Замужем за олигархом - Лобановская Ирина Игоревна - Страница 11

— Ты меня и Денисика извини, — неожиданно проникновенно сказал мальчик-снегурочка. — Мы что-то заигрались вчера, на минуточку… Ну, и перестарались чуток. Не сделали вовремя останов. Бывает…

Ошеломленный Миша растерянно кивнул.

— Я не сержусь… Мне дядя все объяснил и рассказал…

— Дядя Нёма Каховский… — весело протянул Митенька. — Отличный дядька! Тебе с ним повезло!

Миша вновь кивнул. Он в основном теперь сосредоточился мыслями на одной Даше и действительно слушал вполуха.

— У артистов даже души нет, — продолжал фарфоровый мальчик. — Чего с них взять-то? Их испокон веков и на кладбищах не хоронили… — Он притворно вздохнул. — А еще ты должен познакомиться с нашим третьим другом, Илюшкой. Его вчера не было, прогуливает почем зря! — Митенька засмеялся. — Он цыган. Настоящий. Таборный.

— Почему? — невпопад спросил Миша.

— Что почему? Почему цыган? — ухмыльнулся Митенька, делая ударение на первом слоге. — Или почему таборный? А мы его оттуда умыкнули, как красотку!

Миша покраснел и вновь стушевался.

— Нет, я не о том…

— А о чем? Давай я тебе о нем расскажу. Пока никого еще нет, — пропел светлый мальчик. — А ты почему так рано приходишь? Бессонница замучила?

— Нет… — опять конфузясь, пробормотал Миша.

Поняв, что от него толку не добьешься, Митенька нежно взял его за рукав, отвел в свой класс, усадил рядом с собой и нараспев, мелодично начал рассказ о полуслепом цыганенке, двигающемся наравне со сверстниками только в силу природной смекалки и отличной ориентации.

В таборе затеяли как-то драку, закончившуюся поножовщиной, — и у Ильи не стало отца. Пьяный водитель поехал на красный свет — и Илья остался без матери. И однажды в подмосковном поселке, где табор всегда располагался на лето, мальчика заметил русский врач Титов, снимавший здесь дачу. Врач жил с семьей: женой и двумя дочками, пятнадцати и четырнадцати лет.

Илья в тот день метал с поселковыми мальчишками стрелы в мишень, но почему-то никак не мог попасть в цель. Мальчишки смеялись и дразнили Илью, чем довели его до злых слез бессилия и отчаяния.

Алексей Федорович сразу обратил внимание на странного цыганенка.

— Ты плохо видишь? — спросил врач у мальчика.

— А что такое «видишь»? — ответил тот вопросом на вопрос.

Тогда Титов взял мальчика за руку, привел в поселок и проверил зрение. Один глаз у Ильи был почти слепым, второй оказался немногим лучше.

— Если тебя не лечить, ты скоро совсем ослепнешь, — честно сказал доктор Илье. — Понимаешь, ты не сможешь тогда даже ходить без посторонней помощи. А кто тебя будет водить за руку в таборе? Твои соплеменники тут же бросят ненужного им мальчишку подыхать с голоду. Разве не так? Родителей-то нет. Поэтому решай: или ты остаешься у меня навсегда и я тебя постараюсь вылечить — это вполне возможно. Или… В сущности, у тебя нет выбора.

Что тут было решать? Девятилетний цыганский ребенок обладал отличной жизненной сметкой и неистовой тягой к жизни.

Илья остался у доктора Титова. Его жена даже не пыталась возражать: она хорошо знала, что муж — сумасшедший. Девочки же приняли Илью в свою семью с настоящим восторгом: им всегда хотелось иметь младшего брата.

Илью увезли в Москву, вымыли, переодели и начали лечить. Несколько месяцев он провел в различных клиниках, стойко и мужественно перенес несколько операций, но вышел практически здоровый, счастливый, имеющий теперь добрых заботливых родителей и ласковых внимательных сестер.

Илья почти уже забыл табор и цыганское кочевое житье, учился в школе, и все шло хорошо, пока его неожиданно не встретил на улице невысокий пожилой цыган, окликнувший по имени. Илья удивленно остановился: кто это смог вспомнить его и узнать? Цыган оказался на редкость памятливым.

— Илья, ты похож на мать, — без конца повторял он. — Как похож на мать… Просто одно лицо! Красавица была… Сколько же я тебя повсюду искал! По-нашему не понимаешь? Плохо… Совсем русским стал. А я любил когда-то твою мать… Так любил… Отец твой на нож нарвался, когда ты только говорить начинал. Пойдем со мной.

