Замужем за олигархом - Лобановская Ирина Игоревна - Страница 1

Ирина Лобановская

Замужем за олигархом

ГЛАВА 1

Миша Каховский был человеком сложной судьбы. Ему не исполнилось и пяти лет, когда неожиданно умерла мать. После ее смерти вроде бы даже ничего не изменилось, жизнь точно так же, как раньше, спокойно и уверенно бежала вперед, но душе словно чего-то недоставало — чего-то маленького, незаметного, по очень важного, и заполнить эту нехорошую, постоянно напоминающую о себе пустоту оказалось нечем.

Позже, уже получив паспорт, Миша понял, что человек никогда не бывает так счастлив, как возле матери: с ее помощью он видит весь мир от края до края, и кажется мир ему светлым и добрым…

По утрам за их окном пьяненький сосед нежно звал любимую собаку: «Альма! Альма!» Под это имя было особенно радостно просыпаться.

К вечеру патриотически настроенные и поэтически подкованные районные алкоголики, вволю накирявшись, выводили под окном веселым и дружным хором:

Отец, который и сам пил нередко, почему-то зверел и приказывал Мишиной бабушке сначала закрыть все окна, а потом немедленно выставить вон всю капеллу. Бабушка смеялась и на приказы зятя плевала. Она его ненавидела, считая, что именно по его вине умерла ее дочь, Мишина мать.

— Если бы не ты, Аркадий, — часто кричала она, — жила бы моя Иринушка, жила бы до ста лет и беды не знала! А с тобой что за жизнь! Денег ни гроша, вечно копейки считай! Нищета беспросветная! Не умела моя Иринушка к такой жизни приспособиться и в Бога не верила…

— Да ладно… — вяло отбивался отец. — Худое горло — не порок…

Миша сжимался от их криков и тоже начинал плакать вслед за бабушкой. Он хорошо, на всю жизнь запомнил, что мама умерла, потому что у них не было денег. Мама — и нет денег… Мама умерла — значит, не было денег… Мама и деньги, точнее, их отсутствие… Эта связочка прочно засела в детской голове.

Через месяц после смерти матери Миша услышал, как шептались соседки у подъезда: неудачный аборт сделала Ирина, не хотела и не могла заводить второго ребенка, вот Бог и наказал… Тогда Миша еще не знал, что такое значит «аборт», просто запомнил слово на будущее…

Мать вела музыкальные занятия в детском саду, получала сущую ерунду. Отец работал строителем. Когда Мише сравнялось шесть, отца задавило на стройке упавшим подъемным краном. И бабушка, баба Таня, увезла Мишу из Волгограда к себе, в маленький городок Калязин, тоже стоявший на Волге. Там Миша прожил девять лет.

Это был удивительный городок, где посреди воды осталась стоять незатопленная колокольня храма, как память о совершенном людьми страшном грехе. Воды Угличского водохранилища плескались вокруг нее — величественной, гордой, одинокой, устремленной к небу. Она не насмехалась над людьми, нет, она была выше этого — а выше ее только Бог, — она просто ежеминутно молча напоминала своим существованием, что веру нельзя уничтожить, как ни старайся.

Колокольня сохранилась чудом — ее просто не успели разобрать из-за раннего половодья, а затем решили сохранить в качестве навигационного знака, поскольку фарватер в этом месте делал резкий поворот. Часть первого этажа залила вода, и вообще за долгие годы колокольня сильно разрушилась. Чтобы ее спасти, вокруг насыпали маленький островок. Люди редко бывали там, хотя на островке и сделали деревянный причал для лодок. Можно было добраться и вплавь, но это было непросто: сначала входить в воду по гальке, а затем плыть через водоросли. Однако посещение колокольни стоило этого… К сожалению, подняться удавалось лишь на два уровня — дальше начинались отвесные стены, а лестницы не было.

Древний Калязин стоял на обоих берегах Волги. На левом когда-то находилась Подмонастырская слобода, получившая название по Троицкому монастырю, основанному преподобным Макарием, уроженцем города Кашина. И монастырь поэтому часто называли Макарьевским. На правом берегу раскинулась Никольская слобода, названная так по собору. Именно он, и еще ансамбль Троицкого монастыря стали главными украшениями города. Колокольни Николаевского и Троицкого соборов были очень похожи друг на друга и стояли друг напротив друга на волжских берегах.

Жизнь города всегда была тесно связана с Волгой. Перед Великой Отечественной был построен каскад плотин на Верхней Волге — в Иванькове (Дубне), Угличе и Рыбинске согласно генеральному плану Большой Волги. Только в результате этого плана оказались затопленными огромные территории и навсегда стерты с лица земли многие города и села. Да кто тогда думал о них… Главное — судоходность реки и электричество.

Сильно пострадал и маленький Калязин, почти две трети которого попали в зону затопления Угличского водохранилища. Исчезла Подмонастырская слобода — она вместе с Троицким монастырем скрылась в воде. На месте Троицкого собора остался только маленький островок, называемый калязинцами Монастырским. Уничтожать Троицкий собор не было никакой необходимости — сделали бы обвалование и сберегли памятник архитектуры. Однако начальник Волгостроя Лаврентий Берия приказал, и собор взорвали. На его месте долго стоял деревянный крест, а позже восстановили юго-восточную угловую башню с фрагментом монастырской стены. В башне расположилась часовня, а на острове до сих пор сохранились части монастырских стен да поросший бурьяном и кустарником битый кирпич…

В небольшом Калязине насчитывалось меньше двадцати тысяч горожан. В основном люди работали на фабриках, выпускающих одежду, обувь и продукты, в леспромхозе и в небольшом грузовом порту. Для подготовки специалистов в Калязине открыли политехнический техникум. А еще в городке находился центр космической связи с мощным радиотелескопом.

— Жизнь измеряется не днями, не годами, а поступками, — часто повторяла баба Таня. — Видишь, Мишенька, стоит себе наша колокольня и стоит… И ничего с ней нельзя поделать. Это символ веры. А законы… Что в них и что от них? Сколько бы этих ненужных бумаг не подписывали: дескать, надо затопить город, разобрать монастырь, тут у нас такой был необыкновенный, памятник архитектуры, говорили люди знающие, снести все храмы — что толку-то? Не одними законами жива совесть человеческая… Ты это запомни.

Миша запомнил. Только потом по-своему все вывернул наизнанку, как ему было удобнее и выгоднее.

Баба Таня считала своими личными врагами, отдавших приказы уничтожить все церкви и разрушить все монастыри, Берию, Ленина и Сталина.

В Калязине жила еще старшая сестра бабы Тани, совсем уже старенькая баба Женя. Она умерла, когда Миша перешел в третий класс. В памяти сохранился тихий, почти неслышный голос бабы Жени, ее крохотная фигурка, двигающаяся как-то несмело, бочком, ее мягкие, застиранные до белизны руки, шершавые и мягкие, как осенние листья, синева выступающих под кожей топких вен, ее гладкие тонкие седые волосы, туго собранные на затылке в маленькую баранку… И удивительно вкусная пасха — творог с изюмом, — которую баба Женя готовила к великому празднику с особой любовью и тщанием. Сверху на пасхе всегда был выложены две большие буквы «X. В.» из спичек с обломанными головками.

— Это что? — спросил Миша, увидев пасху впервые.

— Бедная моя Иринушка! — тотчас запричитала баба Таня. — Даже не успела ребенка толком воспитать! Ничего не знает, ничего не понимает! С таким нехристем жизнь прожила! Спасибо, что хоть окрестила ребенка!