Вслед за Бурей. Дилогия (СИ) - Рымин Андрей Олегович - Страница 46

Неожиданное предложение женщины заставило Троя задуматься. Уже пятое утро подряд молодому Тигру приходилось встречать в землянке родителей низкорослого Змея, которые приютили еле живого товарища своего погибшего сына, как только парень очнулся, придя в себя после сумасшедшего проделанного забега.

Ушедшие той же ночью на помощь к плененным Орлам, возглавляемые Яром охотники захватить с собой утомленного юношу никак не могли, а потом хитрый Трой, понимая, что скоро объявятся Тигры, запаздывающие к месту всеобщего сбора, и уж точно гогда заберут своего чемпиона на грядущую битву, бесстыже прикинулся ужасно больным. Коварного подлеца снова не тронули, не заставили отправляться на юг, а даже, наоборот, посочувствовали мужественному молодому герою, который, отдав без остатка все силы, предельно быстро доставил родичам важнейшую информацию.

Великому герою неожиданно полегчало еще вчера, на следующий же день после ухода своих, и сегодня Трою как раз бы пришлось что-нибудь снова придумывать, стараясь найти подходящий повод не отправляться вдогонку за остальными охотниками. И вот, прямо чудеснейшим образом, веская причина вернуться домой, подальше от царящей на юге опасности, сама пришла в руки везучему Тигру. Так что, немного подумав для виду, тоном, не допускавшим и тени сомнений, что делается великое одолжение, ликующий в душе Трой, наконец-то, дал свой ответ:

– Эх! Не лежит у меня сердце оставлять все здесь на баб и стариков, но тебя, Тарья, одну отпустить я не вправе. Случись что? Как потом буду твоему сыну в глаза смотреть. Собирайся. Пойдем.

Протоптанная постоянной ходьбой, ведущая на север тропа уже четвертые сутки стелилась под ноги еле бредущей паре людей. Хотя Тарья, конечно, лукавила, называя себя старухой, но скорость шагающих к дому путников колебалась между улиткой и черепахой. Такими темпами дорога к селению Тигров продлилась бы еще пару дней.

В лесу ничего не менялось. Местные мохнатые и пернатые обитатели знать ничего не знали о творящихся на юге событиях и спокойно занимались своими важными, на звериный и птичий взгляд, повседневными бесхитростными делами. Все радовались благодатному лету, еще и не думающему заканчиваться, и только насупленный Трой, уже жалея, что согласился на совместный поход, угрюмо мерил шагами тропу.

Без умолку болтавшая тетка довела своего молодого попутчика практически до предела, еще на вторые сутки, превратившейся из беспечной расслабленной прогулки в сущую бесконечную пытку, безмерно затянувшейся дороги. Постепенно Трой перестал вежливо, а затем и невежливо отвечать на сыпавшиеся, как зерно из прохудившегося мешка, вопросы и хоть как-то поддерживать разговор. И теперь брел, отстранившись от монотонного щебетания, погрузившись в свои собственные невеселые мысли.

Излишняя неуместная задумчивость и не позволила Тигру заметить стремительный момент нападения. Вот вроде бы вокруг все спокойно и тихо, как вдруг из кустов вылетают, размытыми молниями, непонятные серые тени. Неожиданно сильный удар бросает не успевшего удивиться парня на землю. Сухой жесткий грунт врезается Трою в лицо. В спину упирается нечто твердое и тяжелое, а руки Тигра кто-то грубо выкручивает. Сбоку слышится приглушенный не то крик, не то стон, кажется, исходящий от Тарьи, затем в поле зрения юноши попадают чьи-то странные ноги. Вернее, конечности вроде бы обычные, человеческие, но вот обувь и серые, с зеленцой, обтягивающие штаны совершенно не лезут ни в какие ворота. Таких не бывает ни у кого, ни у своих, ни у Безродных. Какие-то они чуждые, нереальные, даже сходу не поддающиеся описанию. Не носят люди такое, и все тут!

Последнее, что умудрился подметить находящийся в шоковом состоянии Трой, перед тем, как потерять сознание от последовавшего аккуратного удара по голове, была небольшая, но крайне важная деталь открывавшейся левому глазу парня картины, которая умудрилась настолько впечатлить лежавшего на животе юношу что собиравшийся вырваться из пока что не зажатого горла отчаянный крик замер на половине пути, встретившись с непроходимым, мгновенно родившимся комом.

