Игра без читов (СИ) - Давыдов Григорий Андреевич - Страница 1

Игра без читов

Григорий Давыдов

Глава 1

Больно дышать. Ещё больнее шевелиться, но тело в отчаянном приступе отплясывает на холодном металлическом полу брейк-данс. Солоноватый привкус крови неприятно заполнил рот. Но, как ни странно, боли от торчащего из живота здоровенного меча я не чувствую. Только смотрю на него вылупленными, как у попавшего в костёр камина Санта-Клауса, глазами, и не могу поверить в случившееся...

А, ну да, я не оттуда начал.

Ну уж простите, гады! Сложно здраво мыслить, когда твои кишки превратились в кровавую кашу!

Так, о чём это я... Ах, да!

Давайте я расскажу сначала...

11 год от Разлома по новому летоисчислению

Я сидел за высоким кустом, отводя свободной рукой ветви в стороны, для лучшего обзора. Другой я прижимал приклад автомата к плечу, положив указательный палец на спусковой крючок. И волновался...

Рядом, на земле, валялся Лёшка. Именно так, не «Лёша», или «Лёха», а Лёшка, и никак иначе не звали этого мелкого, вечно лохматого светловолосого мальчугана со вздёрнутым носом и постоянно шевелящимися большими зелёными глазами. Будучи девяти лет от роду, Лёшкин взгляд горел решимостью и взрослой осмысленностью, которую лично я не встречал у детей его возраста. Он, так же, как и я, смотрел через кусты вперёд, внимательно нахмурив брови.

Глаза волей-неволей уставились на его ноги, как часто бывало, когда Лёшка меня не видел. Взгляд будто бы сам собой притягивало к двум высушенным веткам, которые заменяли мальчонке конечности. На таких не встанешь, не походишь и не побегаешь. Но это уродство мальчик не заслужил: не получил по причине болезни, травмы или несчастного случая. Родился таким. Вероятно, как говорит он сам, из-за того, что родился на свет уже После... И пусть я часто допытывался, о чём тот ведёт речь, Лёшка лишь замолкал, больше не говоря ни слова. А я не надоедал расспросами.

Я вспомнил наконец, зачем мы здесь, и вновь устремил взор меж веток кустов, сощурившись. Перед нами разлеглась ярко-зелёная поляна. Слишком, надо сказать, зелёная, для этих мест, где остались лишь корявые чёрные деревья, да жидкие кустики с пожухлой травой. Первый признак Кода.

А на поляне гулял, пощипывая травку, единорог. Нет-нет, я знаю, что не ошибся. Всё правильно сказал: не носорог, а самый настоящий единорог. Мистический конь с рогом на лбу, если вы не знали. Только этот - совсем уж какой-то в край мистический. Сошедший скорее уж не с картинок мифов и легенд, а из какого-нибудь детского мультика: гладкая лоснящаяся кожа животного имела ярко-розовый цвет, а грива переливалась всеми цветами радуги. Меня, по правде говоря, потянуло блевать. И я подумал, что Настёнка наверняка бы завизжала от восторга, если бы я подарил ей эту зверушку.

«Не, дружище», - усмехнувшись, подумал я, аккуратно приподнимая дуло автомата. - «Сегодня ты пойдёшь на потроха.».

Я многозначительно посмотрел на Лёшку. Тот, будто почуяв внимание на своей персоне, тут же повернул ко мне лицо. Вид его был донельзя спокойным. А я переживал. И ладони, вон, вспотели. За последнюю неделю охота совсем не ладилась, и тут посчастливилось отыскать кусок Кода. Облажаюсь - и дядька Степан меня со свету сживёт. Потому торопиться не следовало.

- Ну? - кивнул я Лёшке. - Что видишь?

Тот понятливо кивнул в ответ и снова повернулся к поляне. Только на этот раз с таким напряжённым лицом, что на висках мальчонки невооружённым глазом стали заметны выступившие, как черви, вены. А затем его затрясло, и из носа потекла струйка крови. Он выдохнул и вновь повернулся ко мне.

Автоматически сунув руку в карман, я вызволил из него плохо очищенный платок. На нём навечно отпечатались десятки маленьких розовых пятнышек. Остались с прошлых совместных охот. Я протянул платок Лёшке. Тот привычным движением вытер кровь.

