Рассказы - Крапивин Владислав Петрович - Страница 19

Было тоскливо стоять так и прислушиваться к чужому празднику. Мальчик вернулся к остановке и сел на "четверку", идущую от вокзала в Городок Металлургов.

Молодая добродушная кондукторша посмотрела, зевнула и ничего не сказала. Пусть едет человек. Места хватает.

В вагоне было почти пусто. Лишь похрапывал, привалившись к окну, какой-то дядька в надвинутой на глаза кепке да н апередней скамейке сидел капитан.

Это был красивый капитан. Он сидел прямо, положив ногу на ногу. Он сидел прямо, положив ногу на ногу. Когда вагон встряхивало, носок сапога покачивался. и по нему бегало отражение лампочки. Было удивительно, что в такую погоду сапоги капитана оставались сухими и блестящими. Все остальное тоже было блестящим: коричневая портупея, пуговицы, козырек фуражки и даже выбритый подбородок. И звезды на зеленом погоне горели желтыми искрами. Вместе они были похожи на среднюю часть созвездия Ориона.

На коленях у капитана лежал потемневший от сырости плащ, а поверх плаща - зонт. Большой черный зонт с выгнутой ручкой. Мальчик смотрел на зонт и не мог решиться сказать капитану. А что сказать, он знал. Он не мог и не хотел больше один владеть своей удивительной выдумкой. Одному ему она не нужна. Всякое открытие, даже самое крошечное, должно радовать других - это мальчик чувствовал. Но он боялся. что не сможет рассказать, как надо.

- Товарищ капитан... - сказал мальчик. - Разрешите обратиться, товарищ капитан.

Капитан поднял глаза. Если он и удивился, то мальчик этого не заметил. Лицо у капитана было невозмутимым. Наверно, так полагалось.

- Валяй, - разрешил он. - Обращайся.

- Хотите, я нарисую на вашем зонте звезды? - спросил мальчик и коротко вздохнул.

- Что за звезды?

- Как на небе, - сказал мальчик. - Это чтобы определять...

У капитана шевельнулась левая бровь.

- Ты подожди. Непонятно. Ты докладывай по порядку. На каком небе, с какой целью?

- Хорошо, - согласился мальчик. - Я объясню. Вот в чем дело. Если открыть зонт и нарисовать на нем изнутри звезды, точно как на карте неба, то получится маленький планетарий. Это я сам придумал, - не удержался он.

- Зачем? - спросил капитан.

- Ну... я не знаю... Это само придумалось. - Мальчик неловко улыбнулся и шевельнул плечами.

- Я не о том, - пояснил капитан. - Какая задача у твоего планетария? У каждой вещи должна быть задача. - Он говорил негромко, и каждое слово было похоже на сдержанный зевок. И выбритый подбородок почти не шевелился.

- Ну... какая задача. Вот какая. Можно определять днем, где какие звезды. Или ночью, если тучи, тоже можно. Надо только правильно держать зонт над собой... Направить на Полярную звезду, а потом...

- Хорошо. А зачем?

- Зачем на Полярную? Потому что она в небе всегда на одном месте. Она будто ось. Ведь с Земли кажется, что все звезды вращаются вокруг нее.

Неужели капитан не знал про это?

- Не в том дело, - чуть поморщился капитан. - Зачем знать, где какие звезды? Для ориентировки? Это же несерьезно - зонт. Есть более точные методы. Или для другого? Для чего?

Действительно, для чего? Какая польза? Мальчик не знал. Он был рад своему открытию и совсем не думал, какая от него польза. И вообще, что такое польза?.. Знакомые звезды, которым можно подмигнуть как друзьям, - это польза? Или это просто так?

А знать, в какой стороне Персей, Возничий, Лев, Андромеда, знать это, если даже в небе нет ни одной звезды, это нужно кому-нибудь?

Или это никому не нужно?..

- Не знаю... - сказал мальчик и перестал смотреть на капитана. - Я думал... если запустят, например, корабль на Луну или на Марс и будут передавать: сегодня он в таком созвездии, а завтра в другом... а в небе тучи, ничего не видать, тогда зонт открыл, и можно, направил как надо, и сразу видно, где какие созвездия, и можно знать, где летит ракета...

- Лишь бы долетела, - сказал капитан. - А проследят локаторы.

Сонный дядька у окна зашевелился и сдвинул вверх козырек.

- Чего, опять ракету али спутник запустили? М-м?

- Сиди уж! - сонно прикрикнула кондукторша. - Да остановку не проспи.

Трамвай затормозил, и капитан легко поднялся. Высокий, прямой. Набросил на плечи зеленый плащ.

- Не положено разрисовывать зонты, - сказал он и шагнул к выходу. А зонт спрятал под плащом. Наверно, капитанам не положено ходить с зонтами и он взял его не для себя, а вез кому-то другому.

- Не положено, - с усмешкой проговорил мальчик.

Неудача его не испугала. Радость открытия, приглушенная раньше обидой, снова пробивалась в нем, как теплый ключик. Мальчик ждал: вдруг встретится человек, которому нужны будут звезды.

Двое поднялись в вагон и остались на задней площадке, хотя почти все скамейки были пустыми.

Один был молодой и высокий, в коротком светлом плаще. Лицо его словно состояло из больших очков с толстыми стеклами и крутого лба, над которыми копной курчавились темные волосы, пересыпанные дождевыми брызгами. Второй выглядел гораздо старше и обыкновеннее: лицо пожилого и уставшего за день человека, черная сатиновая спецовка, серая кепка. И зонт, который он сунул под мышку.

Если мальчик не хнал чьих-нибудь нестоящих имен, он придумывал свои. Придумывал сразу. Это получалось само собой. Это получалось само собой.

"Шахматист", - подумал мальчик про первого. А второму - так показалось мальчику - очень подходило имя "Мастер".

Они разговаривали. Вернее, говорил Мастер, а Шахматист только слушал вежливо, но, кажется, без особого интереса.

- Я ему как человеку, практически, говорю: "Ты что же это, Архимед разнесчастный, где глаза у тебя, на каком месте? Тут какой допуск разрешается? Ноль-ноль три! А у тебя ноль один." А он мне: "Идите, говорит, и жалуйтесь начальнику цеха. И придираться понапрасну, говорит, я не позволю..."

- Понапрасну, значит? - усмехнулся очкастый.

- Понапрасну, говорит... Ну, тут уж я дипломатию отбросил. "К начальнику, говорю, я не пойду, я и сам для тебя начальник, а чтоб ты это, практически, усвоил, я сейчас возьму вот этот шланг, пополам сложу и тебе пониже поясницы ка-ак..."

Он слегка развернул руку с зонтом, чтобы показать, как собирался проучить зловредного спорщика, но показать не смог: зонт обо что-то ударился, и сзади послышался короткий вдох, вернее, не вдох, а звук, с которым при неожиданной боли втягивают сквозь зубы воздух.