Угасающее солнце: Кесрит - Черри Кэролайн Дженис - Страница 4

Будучи келом, он не умел ни читать, ни писать. Но он мог работать с компьютерами и знал математику регулов и мри. Он знал сложную генеалогию Дома, которая брала начало с самого Нисрена. Древние песнопения наполняли его меланхолией, когда он пел их. Ему было больно видеть потрескавшиеся стены Эдуна Кесритуна, трудно осознавать, что в живых осталось только несколько человек. Он не мог примириться с тем, что его раса вымирает, что это реально. Он знал все песнопения. Но он знал, что у него не будет ребенка, который будет петь их здесь, на Кесрит. Он изучил языки, что было обязательным условием принадлежности к касте Келов. Он свободно говорил на четырех языках. Два из них были диалектами мри, третий — языком регулов, и четвертый — языком врага. Он хорошо владел оружием — и ин'ейн, и захен'ейн. Девять наставников учили его сражаться, и он знал, что достиг в этом высшей степени совершенства.

И все пошло прахом.

Регулы.

Ци'мри.

Ньюн столкнул ногой камень, который покатился вниз в горячий бассейн, подняв облако пара.

Мир.

Конечно, мир на условиях землян. Регулы отвергли помощь мри в самые критические моменты войны. Регулы без сожаления отдавали жизни мри, и они, несомненно, заплатят кровавую цену, отдав эдуны, которые уже потеряли последних сыновей и дочерей Келов. И все это потому, что какие-то незадачливые военачальники регулов запланировали и бросили в самоубийственную атаку горстку мри, чтобы прикрыть свое бегство, спасти свои жизни и добро.

Вряд ли земляне поняли, что слабость союза регулов и мри в том, что обрушившиеся на него несчастья действуют гораздо больше на регулов, чем на мри.

Было очевидно, что регулы под ударами землян будут отступать без оглядки, несмотря на все советы мри не делать этого, и в своем стремлении убежать подальше и достичь полной безопасности отдавать планету за планетой. Хотя даже глупцу было ясно, что безопасности не существует.

И было очевидно, что следующим шагом регулов будут переговоры с землянами — это так типично для регулов — ведь война это тоже торг, и надо избавиться от нее как можно быстрее, когда она начнет угрожать им и их добру.

В языке регулов не было слова, обозначающего мужество.

И не было слова, обозначающего воображение.

Война закончилась, и Ньюн остался в этом мире, так и не сумев использовать те знания, что приобрел, готовясь к войне. И только боги знали, что будет дальше, какой будет торговля, какой будет его дальнейшая жизнь. Может, все вернется к тому, что было до войны, может, мри будут опять служить отдельным компаниям регулов, сражаясь против мри в ритуальных поединках.

И только боги знают, как он найдет себе хозяина, когда война закончилась и все дела пришли в упадок. И только боги знают, захочет ли хоть один регул взять на службу неопытного кела, когда вокруг так много других, закаленных в битвах.

Он всю жизнь учился воевать с землянами, но дела пошли так, что ему не пришлось вступать в эту войну.

Он резко вскочил. Идея, которая зрела у него очень давно, наконец обрела ясность. Он бросился вниз по дороге. Он не оглянулся, когда прошел мимо эдуна, никем незамеченный, никем не окликнутый. У него не было ничего. И ему ничего не было нужно. Лишь то, что было на нем, и оружие. Это принадлежало ему по закону и обычаю. И он не мог бы больше ничего требовать, если бы покинул эдун с благословения госпожи. Но этого благословения у него не было.

В эдуне Мелеин наверняка молча переживает все происшедшее. Но она сама долго была в касте Келов, она должна понять его и порадоваться за него, что он отправился искать себе службу. Пребывание кел'ена в Эдуне было также неестественно, как ветер в доме. У кел'ена не могло быть там тесных связей ни с кем, за исключением самой госпожи и Народа в целом.

Ньюн чувствовал свою вину перед госпожой, перед той, которая опекала его как мать, даже больше, чем мать. Он знал, что она очень любила Зайна, его отца, и до сих пор оплакивает его смерть. Он знал, что она бы не одобрила, не разрешила того, что он решил сделать сейчас.