- Десятый уровень, - изрёк он спокойным, даже безразличным тоном. - Защита никакая. Разве что сопротивление к магии, и то шаткое. Так себе моб, простой.

- Тогда, может... - я радостно положил автомат на землю и вытащил из-за спины недлинный клинок, который слишком ярко блестел на солнце даже для отполированного металла. Притом и мокрой тряпкой, и щёткой я к нему не прикасался вот уже несколько лет. - А?

Лёшка отрицательно покачал головой:

- Уйдёт. Даже если незаметно подкрадёшься, уйдёт. У тебя меч пятого уровня, урон, даже если вложишь в него достаточно силы, не больше пяти-десяти единиц. У Кода все пятьдесят жизней. Уйдёт.

Я озадаченно почесал затылок, возвращая меч обратно в заплечные ножны. И со вздохом поднял автомат, на всякий случай ещё раз проверив рожок. Из него на меня счастливо смотрело пять украшенных фосфоресцирующими рунами патронов. Чёрт. Гадство. Я со злобой вернул рожок на место и прицелился сказочной скотине прямо в глаз.

Обычных пуль было - хоть отбавляй, валялись целыми лентами в ящиках на складе. Да и если погулять по округе и внимательно посмотреть, то не напрягаясь наберёшь ещё пару ящиков - остатки с давней войны. Но простые патроны не принесут вреда Коду. А вот такие, что зачарованы магией, вполне могут и бо-бо. Но проблема заключалась в том, что в нашей деревне магией, как и вообще даром видения, владел лишь Лёшка, да ещё один его сверстник, кроха Настя. А на то, чтобы сотворить заклинание, хоть одно, самое простецкое, требовались неимоверные усилия. Вдвойне большие для девятилетнего ребёнка, которому и видеть то вещи такими, какие они есть, приходится через силу. Вот и получалось, что всё богатство - пять вшивых зачарованных пуль. Использовать хоть одну - неимоверное расточительство. Конечно, на поясе у меня висел запасной магазин с обычными патронами.

Но что поделать. Коду простые пули - как великану щекотка.

Я застыл, затаив дыхание. Единорог продолжал с философским видом жевать травку. Палец надавил на спусковой крючок... Выстрел!

Приклад больно ударил в плечо.

А животное, не успев даже взвизгнуть, рухнуло в поглотившую её с головой траву. С аккуратной дыркой промеж глаз.

- Крит. - сурово подытожил Лёшка. - Классный выстрел.

- И без тебя знаю, сопляк, - хмыкнув, повесил я автомат обратно на шею, присев возле Лёшки.

Тот, в свою очередь, прекрасно зная, что делать, потянулся к лежащей под рукой кожаной «сбруе». Это мы так придумали называть специально придуманную для Лёшки сумку из переплетённых меж собой ремней, в которой тот мог сидеть, как детёныш кенгуру. В сбруе были специальные дыры для ног и крепления, поддерживающие ребёнка, чтобы не упал. Ну, и две соединяющиеся меж собой лямки, какие бывают у самых обыкновенных рюкзаков, только намного прочнее. Я любил шутить, что Лёшка - мои школьные учебники, имея в виду явную схожесть подобной поклажи со школьным рюкзаком. Малец на такие заявления никак не реагировал, но я-то знал, что в душе он радовался, скрываясь за маской меланхолии. В такие моменты он мог верить, что его уродство никого не волнует, и что он - как все. Иногда стоит незлобно пошутить над чем-то, что гложет, и тогда часто бывает, что это «что-то» уходит на второй план.

Лёшка застегнул последние ремни и, пыхтя, приподнялся так, чтобы лямки торчали перед ним. Я повернулся к нему спиной и присел на корточки, продев через лямки руки и застегнув их вместе в районе груди. Затем, приложив немного усилий, поднялся - теперь уже с живой поклажей за спиной.

Мальчонка висел лицом вперёд, чуть придерживаясь руками за мои плечи. Его ноги повисли безвольными плетьми. Я не чувствовал тяжести. Для меня Лёшка действительно был не тяжелее обычной сумки, наполненной, скажем, песком. Какие-то двадцать килограммов - малец был худ, как вешалка, и не желал толстеть. Потому для меня не было проблемой таскать его с собой на охоту, тем более что его дар был в подобном деле просто необходим. Я же стал для Лёшки новыми ногами: возможностью перемещаться по миру, пускай этот мир и ограничивался небольшим леском да парой тропинок.