Сколько стоит корона (СИ) - Коновалова Екатерина Сергеевна - Страница 33

 -- Я мог бы прислать к вам своих людей, надежных и верных.

Она посмотрела на него пристально, как будто заглядывая в душу, и сказала очень тихо:

 -- Я думала было возразить, что преданы они будут только вам, но этим нанесла бы вам новое оскорбление. А я не хочу делать этого не только словами, но даже в мыслях. Я благодарна за вашу... -- она прервалась, выискивая слово, -- за ваше беспокойство. Но я не хочу охраны -- следуя за мной, она будет заставлять меня только больше бояться. Я уже... -- снова пауза, -- боялась в своей жизни. И я не хочу бояться снова. Доброй ночи, милорд.

Она протянула руку, на короткое мгновение сжала его пальцы и, развернувшись, скрылась в доме. Дойл остался стоять -- пораженный и смущенный этим жестом и взволнованный ее словами. Ему было дико, болезненно тяжело думать, что этой женщине доводилось бояться, плакать, спасать свою жизнь. Земли Харроу были только маленьким клочком земли на границе с Остеррадом, словом на карте, над которой они с Эйрихом так часто склонялись во время войны.

"Пусть лучше перемелют в пыль Харроу, чем доберутся до Риенса и его полей", -- так говорил Дойл когда-то, указывая пальцем на кривой отросток, каким выглядело Харроу на карте. Это была стратегическая точка -- не более того. Отступая за него, и Дойл, и Эйрих преследовали совершенно определенные цели: нужно было спасти плодородный Риенс, засеянный льном Рэнк -- те земли, которые кормили Стению. Какое им было дело до каменистого, бесплодного, бедного Харроу?

Они выиграли эту войну. "Мы ее выиграли", -- напомнил себе Дойл, невольно ощущая, что его переворачивает от слишком ярких образов, которые создавало его воображение. Он видел как наяву решительную, справедливую леди Харроу -- тогда еще совсем юную девочку, только ставшую замужней женщиной, -- которая отдает все силы, всю себя на защиту бедняков, крестьян и черни. Он уже немного узнал ее и не сомневался, что она не пряталась за стенами замка. Она ходила по деревням с корзиной еды, сама не ела мяса, когда его не могли есть ее разоренные люди. А может, набрав тряпья, она делала повязки уцелевшим в жерновах войны.

Мотнув головой, Дойл велел слезавшему с козел кучеру подсадить его в седло и сразу же пустил коня рысью. Завтра ему предстояло присутствовать на суде над милордами-предателями, и нужно было быть готовым к любым неожиданностям, а для этого -- как следует выспаться, дать измученному телу и не менее уставшему уму столь необходимые часы отдыха.

Кажется, это была опасная мысль -- стоило ему подумать о сне, как челюсть невольно начало выворачивать в зевке, глаза стали слезиться и закрываться. В свои комнаты -- где, по счастью, было жарко и тихо, -- он вошел, на ходу освобождаясь от плена неудобного камзола. Меч бросил на кровать, сам упал рядом, решив, что Джил как-нибудь догадается снять с него сапоги и штаны. И, возможно, укрыть одеялом -- но это было уже не так важно.

Веки потяжелели, но сквозь подступающий сон Дойл услышал негромкое:

 -- Милорд!

Захотелось протянуться за мечом и наотмашь ударить -- и пусть кровь растекается лужей по полу.

 -- Милорд, это важно!

Сцепив зубы, Дойл поднял тяжелую, словно набитую железом голову, раскрыл глаза и обнаружил стоящего возле кровати Джила. Будь у него чуть больше сил, он схватил бы паршивца и оттаскал бы за волосы, а так просто прохрипел:

 -- Проклятье, что?

 -- Милорд, вас хотят убить!

Эти слова подействовали не хуже ведра ледяной воды. Дойл подскочил на ноги, от недавней сонливости не осталось и следа.

 -- Говори!

Джил достал из-за пазухи мешочек монет, протянул их Дойлу и пробормотал:

 -- Вот, милорд. Мне это дали сегодня, чтобы я вонзил вам ночью нож в сердце.

В глазах у мальчишки почему-то стояли слезы. Дойл взвесил на руке мешочек, определяя стоимость -- похоже, кто-то не поскупился.

 -- И обещали дать столько же? -- предположил он. Джил кивнул.

