Честь Белого Волка - Белянин Андрей Олегович - Страница 39

Волк вновь посмотрел мне в глаза.

— Тот, кого ты зовёшь Эдом, на самом деле поверженный змеем бог? Из объятий моего брата Йормунганда ещё никто не уходил живым.

— Да. И то и другое правда. Мифы утверж­да­ют, что они оба погибли, один размозжил другому голову молотом, а другой, умирая, раздавил бога в объятиях и утопил в собственном яде. В этом мире его бы похоронили вместе со всеми, а в моём он провалялся в коме полгода, врачи собирали его кости, как конструктор лего, и всё-таки спасли ему жизнь.

— Спрашивай ты. — Дыхание чёрного волка стало заметно тяжелее, он всё чаще облизывал губы и даже пару раз глотнул снег, словно мои слова будили в нём неприятные воспоминания.

— Это странный вопрос, и по идее мне следовало бы просить ответа не у тебя, но тем не менее. Хель очень не любит, когда кто-то покидает Грани, как не любит, когда без спросу заходят на её вотчину. Вопрос такой: Смерь может остановить тебя?

— Да, — склонив голову, признал он. — И нет. Я бессмертен, но ничто не вечно. Дикую природу нельзя убить, но отравить можно. Однако то, что умерло, может и воскреснуть.

Я не очень понял, к чему он это вёл. Мой вопрос имел совершенно другой подтекст. Я лишь хотел узнать, как реально относится моя жена к тому, что опасный зверь вырвался на свободу и разгуливает у стен замка, в котором проживает её дочь.

Как ни сильна Хельга, она всё ещё ребёнок, ей нет восемнадцати, а случись что, так вспомним, что огромный волк сумел проглотить великого Одина! Не самого слабого среди мировых богов, мягко говоря. Тут есть над чем задуматься...

— Какого северного мха? — сбился я с мысли, потому что волк вдруг начал заваливаться на бок. — Тебе плохо? Ты в порядке? Что тут вообще происходит, я не...

— Ставр Белый Волк, — в синих глазах Фенрира на миг сверкнула откровенная боль, — я должен был убить тебя, но спасаю твою жизнь. Яд, попавший тебе на кожу, ныне сжигает меня изнутри. Мой последний вопрос: думал ли ты, что отец захочет избавиться от нас обоих?

На мгновение у меня волосы встали дыбом. Когда я резал эту проклятую ленту, мне действительно словно кто-то нашёптывал под руку: кольни его! Одно незаметное касание ядовитым льдом — и ты избавишь свои земли от опасности. Да что там, весь Север, всё Приграничье, даже весь мир вздохнёт спокойней, когда Великого Зверя не станет.

Смысл обманывать самого себя, будто бы я этого не хотел. Хотел.

— Твоя смерть была бы избавлением для людей.

— Верно, — устало согласился он, медленно закрывая глаза. — Если бы ты не избавил меня от ленты, я бы убил тебя и всех, кто живёт в твоём замке. Если бы ты избавил меня от неё, рано или поздно я бы сделал то же самое. Я не щажу и не милую, этого нет в моей сути. Но твой странный конь был так убедителен. Он на миг показал мне, что животное может быть человеку не рабом, не пищей, а другом.

— Я... я не знаю, не понимаю, как Локи мог это сделать, но обещаю, если он виновен, я убью его.

— Слово Белого Волка?

— Да.

— Твой последний вопрос? — едва слышно прошептал Фенрир.

Я опустился на колени, гладя его по огромному лбу. Возможно, я плакал, а быть может, просто снег слепил глаза. Мне уже доводилось видеть гибель богов, и я ни за что не хотел быть свидетелем ещё одной нелепой смерти. Как всё глупо...

— Я дал тебе слово. Но я хочу знать... ты... ты вернёшься? Хоть когда-нибудь? В любом обличье? Я не хочу, чтобы ты оставлял этот мир. Он и так становится беднее со смертью каж­дой древней легенды.

— Да, — скорее услышал я, чем ответил он.

Тяжёлые веки Фенрира сомкнулись, из горячих ноздрей вылетело последнее облачко пара. Великий волк умер.

Сзади, хрустя снегом, подошёл Центурион, привычно цапнул меня зубами за шиворот и поставил на ноги, силой уводя в сторону.

— Всё кончилось, Ставр. И уж поверь мне, оно могло бы быть куда хуже. Рано или поздно звериная натура взяла бы верх, тем более что он никогда ей и не противился.