В опущенной руке одного из набросившихся на путников неизвестных, направленный острием вниз, находился блестящий и гладкий клинок, сделанный из того же чудесного камня, что и небезызвестный, легендарный Длинный нож, носимый в чехле за спиной самим сыном Ярада!

Глава двадцать третья

Стояла глубокая ночь. Затянувшие еще с вечера небосвод облака укрывали притихший поселок Безродных даже от неяркого звездного света. Густая кромешная тьма полностью поглотила окрестности. Кое-как различимы оставались только ближайшие к дремавшему сидя пленнику шатры, чьи размытые очертания тонули в окружающем мраке. И люди, и животные будто все вымерли, оставив заброшенное селение на попечение бесплотных и бесшумных призраков.

Но создающееся впечатление было обманчиво. Клан Ургов всего лишь спал. Причем не так уж и крепко. Оставшихся в поселке женщин, стариков и детей одолевали навязчивые тревожные мысли, связанные с неизвестной судьбой, ушедших на битву мужчин. Еще вчера, переполненный обыденной суетой, вольный клан весело непрестанно шумел, а теперь, лишившись чуть ли не трети своего населения, погрузился в тоску и уныние. Общая безрадостная атмосфера диффузорно передалась каждому человеку в поселке. Даже шаман, и так всегда находившийся в мрачном озлобленном настроении, после ухода вождя вышагивал по центральной поляне, чернее грозовой тучи, периодически попадаясь на глаза, старавшемуся в эти моменты обрести сказочный дар невидимости, Кабазу.

Измученный пленник переживал, что угрозы говорящего с духами старика могут переродиться в реальные действия уже со дня на день. Серьезность сложившейся ситуации впрямую намекала на то, что время задобрить духов-защитников горячей человеческой кровью настало вполне подходящее. Но юному Кабану уже настолько опротивело его нынешнее жалкое подобие жизни, что истощенный Кабаз, не то чтобы сдался и перестал страшиться грядущего, но того всеподавляющего ужаса перед возможной мучительной смертью, который до этого, практически не стихая, рвал юное трепещущее сердце на части и доводил издерганное сознание до временного помутнения, уже не испытывал.

Нечеткий, наполненный мутными полузабытыми образами, прерывистый сон опутал обреченного юношу только ближе к полуночи. Полусидя, опершись спиною на столб, Кабаз бессознательно тихо стонал, неудачно пытаясь укрыться от страшной действительности в спасительном мире ночных фантазий. Но вместо каких-нибудь приятных воспоминаний воспаленный истерзанный мозг, не давая расслабиться даже во сне, формировал кошмар за кошмаром.

Погруженный в свои ночные мучения, пленник не заметил и не услышал юркой бесшумной тени, стрелой метнувшийся откуда-то из темноты прямо к одиноко стоящему столбу. Теплая маленькая ладонь аккуратно накрыла спящему рот, а в правое ухо мгновенно проснувшегося Кабаза потекли тихие торопливые слова:

– Тише! Тише! Успокойся. Я друг. – взволнованный женский голос был Кабану не знаком. Да и откуда бы. Никто прежде, кроме щербатого дознавателя, с презренным пленником не общался. Убедительная тональность, приятный тембр, а главное – удивительная смысловая нагрузка этого шепота сразу же привели пленника в чувства. Напрягшийся было Кабаз, даже немного расслабился. Он покорно замер, не двигаясь и, естественно, не издал ни единого звука.

– Я хочу тебе помочь. Не спрашивай, почему. Сначала выберемся отсюда, потом все ответы.

Стянутые ремнем на той стороне столба, руки Кабаза мелко и часто задергались. Видно, таинственная спасительница принялась перерезать путы. Не обладающему значительной остротой каменному ножу на это нехитрое дело понадобилось не менее пары десятков секунд, пролетевших в обоюдном молчании. Наконец пленник ощутил, что его занемевшие руки свободны, и медленно потянул их вперед. И это, казалось бы, простое движение далось Кабану с превеликим трудом. От продлившейся более десяти дней вынужденной неподвижности, верхние конечности парня нещадно болели и своего хозяина слушаться не желали. Хорошо еще, что в своем заточении Кабаз не ленился и периодически, обдирая голую спину о шершавую поверхность столба, распрямлялся, вставая на ноги, а иначе бы парень, пожалуй, лишился контроля не только над взбунтовавшимися руками.