Дойл сглотнул. В сущности, это было просто и очень естественно. Как бы он ни был могущественен, он зависел от простого мальчишки -- собственного слуги. И именно поэтому вместо какого-нибудь опытного человека Дойл взял долговязого и нелепого Джила -- потому что тот был обязан ему всем.

 -- Милорд, -- продолжил он уже смелее, -- я попытался выяснить, кто это, но не смог. Меня остановили после пира, позвали в темноту. Это была женщина. Кажется, немного выше меня. И... -- он замялся.

 -- И что?

 -- Какая-то леди -- говорила по-благородному.

Некоторое время Дойл размышлял о недолговечности собственной жизни и жизни вообще, потом протянул кошель мальчишке. Тот отпрянул, словно золото в нем было ядовитым.

 -- Никогда, милорд. Не коснусь денег, которые... которыми вашу кровь купить хотели, -- его глаза расширились от ужаса.

Дойл не убрал кошелька и все-таки сложил его в руку слуге.

 -- Не хочешь брать -- раздай бедным, -- и добавил: -- от моего имени. Мне они уж точно не нужны. Не та сумма.

После этих слов Джил успокоился и спрятал кошель. Дойл снова опустился на кровать и уже собирался опять попробовать заснуть, но прежде, чем закрыть глаза, сказал в пустоту:

 -- Ты далеко не так бестолков, как кажешься.

Вполне вероятно, мальчишка что-то ответил, но Дойл этого уже не слышал, провалившись в сон. Однако утомленный разум не позволил ему насладиться блаженным покоем, и коварный бог Фио из старых легенд завладел им, насылая один за другим чудовищные кошмары. Дойлу снова снилась война -- показавшиеся вечностью дни плена у короля Остеррада; искаженное яростью лицо Эйриха, проносящегося мимо него -- в самую гущу врагов; десятки трупов под ногами; сломанный меч...

Под конец приснилась леди Харроу. Она вновь была обнажена, только волосы ее теперь были не отведены назад, а струились по нежным грудям до бедер, окутывая все тело сиянием солнца. Она стояла посреди спальни Дойла, гордая и величественная в своей наготе. Сам он лежал на постели -- точно так же, как когда засыпал. Так же рядом лежал меч, который он сразу же, едва увидел, столкнул на пол. Так же на нем были только штаны и смятая рубаха. Склонив голову и позволив волосам еще ниже упасть, закрывая лицо и лаская живот, леди Харроу сделала короткий шаг вперед. Дойл хотел было подняться ей навстречу -- но не сумел. Она улыбнулась кончиками губ, оперлась о кровать коленом, заставляя едва заметно смяться тонкую перину, и в этот момент оцепенение спало. Дойл рванулся вперед, здоровой рукой обхватывая ее за плечи и утягивая за собой. Впился губами в ее губы -- они были солеными на вкус, как будто кровавыми, но ему было все равно. Усилие, оказавшееся таким незначительным во сне, и он навис над ней, ее волосы разметались по простыне, розовые губы раскрылись, и он снова прижался к ним, левой рукой скользя по ее тонкой, мягкой коже, касаясь тяжелой, налитой соком груди. Она тихо вздохнула, почти всхлипнула -- и вдруг Дойл оказался отброшен в сторону и едва сумел удержаться за столбик кровати. Сила, отшвырнувшая его, била ключом из груди леди Харроу, но не причиняла ей боли. Она засмеялась -- радостно, с наслаждением -- раскинула руки и обратилась в птицу, которая взмыла под потолок, сделала круг по комнате и вырвалась в окно, а Дойл проснулся.

В паху болезненно тянуло неудовлетворенное желание, сердце бешено билось, но не только от возбуждения, но и от чего-то, сравнимого со страхом.

Окно действительно было открыто, но за ним было еще темно. Дойл подтянул повыше одеяло, которым его накрыл Джил, и заставил себя уснуть снова, невзирая ни на что -- на суде ему потребуются все силы.

Вопреки его опасениями (и, в некотором роде, надеждам), больше леди Харроу ему не снилась, и, когда Джил разбудил его через час после рассвета, он чувствовал себя отдохнувшим и бодрым.

Решив, что поиском своего неудачливого убийцы -- очередного -- он займется позднее, Дойл оделся и направился в подвал -- нужно было проследить, чтобы все милорды были доставлены вовремя и были готовы отвечать на вопросы короля. А также, чтобы они не выглядели слишком уж изувеченными: хотя пытки к ним применялись щадящие, заключение и допросы отразились на их лицах. Чего нельзя было допустить среди прочих придворных -- так это сочувствия к заговорщикам.