Жестокий принц - Блэк Холли - Страница 55

Меня уводят в игровую комнату; я опускаюсь на пол и закрываю лицо ладонями. Когда отнимаю их, они мокрые от слез. Быстро отираю пальцы, чтобы Тарин не увидела.

Мы ждем не меньше часа. Все это время в комнате царит молчание. Немного похныкав, Тарин вытирает нос и больше не плачет.

Думаю о Кардане, которого привязала к стулу, чтобы потешить себя. Вспоминаю его взгляд сквозь спутанные, черные, как вороново крыло, волосы, кривую пьяную улыбку, и мне нисколько не легче.

Чувствую себя измотанной, потерпевшей полное и окончательное поражение.

Ненавижу Тарин. Ненавижу Мадока. Ненавижу Локка. Ненавижу Кардана. Всех ненавижу. Просто моя ненависть недостаточно сильна.

— Что он тебе подарил? — спрашиваю у Тарин, наконец нарушая молчание. — Мадок дал мне меч, который изготовил наш отец. Тот самый, которым мы сражались. Он говорил, что кое-что приготовил и для тебя.

Тарин долго молчит, мне уже кажется, что она так и не ответит.

— Набор столовых ножей. Якобы они режут даже кости. Меч лучше. У него есть имя.

— Думаю, ты можешь дать имена своим столовым ножам. Мясоруб Старший, Хрящерез, — говорю я, и она тихо прыскает, приглушая смех.

Потом мы снова погружаемся в молчание.

Наконец в комнату входит Мадок; ему предшествует его тень, которая ложится на пол, как ковер. Он бросает ножны с Закатом на пол передо мной и усаживается на диван с ножками в форме птичьих лап. Непривычный к такому весу, диван стонет. Гнарбон кивает Мадоку и уходит.

— Тарин, я должен поговорить с тобой о Локке, — говорит Мадок.

— Ты не причинил ему вреда? — В ее голосе слышны еле сдерживаемые рыдания. Я недобро думаю, уж не допускает ли она, что у Мадока есть такое право.

Он фыркает, словно подумал о том же.

— Когда он просил твоей руки, то сказал мне, что, хотя фейри непостоянны, он все-таки хотел бы взять тебя в жены. Как я полагаю, это значит, что особой верности ты от него не дождешься. Тогда он ничего не сказал о флирте с Джуд, но, когда я через минуту спросил, Локк ответил, что «чувства смертных настолько переменчивы, что невозможно удержаться, чтобы не поразвлечься с ними». Он сказал, что ты, Тарин, показала ему, что можешь быть такой, как мы. Нет сомнения — что бы ты там ни сделала, именно это стало причиной конфликта между тобой и сестрой.

Платье Тарин возвышается вокруг нее, как гора. Она выглядит сдержанной, хотя на боку у нее неглубокий порез, а юбка порвана. Она выглядит как местная леди, если не обращать внимания на закругленные кончики ушей. Когда я позволяю себе честно оценить ситуацию, то понимаю, что не могу винить Локка за его выбор. Я склонна к насилию. Я неделями отравляла себя ядами. Я убийца, лгунья и шпионка.

Я понимаю, почему он выбрал ее. Просто я хотела бы, чтобы она не предавала меня.

— Что ты ему ответил? — спрашивает Тарин.

— Что я никогда не считал себя таким уж непостоянным, — говорит Мадок. — И что я нахожу его недостойным любой из вас.

Пальцы Тарин сжимаются в кулаки, но только это выдает ее чувства. Она овладела искусством придворного самообладания, а я нет. Меня обучал Мадок, а ее наставницей была Ориана.

— Ты запрещаешь мне принять его предложение?

— Это хорошим не закончится, — вздыхает Мадок. — Но я не буду становиться на твоем пути к счастью. Даже не встану на пути к страданиям, которые ты для себя выбираешь.

Тарин ничего не отвечает, но по ее взгляду понятно, что она чувствует облегчение.

— Иди, — говорит ей Мадок. — И больше никаких поединков с твоей сестрой. Чем бы ни одарил тебя Локк, верность семье прежде всего.

Что он подразумевает под верностью? Я считала, что он верен Дайну. Ведь он присягал ему.

— Но она... — начинает Тарин, и Мадок поднимает руку с изогнутыми черными ногтями в предупреждающем жесте.

— Бросила вызов? Она что, вложила меч в твою руку и заставила замахнуться? Ты действительно думаешь, что у твоей сестры нет чести, что она изрубила бы тебя на куски, если бы ты стояла безоружная?

