Рассказы - Крапивин Владислав Петрович - Страница 6

Там лежит жестяной пропеллер. Знакомый пропеллер-вертолёт, который Тоник недавно вырезал из блестящей консервной банки. Нашёлся!

Но тут будто снова тень ложится на землю. Только это не тень. Солнце светит по-прежнему. Просто убегает от Тоника хорошее настроение. Ведь из-за пропеллера поссорился он с Петькой. Значит, зря поссорился.

Два дня назад Тоник и Петька запускали "вертолёт" с нехитрого сооружения из катушки для ниток и палочки. Дёрнешь за нитку пропеллер срывается с места и с жужжанием летит на другой конец двора. И вот один раз "вертолёт" упал в траву, а недалеко стоял Петькин брат Клякса. Встав на четвереньки, пошарил Клякса в траве, поднялся и сказал:

- Нету.

Тоник с Петькой поискали и тоже не нашли. И показалось Тонику, что глаза у Кляксы блестят как-то подозрительно.

- Клякса, говори сразу! - потребовал он. - Стянул вертолёт?

- Нету, - повторил Клякса.

- Лучше отдай, а то получишь сейчас, - вмешался Петька.

Клякса переступил с ноги на ногу и заморгал:

- Нету же его...

- Не брал он, - уверенно произнёс Петька. - Если он врёт, то не моргает, а просто сопит.

- Он и сейчас сопел, - настаивал Тоник. - Он под рубашку сунул вертолёт. Дай-ка, посмотрю.

Но Петька не дал.

- Думаешь, все жулики, да?

- Я не думаю... А Клякса жулик. Камеру от футбола кто стянул? Он стянул и гвоздём пропорол.

Это была правда, но Петька обиделся за Кляксу. Хоть Клякса и рёва, а всё равно брат.

- Может, ты сам и пропорол, - нахально заявил Петька.

Драки не случилось, потому что Петька почти на два года младше Тоника. Так всегда. Кто бы не ссорился здесь, драк не бывает: силы у всех разные. Тимка больше Тоника, Римка - девчонка и связываться с ней вообще не стоит, хотя сама она бывает не прочь. В общем, как ни поверни, ничего не выйдет. Только иногда Петька треснет Кляксу по затылку, но это их дело, семейное.

Вот и сейчас Петька знал, что драки не будет, и говорил нахальные вещи. Может быть, Тоник и дал бы ему всё-таки один раз, но пришла во двор Римка.

- Вот базар! - вмешалась она. - Ты, Антон, взял бы да вырезал новый пропеллер. Долго тебе, что ли?

Это она правду сказала: недолго. Но уже не хотелось заниматься "вертолётами". Скучно...

Так они с Петькой и разошлись. И теперь не поймёшь толком, в ссоре они или нет. А если говорить честно, то, конечно, в ссоре. Когда вся компания вместе, то вроде бы они и не ругались. А как вдвоём останутся - в разные стороны.

Тоник держит на ладони пропеллер и думает, что надо мириться с Петькой. Подойти к нему и сказать, что "вертолёт" нашёлся... а камеру проткнул всё-таки Клякса. И всё будет в порядке...

- Антон! Долго нам тебя ждать?! - слышен мамин голос. Тоник вздрагивает от неожиданности. Край тени уже переполз через бумажный клочок, и минута, конечно, прошла. Она, оказывается, большая, эта минута. Тоник вон сколько успел за неё! Спас от гибели великого путешественника. Вспомнил про самый хороший день. Сочинил не то считалку, не то песенку про облака. И с Петькой решил помириться...

Раскинув крыльями руки и жужжа, как самолётный мотор, Тоник летит "на заправку". О минуте, проведённой на скамейке, он уже забыл. Впереди сегодня ещё много разных минут: то ясных, как синее небо, то затуманенных тенью набежавшего облака, то радостных, как солнечный блеск сигнальной трубы.

РУБИКОН

- Нытик, - сказал Тимка.

- Трус, - добавил Тоник.

- Ты бы хоть воспитывал его, Петька, - вздохнула Римка. - Ему через год в школу идти, а он только реветь умеет.

- Сами попробуйте. Я вчера воспитывал. Меня за это в угол поставили... Как дошкольника какого-то.

Это воспоминание так расстроило Петьку, что он даже хотел треснуть Кляксу по затылку. Но тот догадался и пересел на край поленницы.

- Воспитаешь такого, - проворчал Тимка. - Всего на свете боится, даже каких-то паршивых гусаков.

Клякса обиженно покосился на ребят, но ничего не сказал. Это была правда. Гусей Клякса боялся даже пуще, чем грозы или пчёл.

Этих зловредных птиц завела соседка, Нелли Прокопьевна. Она недавно вышла на пенсию и решила заняться птицеводством. С тех пор началась для Кляксы совсем скверная жизнь. Гусаки его возненавидели. Неизвестно за что, просто загадка какая-то.

Как только Клякса выходил на крыльцо, гуси вытягивали шеи и хищно шипели. Потом они медленно переходили в наступление. Большой светло-серый гусак шёл в лобовую атаку, а белый, который был поменьше, обходил Кляксу с левого фланга. Конечно, Клякса ревел и пускался в бегство.

Всем опротивело Кляксино нытьё.

- Хватит! - сказала Римка. - Клякса! Ты должен перейти рубикон.

Глаза у Кляксы сделались круглыми, как синие блестящие пуговицы.

- Чего? - спросил он.

- Рубикон, - терпеливо объяснила Римка. - Так говорят. Это значит, перебороть страх.

- Это один царь так сказал, - вмешался Тоник. - Он всё думал и думал, переходить или не переходить реку перед боем. А потом решил перейти, чтоб некуда было отступать.

- Не царь, а римский император, - сказал Тимка. - Юлий Цезарь. Мы это проходили.

Клякса ничего не понял. Вернее, понял только, что он должен сделать что-то особенное. Он засопел и на всякий случай прыгнул с поленницы.

- Ничего он не перейдёт, - махнул рукой Петька. - Я его знаю.

И Клякса вдруг остановился. Он совсем было хотел уйти домой, даже заморгал, но вдруг остановился. И спросил:

- А как переходить?

- Очень просто, - посоветовала Римка. - Выйди на крыльцо и дверь за собой захлопни. Бежать-то некуда будет. Вот ты и дашь этим гусятам как следует.

-Дашь! - уныло возразил Клякса. - Они вперёд дадут.

Почему-то ему захотелось доказать, что гуси не такой уж пустяк, как все думают.

- Вон как за ногу тяпнули. Такой синячище.

- Не ври! Это ты о ступеньку треснулся, - сказал Петька. - Иди сюда. Кому говорят? Будешь переходить рубикон?

Клякса молчал. Тимка полез в карман.

- Если так боишься, вот возьми. Не реви только и не бойся. А то уж надоело...

Он вытащил рогатку. Рогатка была новая, из красной резины, с гладкой чёрной кожанкой.

Клякса медленно подошёл. Все смотрели на него молча. Ждали. И Кляксе первый раз в жизни стало неловко оттого, что на него так глядят. Может быть, это было потому, что смотрели сразу четверо и не дразнились, а только думали, что он самый последний трус. А может быть, потому, что Кляксе было уже почти шесть лет. Когда шесть лет, не очень-то приятно признаваться, что ты трусишь.