Ведь это из-за ее упрямства он так долго оставался рядом с ней на Кесрит. Ему давно следовало бы уйти из-под ее опеки. Он любил Интель глубоко, с обожанием. Но даже эта любовь за те годы, что он провел в эдуне, не уйдя с другими келами, превратилась в горечь.

Из-за нее его искусство осталось неиспользованным, его жизнь прошла спокойно и теперь скорее всего стала бесполезной и никому не нужной. Девять лет прошло с той поры, как ритуальные шрамы Келов легли на его лицо. Девять лет его сердце начинало бешено колотиться, когда на дороге в эдун появлялся регул, желающий нанять кела для защиты торгового корабля. Годы шли, и таких посещений становилось все меньше. И теперь пришло время, когда никто не приходил в эдун нанимать келов. Ньюн был последним из всех братьев и сестер, последним из детей эдуна, если не считать Мелеин. Все остальные уже нашли себе службу, а многие уже были мертвы. А Ньюн с'Интель, вот уже девять лет как входивший в касту Келов, только сейчас покидал госпожу.

«Мать, позволь мне уйти!» — молил он ее шесть лет назад, когда улетал корабль с его кузеном Медаем. Ему было чрезвычайно обидно, что Медая, надменного, хвастливого, выбрали для службы, очень почетной службы, а он, Ньюн, опять остался позади.

«Нет, — ответила госпожа тоном, не допускающим возражений, на его мольбы о том, чтобы ему предоставили свободу. — Нет. Ты — последний из моих сыновей. Самый последний, и других у меня не будет. Ребенок Зайна. И это мое право оставить тебя здесь, при себе. Таково мое окончательное решение. Нет."

И он в этот день удалился в горы и против воли смотрел, как корабль высшего командования регулов, «Хазан», защищавший зону, в которую входила и Кесрит, уносил Медая с'Интеля Сов-Нелана туда, где он станет мужчиной, на службу, к которой он готовил себя, к высшему почету, которого только мог добиться кел'ен Эдуна Кесритуна.

В этот день Ньюн плакал, хотя Келы не плачут никогда. И затем, сгорая от стыда за свою слабость, он расцарапал себе лицо грубым песком и оставался в горах день и две ночи. И только потом он смог спуститься вниз к другим Келам и снова оказаться окруженным тревогой, заботой и эгоистической любовью Матери.

Старики. Все они старики. В Эдуне не осталось ни одного кел'ейна, который мог бы принять службу, если бы ее даже предложили. Все они были очень опытными воинами. Ньюн даже считал их лучшими воинами, хотя они никогда не хвастались своими воинскими успехами. Но годы незаметно украли у них силу, и они уже не могли использовать свое искусство на войне. Их было девять — восемь мужчин и одна женщина, которые уже выполнили свое земное предназначение. Им было незачем жить дальше — сил для войны нет; детей, которых надо обучать, тоже нет. Это были старики, для которых все осталось в прошлом.

Они украли у него девять лет, заточив его в гробницу вместе с собой.

Ньюн пошел вниз по дороге, которая должна была привести его к регулам, так как регулы теперь не ходили в Эдун. Это была не самая прямая дорога, но зато самая легкая, и он шел по ней, никого не опасаясь, так как старики келы вряд ли попытаются перехватить его. Он не собирался идти в космопорт, а шел туда, куда вела его дорога — в самый центр города регулов — в Ном, двухэтажное здание, самое высокое здание единственного города на Кесрит.

Ньюн почувствовал беспокойство, когда ноги его ступили на твердый бетон и его окружили безобразные здания регулов. Это был совсем другой мир, решительно отличающийся от девственной чистоты гор. Здесь даже запах был совсем другим — острый запах, приносимый пронзительным ветром Кесрит, слабые испарения масла и топлива машин, мускусный запах тел регулов.

Молодые регулы смотрели на него. Они были довольно подвижны. А когда они вырастут, их приземистые тела раздадутся вширь, серо-коричневая кожа потемнеет, обвиснет от слоя накопившегося жира. И вскоре они станут такими тяжелыми, что их атрофировавшиеся мышцы не смогут поднимать их. Мри редко видели старых регулов. Сам Ньюн не видел их никогда и только слышал их описание от учителей. Взрослые регулы жили в городе, окруженные машинами, которые перевозили их, очищали воздух. Молодые регулы ухаживали за машинами и ждали, когда сами достигнут зрелости.