Тарин вспыхивает, ее подбородок вздрагивает.

— Я не хотела драться.

— Значит, тебе надлежит и дальше так поступать, — заявляет Мадок. — Нет смысла биться, если не намереваешься победить. Можешь идти. Оставь меня для разговора с сестрой.

Тарин встает и идет к двери. Положив руку на тяжелый бронзовый засов, она оборачивается, словно хочет сказать что-то еще. От духа товарищества, сохранявшегося до прихода Мадока, не осталось и следа. По ее лицу вижу, как ей хочется, чтобы Мадок меня наказал, и как она почти уверена, что не накажет.

— Лучше спроси у Джуд, где принц Кардан, — советует она, сузив глаза. — В последний раз, когда я его видела, он с ней танцевал.

Она распахивает дверь и оставляет меня с бешено бьющимся сердцем и королевской печаткой, жгущей мой карман. Она не знает. Просто провоцирует, пытается ввергнуть меня в неприятности, пустив стрелу напоследок. Не могу поверить, что она сказала бы такое, если бы действительно знала.

— Давай поговорим о твоем сегодняшнем поведении, — говорит Мадок, наклоняясь вперед.

— Давай поговорим о твоем поведении, — возражаю я.

Он вздыхает и проводит широкой ладонью по лицу.

— Ты там присутствовала, не так ли? Я старался удалить вас всех, тебе не следовало этого видеть.

— Я думала, ты любишь принца Дайна, — говорю я. — Думала, что ты его друг.

— Я его достаточно любил, — отвечает Мадок. — Больше, чем Балекина. Но есть другие, которые рассчитывают на мою верность.

Снова думаю о кусочках головоломки, об ответах, за которыми вернулась домой. Что Балекин мог дать или обещать Мадоку, чтобы убедить его выступить против Дайна?

— Кто же? — требовательно спрашиваю я. — Чем можно оправдать все эти смерти?

— Хватит, — рявкает он. — Ты пока не на моем военном совете. Узнаешь все, что тебе положено знать, когда настанет время. А до тех пор позволь мне заверить тебя, что, хотя дела пришли в расстройство, я от своих планов не отказываюсь. Сейчас мне нужен самый младший принц. Если тебе известно, где Кардан, я посоветую Балекину щедро вознаградить тебя. Получишь положение при дворе. И любого жениха, какого захочешь. Или еще бьющееся сердце того, кого ненавидишь.

С удивлением смотрю на него.

— Думаешь, я отберу Локка у Тарин?

Мадок пожимает плечами.

— Похоже, тебе больше хочется снять голову Тарин с плеч. Она обманула тебя. Не знаю, что ты сочтешь достаточным для нее наказанием.

С минуту мы просто смотрим друг на друга. Мадок — чудовище, поэтому, если я захочу сотворить что-то очень плохое, он не будет меня за это осуждать. Почти.

— Если хочешь моего совета, — с расстановкой произносит он, — то любовь, выросшая на страдании, не цветет буйным цветом. Поверь мне, уж я-то знаю. Я люблю тебя, люблю Тарин, но не думаю, что она подходит Локку.

— А я? — Не перестаю думать о том, что мысль Мадока о любви совсем не кажется безобидной. Он любил мою мать. Любил принца Дайна. Похоже, его любовь к нам гарантирует не больше безопасности, чем любому из них.

— Не думаю, что Локк подходит тебе. — Он скалится в ехидной улыбке. — И если твоя сестра права и тебе известно, где находится принц Кардан, отдай его мне. Он просто фатоватый мальчишка, не умеющий владеть мечом. В каком-то смысле он мил и сообразителен, но не заслуживает, чтобы его защищали.

«Слишком молод, слишком слаб, слишком спесив».

Опять возвращаюсь мыслями к перевороту, устроенному Мадоком и Балекином, гадаю, как он должен был происходить по плану. Убить двух старших принцев, самых влиятельных. Тогда, конечно, Верховный Король уступит и возложит корону на голову самого сильного принца, имеющего поддержку военных. Быть может, неохотно, но под угрозой расправы Элдред должен был короновать Балекина. Однако не стал. Балекин пытался его принудить, а потом началась резня. И все умерли.

Кроме Кардана. За столом почти не осталось игроков.

Вряд ли Мадок рассчитывал, что дело обернется именно так. Но я все еще помню его уроки стратегии. Любой результат плана должен вести к победе.