— Это древний мифический герой, плод насилия бога обмана над великаншей из Йотунхейма. Он не виноват в том, что рождён без любви, и он не заслуживал такой смерти. Его отравили, как бродячую собаку.

— А ты бы хотел умереть вместо него?

— Я сам виноват, что порезался.

— Ставр, ты дурак или тебе вмазать для прочищения мозгов?! — взвился мой конь.

Не в фигуральном смысле. Он реально поднялся на дыбы, яростно помахав тяжёлыми копытами у меня перед носом. И да, само собой, Центурион был во всём прав.

Я оглянулся, огромное тело Фенрира быстро покрывалось падающим снегом. Со стороны леса раздался тоскливый вой. Чёрный жеребец даже ухом не повёл, значит, узнал знакомый голос. В этом человеческий слух, пусть даже и самый тонкий, в разы проигрывает слуху животного.

— Это Серый Брат, — понимающе кивнул я. — Стоим ждём, мне надо с ним поговорить.

— Вот не люблю я этих хищников, — поморщился Центурион, нервно встряхивая гривой. — Да, конечно, это наши волки, да, они не укусят, но они всё равно смотрят на меня, как на бегающую сардельку! Почему не все звери созданы травоядными?

— Тогда они бы воевали за капусту с вегетарианцами.

— Не смешно.

— Я и не пытаюсь шутить. Это горькая правда.

Со стороны леса в нашу сторону направлялись волки. Не шагом, не галопом, а особенной волчьей трусцой, вроде бы неспешно передвигая лапы, но зверь может бежать так, не теряя ритма, с утра до ночи, не останавливаясь на обед и отдых. Наверное, прошло не более десяти минут, как стая окружила большой сугроб, под которым покоился Фенрир, а их вожак подошёл ко мне.

— Серый Брат, я твой должник. — Мне пришлось вновь встать на одно колено, чтобы обнять его, потрепать за холку, потеребить уши и шутливо растянуть уголки пасти в дружелюбную улыбку.

Он не обиделся, по-моему, ему самому дико понравилось, что в сравнении с остальными волками лично у него есть свой человек!

— Тут один из ваших, — я мысленно поискал подходящее слово, — ушёл в страну доброй охоты.

Серый брат настороженно сдвинул уши.

— Нет, я не убивал его. Это роковая случайность, он спас мне жизнь, и теперь мой долг не допустить, чтоб его тело расклевали вороны.

Вожак сделал вид, что задумался. Потом как-то насмешливо сощурился и кивнул в сторону сугроба. Я не понял смысла, но так же старательно кивнул в ответ, типа да, это о нём речь. Серый волк сел передо мной, потянулся, хрустя всеми суставами, а потом, хитро покосившись на меня, оттопырил передней лапой правое ухо.

— О чём это он? — спросил я у Центуриона.

Чёрный конь также поднапрягся, прислушался и тихо предупредил:

— Что-то тут не так. Смотри на сугроб, он же шевелится.

Я обернулся с замершим от счастья сердцем. Неужели он жив?! Низ сугроба действительно едва заметно осыпался, словно если бы великий волк судорожно дёргал передней лапой.

Серый Брат посмотрел на меня многозначительным взглядом и неожиданно громко чихнул. Сугроб рухнул, разлетевшись алмазной пылью! А когда всё улеглось, из белого снега выполз новорождённый крупный, едва раскрывший глаза волчонок, чёрный как ночь.

У меня перехватило горло.

«Природу нельзя убить. Её можно отравить, но рано или поздно она возродится», — неточной цитатой всплыло в моей голове.

— Челюсть подбери, — сухо посоветовал верный конь. — И щенка на руки возьми, просится же. Прям ми-ми-ми какой-то, как Хельга выражается.

Я на автомате присел, и волчонок действительно пошёл ко мне, смешно бултыхаясь в снегу. Стая несколько напряглась, некоторые даже оскалили зубы, но без коман­ды вожака никто не смел дёрнуться. Трогательная кроха храбро уселась у меня на руках, крупные синие глаза бесстрашно смотрели мне в лицо.

Я почесал его за ухом. Он смешно зажмурился.

— Прости меня.

Щенок с самым серьёзным видом лизнул меня в нос.

Не знаю, по-видимому, это что-то означало, поскольку на меня неожиданно снизошло такое душевное спокойствие, которого я не знал уже лет десять как минимум. Потом Серый Брат ненавязчиво забрал у меня волчонка, взяв его в зубы, и, не оборачиваясь, потрусил в заснеженный лес.