.

 -- А вот твоя красавица, кажется, весьма довольна, -- заметил Эйрих, и Дойл невольно нашел взглядом леди Харроу. К сожалению (или к счастью, как посмотреть), Эйрих ошибся -- она улыбалась, действительно, но удовольствия не получала: Дойл уже знал это выражение сдержанной скуки в ее глазах.