И любопытный Илья пошел, не отдавая себе отчета в своих действиях, но странно завороженный одной мыслью: цыган и мать, которую теперь не вспомнить, — одно целое. Примерно та же мысль преследовала и его нового знакомого…

В таборе Илья провел почти двое суток: томительных, тягостных и мрачных. Люди вокруг казались чужими, неприятными, даже отталкивающими. Да и он тоже был для них не своим, навсегда отколовшимся, почти предателем. Лишь заступничество и власть Макара, как представился немолодой цыган, спасали Илью от явных выпадов, хотя косые, недоброжелательные взгляды он ловил на себе ежеминутно.

Ночью в палатке Макар грубо овладел мальчиком, боявшимся крикнуть: на его защиту здесь не встал бы никто. Утром Илья, собрав в кулак всю волю и хитрость и обманув бдительность Макара, сбежал в город и не выходил из своей квартиры почти месяц, пугая родителей и сестер безумным взглядом и просьбами оставить его в покое и только приносить еду.

Но миновало лето, вместе с первыми заморозками цыгане сложили палатки, свернули табор и ушли на юг, и Илья начал потихоньку, очень осторожно выбираться из дома. Правда, в продолжение всей осени он бросался бежать при виде цыган на улице, старался изменить свою внешность: стал носить темные очки, коротко стричься. Пробовал даже красить волосы, по угольные пряди удавалось вытравить с большим трудом. Зато игра с цветом понравилась и прижилась.

Но это была не единственная зарубка, оставленная на память о себе Макаром. С того времени Илья стал с ужасом думать об отношениях между полами и сторонился девушек.

ГЛАВА 6

Митенька усмехнулся, окончив свой краткий очерк-жизнеописание.

— А ты чего весь скукожился, как старый дождевик?

Миша слушал светлого мальчика с ужасом. Почему-то раньше он думал, что в Москве лучше, чем в других городах… А тут вон оно как… И зачем он сюда приехал?

Конечно, Миша давно был посвящен в тайны человеческих отношений. Дворовые мальчишки постарше моментально просветили мальчонку, которого привезла баба Таня. Но сначала он просто внимательно все слушал и запоминал — интересно ведь постигать новое! Осознал он все до конца значительно позже, когда лихой парень Санька, покуривая и сплевывая через плечо, предложил Мише:

— Ты того… с Ленкой перепихнуться не хочешь?

Миша сначала побледнел, потом покраснел и робко затоптался на месте, как конек, еще ни разу в жизни не бегавший под седлом.

— Боишься? — тонко угадал Санька. — Не боись, начинать-то надо! А Елена, она всем дает, кому охота. Девка клевая! И на тебя глаз положила.

— Она… сама тебе сказала об этом? — пролепетал Миша.

— Угу, — кивнул Санька. — Конечно, сама. Не буду же я спрашивать ее об тебе! Нужно больно! Бабы, они часто любят мальчиков! — И Санька грубо неприятно хохотнул. — Ну, чего, пойдешь? Решайся скорше, а то у нее клиентов вагон, тебя разом обскочут.

Миша нервно облизал пересохшие, словно мгновенно обветрившиеся губы и кивнул.

Леночка Игнатьева была самая видная деваха во всем квартале. Краше и желаннее ее Миша никого пока не встречал. Всегда бойкая, кокетливая, накрашенная, с глазками-стрелялками, она привлекала к себе взоры как взрослых, так и малолетних поклонников. Алый ротик Леночки не раз грезился Мише в его отроческих греховных снах, где все было пока едва осознанно, но довольно четко направлено в сторону женскую… Весь город знал, что Елена, едва оставив после девятого класса школу, с которой ей давно не терпелось расстаться, как засидевшейся девке с невинностью, тотчас пустилась во все тяжкие. Она и в школе-то не отличалась особым целомудрием, охотно отдаваясь любому однокласснику, но все-таки школа ее слегка сдерживала, а потому мешала. Теперь она не признавала никаких преград.

Недавно вновь столкнувшись с Мишей, Леночка вдруг притормозила и кокетливо выставила вперед левую туфельку. Он опустил глаза: сверкающие, искрящиеся колготки туго обтягивали плотную длинную ножку. Горячее ощущение возможной близости, чувство желанного соприкосновения стремительно возникло где-то в животе и властно, сладко потянуло его прямо к Елене. Как раз то, что требовалось…